CONTENTS:

Главная
Что такое ОТиПЛ
Наши координаты
Новости
Наша история
Олимпиады
Спецкурсы и спецсеминары
Расписания - New
Заседания кафедры
Сотрудники и преподаватели
Выпускники
Курсовые и дипломы
Лекции, конференции, семинары
МТО
Синтез речи
Экспедиции
 

    Зарегистрироваться:     Пароль:    

Эссе по прочитанной литературе

 [<<пред] [вниз] [след>>]
[главная] [все эссе]

А.Подобряев

Л. Блумфилд в своей книге «Язык» писал: «Труднее всего в языкознании сделать первый шаг». Пожалуй, это утверждение в меньшей степени касается этого эссе, в большей же — моих источников — фундаментальных трудов Ф. де Соссюра (1857-1913), Э. Сепира (1884-1939), Р. Якобсона (1896-1982) и собственно Л. Блумфилда (1887-1949). В то время, когда большинство из них писали свои книги, лингвистика «еще только зарождалась». Задачи, которые ставили перед собой вышеупомянутые авторы, рассматривая язык «в общем», были действительно весьма сложны: выявить универсальные лингвистические категории, находящие отражение во всех известных языках мира, обозначить структурные особенности уникального механизма, которым является человеческий язык. Но в первую очередь необходимо было точно определить сам объект исследований.

Здесь большое значение имеет принцип швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра, который уже на первых страницах своего «Курса общей лингвистики» вводит понятия «язык», «речь» и «речевая деятельность» и говорит об их обязательной дифференциации: «Понятие языка не совпадает с понятием речевой деятельности вообще; язык — только определенная часть, правда, важнейшая, речевой деятельности», а потом еще: «Язык для нас — это речевая деятельность мину сама речь». Пожалуй, это явилось первым и одним из главных «открытий» для меня при прочтении источников. Сразу отмечу, что если для самого Соссюра (и многих его последователей) этот принцип становится руководящим, то, скажем, Сепир или Блумфилд не заостряют на нем своего внимания. Думаю, это связано с тем, что два американских лингвиста выбирают в качестве объекта исследования то, что Соссюр называл речевой деятельностью, в то время как для него самого «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Как бы то ни было, единым для всех авторов становится понимание языка как сложной семиологической (семиотической) системы, то есть «чисто условной системы звуковых символов». (Первичная звуковая природа языка также не вызывает сомнения ни у одного из авторов.) Исходя из этого определения, каждый строил свою теорию языка.

На новом этапе основным вопросом становился вопрос того, что считать структурными единицами системы, как устроены эти единицы и как они взаимодействуют в рамках системы.

(Здесь мы вступаем в область, в которой лично я был крайне плохо осведомлен до прочтения источников. Поэтому можно считать, что все написанное ниже было для меня новым и иногда неожиданным.)

Итак, для всех авторов очевидным является то, что единицами, составляющими язык являются знаки. Если пользоваться терминологией Пирса, о которой говорит Якобсон, знаки символические, или символы, — именно последним термином предпочитает пользоваться Э. Сепир. Когда мы говорим о символической природе языковых знаков, мы подразумеваем, что связь между определенным понятием и его выражением в языке очень плохо прослеживается. В терминах Соссюра это понятие называется означаемым (Якобсон предпочитает латинское signatum), а форма (выражение) — означающим (signans). Принцип двойственности знака, подмеченный еще в философии стоицизма, для Соссюра, Сепира и Якобсона становится одним из основополагающих. Ф. де Соссюр настаивал на произвольности языкового знака, Э. Сепир говорит об этом с некоторыми оговорками: сходство означающего и означаемого сначала могло быть велико, однако потом означающее могло измениться до такой степени, что эта связь перестала усматриваться («Статус лингвистики как науки»).

Отношение между signans и signatum называется семиозисом. Именно изменением этого отношения (при «неизменности» знака в целом), по мнению Соссюра, обусловлено большинство изменений в языке — утверждение интересное и, по-моему, очень точное.

Закономерен вопрос: в чем отличие языка от других знаковых систем? Закономерен, потому что без ответа на него определение и любой разговор о языке выглядят как-то неполно. Ответ дает Р. Якобсон в своей статье «Язык в отношении к другим системам коммуникации». Лингвист и семиотик, то есть представитель той науки, появление которой предсказывал Соссюр, науки о знаках вообще, он приводит примеры разных систем с разными средствами выражения означающего и означаемого, которые обнаруживаются в таких областях, как медицинская симптоматология (симптом и заболевание), театральная демонстрация (актеры и персонажи пьесы) и т. п. В этом ряду выделяется музыка — «un langage qui se signifie soi-meme» — язык, который обозначает сам себя, т. е. где фактически signans = signatum.

От всех этих семиотических систем язык отличает то, что «обобщенные значения языковых знаков уточняются и индивидуализируются под давлением изменчивых контекстов или невербализованных, но потенциально вербализуемых ситуаций». Число знаков языка — это не «неограниченное количество элементов», как написано в одном месте у Соссюра, который здесь, по-моему допускает серьезную ошибку, напротив, оно конечно, однако с их помощью можно описать любую потенциально возникающую ситуацию. Значимые единицы языка — это морфемы и слова. Минимальные же семиотические единицы — фонемы — не имеют собственного значения. Приведу еще одну цитату из статьи Якобсона: «Signatum такой единицы — только ее отличимость от других единиц». Фактически автор приходит к тому же выводу, к которому пришел и Соссюр: «В языке нет ничего кроме различий».

Э. Сепир в своей книге «Язык. Введение в изучение речи» рассматривает значимые языковые единицы уже с точки зрения структурной организации. Он выделяет 4 функциональных типа слова, которые условно обозначает «А»— слово из одного корня, всегда употребляющееся без каких бы то ни было специальных показателей (примером может послужить слово hamot («кость») языка нутка), A+(&#216) — корень с нулевой флексией (английские слова sing, bone и др.), A+(b) (sings) и (A)+(b) — слова со связанным корнем (латинское hortus). Возможен также вариант А+В (два корня в одном слове) и комбинации вышеуказанных типов, особенно в языках инкорпорирующего типа.

Сепиру вообще свойственно делать такого рода типологические классификации. Так, в статье «Язык» он приводит несколько вариантов структурной классификации языков мира. В некоторой степени и это было для меня новым.

Первая классификация связана с относительной степенью синтеза или оформленности слов. Выделяются изолирующие (китайский), слабо синтетические (английский), вполне синтетические (арабский) и полисинтетические (эскимосский) языки. Во второй классификационноц модели языки разделяются с точки зрения спайки частей слова друг с другом (sandhi?) на изолирующие, агглютинативные (большинство языков, включая банту и алтайские)и флективные (латинский, греческий). По третьей классификации, которая учитывает отбор и интерпретацию реляционных понятий как грамматических, выделяются чисто реляционные и смешанно-реляционные языки. Последняя модель представляется мне наименее строгой и потому наименее .

Независимо от структурных особенностей все языки мира осмысляются всеми четырьмя авторами как общественное явление. Язык — это некая информация, хранимая и передаваемая социумом, коллективом. Л. Блумфилд выделяет несколько типов языковых коллективов, которые используют конкретный язык в разных формах: это могут быть письменный литературный, разговорный литературный, областной литературный языки, а также просторечие и местные диалекты. Границы языковых коллективов зыбки, и это вызывает трудности в выделении, например, диалектов внутри языка и в различении диалектов и этнических языков.

Впрочем, сфера использования языка не сводится к обществу. Несмотря на то, что основные функции языка во многом связаны с коммуникацией, человеческим общением, язык может находить применение и вне общества. Сепир пишет не только о социализующей силе языка, но и о том, что язык «является наиболее мощным и единственно известным фактором развития индивидуальности»; при этом он постоянно акцентирует внимание на ведущей роли языка в мышлении, декларируя буквально: «Язык, как некоторая структура, по своей внутренней природе есть форма мысли». По-моему, это очень важное замечание, тем более что участие языка в мышлении не лежит «на поверхности», в отличие от участия его в генерировании речевых сообщений — на последнем сосредотачивается, например, тот же Блумфилд. Среди прочих явлений культуры историческое первенство принадлежит именно языку, поскольку без него невозможно мышление на уровне, достаточном для креативной деятельности. Лишний раз находят подтверждение слова Моно: «С'est le langagage qui aurrait cree l'homme, plutot que l'homme le langage» — скорее язык создал человека, чем человек язык.

Во время работы с источниками сложно было не заметить того, что подход авторов собственно к изучению языка порой очень различается. Здесь показательно было бы сравнить взгляды Ф. де Соссюра и Э. Сепира.

Начнем с того, что Соссюр говорит о неоправданности участия нелингвистических наук в изучении языка. Взгляд Сепира заметно шире: он рассматривает язык в общекультурном контексте и допускает возможность координации лингвистики с другими дисциплинами. Для Соссюра основополагающим является разделение лингвистики на две «непересекающиеся» ветви: лингвистику синхроническую и диахроническую. При этом постулируется превосходство синхронии, а скажем о компаративистике в лице Боппа говорится с явным пренебрежением.(Сегодня успехи сравнительно-исторического языкознания не позволяют всерьез воспринимать подобные нападки.) Идеология Сепира и здесь отлична: в его понимании одна и та же языковая проблема может рассматриваться как с синхронической, так и с диахронической точек зрения — так будет создаваться целостностная картина явления. Отмечу, что в принципе деление на синхронию и диахронию, видимо, оправдано, однако не стоит пренебрегать одним в пользу другого.

Но прежде всего хотелось бы не согласиться с фундаментальным «антиментализмом» Л. Блумфилда. Мне вообще представляется, что декларирование оппозиции между ментализмом и материализмом в лингвистике не является правильным, еще более странным кажется однозначный выбор автора в пользу материализма. Говоря буквально о «психических процессах, которые якобы происходят у говорящего»(курсив мой) и отмечая ограниченность взглядов многих «менталистов», он не замечает некоторой ущербности собственных взглядов на язык как на нечто исключительно «механическое», то что поддается описанию без каких-либо ссылок на психологию.

Я считаю, что такой подход к описанию естественного человеческого языка в корне не верен. Мне кажется, что многие лингвистические проблемы, например, связь языка и мышления или фонетические изменения, нуждаются в определенном психологическом объяснении. Однако у Блумфилда мы вновь сталкиваемся с тем, что уже встречали у Соссюра, – неприятием вмешательства в языкознание прочих дисциплин. Психология же, по моему убеждению, — именно та наука, данные которой могли бы быть крайне полезны лингвистам в их исследованиях. Подтверждением этих слов могут стать успехи относительно недавно возникшей «смежной» дисциплины — психолингвистики. Впрочем, следует отметить некоторую непоследовательность самого Блумфилда в осуждении ментализма, которая проявляется, когда он сам начинает ссылаться на ненаблюдаемые процессы, происходящие в мозгу конкретного человека.

Э. Сепир в статье «Статус лингвистики как науки» писал: «Возможно, подлиннно плодотворное соединение лингвистики и психологии все еще дело будущего». Сегодня положение вещей несколько изменилось. Так или иначе, современная наука, на мой взгляд, должна располагать многогранной картиной исследуемого предмета, и накладывать материалистические ограничения на лингвистику просто нецелесообразно.

..Когда я читал источники, писал это эссе и особенно когда в чем-то не соглашался с авторами, чувствовал себя полным дилетантом. Фердинанд де Соссюр, Леонард Блумфилд, Эдвард Сепир, Роман Якобсон — это действительно великие имена. Уже краткое знакомство с фрагментами их работ убеждает: да, они действительно заложили основы науки о языке. Некоторая «реферативность» моей работы связана, во-первых, с тем, что многое было новым, а во-вторых, с тем, что я не чувствовал себя вправе присваивать себе чужие мысли и потому ссылался на авторов. А мысли правда были интересными. Их малая часть очень кратко изложена выше.

 [<<пред] [вверх] [след>>]
[главная] [все эссе]