14 сентября 1913 года состоялась знаменитая прогулка трёх футуристов по Кузнецкому мосту в Москве. Прогулка завершилась в кофейне Филиппова. Лица футуристов были украшены «лучистым» рисунком. Основными цветами были жёлтый, красный, зелёный и синий. Правую щёку, шею и отворот воротничка Константина Большакова Наталия Гончарова покрыла орнаментом из синих и красных полос и точек, свою правую щёку Ларионов при помощи зеркала расписал сам в виде зелёного круга и жёлтых лучей. А рисунок, с которым Михаил Ларионов появился месяц спустя в поэтическом кафе «Розовый фонарь», был выполнен уже только одной чёрной краской. Газета «Столичная молва» сообщала ещё об одном посетителе кабаре – «Физиономия футуриста раскрашена чёрной краской, а поперёк лица красные буквы: “Идеа”». С этих озорных провокаций и началось вторжение искусства футуристов в жизнь.
Наши книги шли нарасхват. Но общения только с читателями нам было мало. Оно казалось нам слишком далёким и осложнённым. Боевому характеру наших выступлений нужна была непосредственная связь со всем молодым и свежим, что не было задушено чиновничьей затхлостью тогдашних столиц.
На улицы, футуристы, барабанщики и поэты!*
Этот лозунг мы осуществляли с первых же дней нашей борьбы за новое искусство. Мы вынесли поэзию и живопись, теоретические споры о них – на эстраду, на подмостки публичных зал.
В 1913 году, в Петербурге, общество художников «Союз молодёжи» устроило два диспута – «О современной живописи» и «О современной литературе».
Первый диспут состоялся под председательством Матюшина, выступали: я, Бурлюки, Малевич и др. Публика вела себя скандально.
В этот вечер я говорил о кризисе и гибели станковой живописи (предчувствую появление плаката и фотомонтажа).
Малевич, выступавший с докладом, был резок. Бросал такие фразы:
– Бездарный
крикун
Шаляпин.
– Вы, едущие в своих
таратайках, вы не угонитесь за нашим футуристическим автомобилем! <...>
На втором диспуте на эстраде и за кулисами был почти весь «Союз молодёжи». <…>
Диспут открыл Маяковский своим кратким докладом-обзором работы поэтов-футуристов. Цитировал стихи свои и других поэтов. Особенно запомнилось мне, как читал Маяковский стихи Хлебникова. <...>
Кажется, никогда, ни до, ни после этого, публика не слышала от Маяковского таких громовых раскатов баса и таких необычных слов!
Затем выступал Д. Бурлюк. Начал он с такой фразы:
– Лев Толстой – старая сплетница!
В публике тотчас же раздался шум, свист, крики:
– Долой!
– Нас оскорбляют!
Бурлюк напрасно поднимал руку, взывал:
– Позвольте объясниться!
Опять
ревели:
– Долой! Долой!
Пришлось мне спасать положение. Шепнув Бурлюку «замолчи!», обратился к публике:
– Я хочу сообщить вам нечто важное!
Публика насторожилась и притихла.
– Один оратор в английском парламенте заявил: «Солнце восходит с запада». Ему не дали говорить. На следующем заседании он снова выступил и сказал: «Солнце восходит с запада»;
его прервали и выгнали. Наконец в третий раз его решили выслушать, и ему удалось закончить фразу: «Солнце восходит с запада,– так говорят дураки и невежды». Напрасно и вы не дослушали Бурлюка.
После этого я ополчился на поэтов за то, что они употребляют
заезженные,
дешёвые рифмы.
– Такие рифмы, как «бога – дорога», «сны – весны», – назойливо
долбят уши. Мы за то, чтоб рифма была
не кол, но укол. Хороший ассонанс, звуковой намёк лучше, чем заношенная,
застиранная,
полная рифма… В это время в партере взвился голубой воздушный шар. И его полёт удачно аккомпанировал речам о лёгком звуковом уколе, о воздушности рифмы. <...>
Товарищи и граждане, мы, вожди российского футуризма – революционного искусства молодости – объявляем:
Художники и писатели обязаны немедля взять горшки с красками и кистями своего мастерства и разрисовать все бока, лбы и груди городов, вокзалов и вечно бегущих стай железнодорожных вагонов.
Пусть отныне, проходя по улице, гражданин будет наслаждаться ежеминутно глубиной мысли великих современников, созерцать цветистую яркость красивой радости сегодня, слушать музыку – мелодии, грохот, шум – прекрасных композиторов всюду.
Пусть улицы будут праздником искусства для всех.
И если станет по слову нашему, каждый, выйдя на улицу, будет возвеличиваться, умудряться созерцанием красоты взамен теперешних улиц – железных книг, где страница за страницей начертали свои письмена лишь алчба, любостяжание, корыстная подлость и низкая тупость – оскверняя душу и оскорбляя глаз. Всё искусство – всему народу!
Первая расклейка стихов и вывеска картин произойдет в Москве в день выхода нашей газеты.
Маяковский,
Каменский,
Бурлюк.
Густые толпы народа читали также неслыханный для буржуазного, кабинетно-эстетствующего искусства призыв Вас. Каменского –
Музыканты...
Влезайте с инструментами
Играть перед народом на балконы...
Поэты – берите кисти, ну,
И афиши – листы со стихами
По улицам с лестницей
Расклеивайте жизнь – истину,
чтобы каждое живое место улицы превратить в красочную картину торжества <…>.
Если до революции будетляне держали курс на публику аудиторий, то с первых же дней революции они целиком вышли на улицу, в толпу, слились с рабочими массами.
Будетляне на заборах, рядом с правительственными газетами, расклеивали свои воззвания и поэмы, стихи и картины.
В те дни можно было часто видеть большие сборища народа и скопления остановившихся трамваев. Что такое? Это Давид Бурлюк, на углу Кузнецкого и Неглинной, стоя на громадной пожарной лестнице, прибивает к углу дома свои картины. Ему помогают зрители поощрительными восторгами, взрывами аплодисментов.
На слепой витрине дома на Пречистенке вывешиваются громадные плакаты с будетлянскими стихами.
По Невскому проспекту шествует «Карнавал искусств», а в нём на грузовике с надписью «Председатель Земного Шара», в солдатской шинели, сгорбленный Велемир Хлебников.