Мельников Г.П.- Системология и языковые аспекты кибернетики

!C"_a- !!cc - !⁰C"a - !!pp - !⁰X"_a- !!X - !!X"_б- !!xx - !⁰X"_б- !!pp - !⁰C"_б- !!cc - !С"_б.

Даже более того, часто вступающие в ассоциацию с ⁰Х"-образом абстрактные образы могут при этом вступать с ⁰Х"-образом в ассоциацию не только окказионально по сходству, но и узуально по смежности и тогда процесс подбора знака для конкретного окказионального образа существенно упрощается.

Казалось бы, проблема универсальной коммуникации с помощью ограниченного числа знаков при этом разрешается полностью. Действительно, если бы каждый абстрактный смысл был ассоциирован по смежности с образом определенного знака, то при таком наборе знаков непосредственно мог бы быть обозначен любой абстрактный смысл, а через посредничество абстрактных - любой конкретный смысл.

Однако дело обстоит не так просто. Если учесть многообразие видов типовой деятельности, каждый из которых приводит к особому разбиению образов на классы и к выработке особых абстракций, и если вспомнить о существовании многоступенчатого абстрагирования, приводящего к возникновению обобщенных образов различных уровней абстрактности, то станет ясно, что число легко воспроизводимых и опознаваемых знаков не может быть столь большим, чтобы обслуживать все хотя бы абстрактные образы, являющиеся либо гештальтом опознания внешних объектов и ситуаций, либо гештальтом результативного поведения интерпретатора в типовых ситуациях.

Следовательно, коммуникативная деятельность приводит к необходимости разбиения уже сложившихся абстрактных и конкретных образов на особые классы, удобные для осуществления именно коммуникативной деятельности. Границы этих коммуникативных классов могут иметь очень мало общего с границами классов, сложившихся для увеличения эффективности иных, некоммуникативных видов деятельности, например прогнозирующих.

Количество и, следовательно, величина коммуникативных классов определяется в первую очередь количеством образов, допускающих обратимое отражение и, следовательно, могущих выступать в роли знаков, способных быть “представителями” этих классов. Но объект становится знаком некоторого смысла только тогда, когда его абстрактный образ как внутренний знак ассоциирован со смыслом как внутренним денотатом. Следовательно, чтобы данный внутренний ⁰Х"-знак мог быть хотя бы косвенным знаком любого образа определенного коммуникативного класса, в том числе и абстрактного образа, необходимо, чтобы он находился в непосредственной ассоциации с абстрактным образом элементов этого класса, т. е. абстракцией как oт конкретных, так и от абстрактных единиц некоммуникативной деятельности, которые, по-видимому, следует расценивать как собственно мыслительные.

Так, мы приходим к выводу, что потребность в коммуникации является причиной разбиения абстрактных и конкретных мыслительных единиц, единиц познания, прогнозирования и активной некоммуникативной деятельности на особые, коммуникативные классы, каждый из которых “олицетворен” своим абстрактным ⁰Y"-образом этого класса, связанным непосредственно с ⁰X"-образом знака. ⁰Y"-образы предназначены только для осуществления актов коммуникации, но не для иных видов деятельности.

Следовательно, языковая часть психики состоит прежде всего из закрепленных тем или иным способом в нейронах мозга (например голографически, как полагает К. Приорам [147] совокупности ⁰Х"-образов Х-знаков, ассоциированных но смежности с обобщенными, абстрактными ⁰Y"-образами всех мыслительных образов, разбитых на коммуникативные классы, т. е. со значениями. Любой образ любого из этих Y"-классов может быть обозначен с помощью знака, закрепленного за ⁰Y"-значе-нием этого класса, благодаря наличию ассоциации по смежности между ⁰Х"-образом Х-знака с коммуникативной ⁰Y"-абстракцией и последующей ассоциации по сходству этой коммуникативной ⁰Y"-абстракции с тем С"-образом данного Y"-класса, который в конкретном акте коммуникации выступает как смысл знака, как единица “внеязыкового” “эксоглоттного мышления” [24, т. II, с. 177].

“Жестко” ассоциированная с образом знака коммуникативная абстракция есть тот инвариант, который сохраняется при обозначении любого смысла с помощью данного знака. Лишь эту инвариантную составляющую означаемого, представляемую данным знаком, и следует, по-видимому, интерпретировать как значение знака. Двухкомпонентная ассоциация образа знака со значением, которая была названа монемой, позволяет нам не только понять, что имел в виду Ф. де Соссюр, когда говорил о существовании “двухсторонних сущностей” как об основе языка, но и объяснить “технику обслуживания” безграничного числа смысловых единиц ограниченным числом монем [109—114].

Ограниченность числа значений и безграничность смыслов. Mы убеждаемся в том, что язык относится к классу специализированных подсистем в системе высших форм отражения действительности. Основными компонентами этой подсистемы являются, во-первых, ⁰Х"-образы знаков (а также °х"-образы их признаков), которые на основе чисто физических взаимодействий коммуниканта с Х-знаками как телесными наблюдаемыми объектами вступают в ассоциацию но сходству с окказиональными Х"-образами этих Х-знаков; во-вторых, ⁰Y"-значения абстрактные образы коммуникативно расчлененных классов мыслительных единиц и, в-третьих, абстрактные образы результативного поведения в актах коммуникации, представляющие собой приемы и правила выбора единиц первых двух видов и связывания их в речевые последовательности (на рис. 8 эти образы программ языкового мышления и управления речевыми процессами не отражены).

Из рассмотренной схемы языка (рис. 8) следует, что ⁰Х"-образ Х-знака связывается с С"-смыслом через посредничество ⁰Y"-значения, и в таком случае наличие значения у знака необходимо в любом акте коммуникации, иначе знак не будет обозначать никакого смысла. А так как значение связывается со смыслом на основе ассоциации по y-сходству, то одно значение, и через него - один знак, может ассоциировать с безграничным количеством смыслов, имеющих в себе (как в образах) y-основание сходства. Поэтому смысл знака в любом акте коммуникации величина вариативная, окказиональная, нередко абсолютно уникальная, представленная лишь в единственном случае употребления дачного знака в данном смысле, тогда как значение во всех случаях инвариантно, обязательно, узуально и в таком понимании — надситуативно.

Смысл, как ясно из нашей схемы, — единица мыслительная, абстракция из области не коммуникативной, а собственно мыслительной, например прогнозирующей деятельности, к лингвистике она имеет лишь косвенное отношение, в первую очередь как объект, который обслуживается средствами языка в актах коммуникации, но имеет самостоятельное существование н независимые от языка функции.

Для успешного осуществления коммуникации совершенно необходимо, чтобы наборы ⁰Х"-образов Х-знаков (“акустических” или “слуховых” образов по Бодуэну и по Соссюру), наборы ⁰Y"-значений и соотнесенность этих ⁰Х"-образов знаков с ⁰Y"-зна-чениями в психике каждого члена коммуникативного коллектива были одинаковыми. Одинаковыми должны быть н вспомогательные команды оперирования перечисленными языковыми единицами. Иными словами, языки, как совокупности психических навыков коммуникации, у всех членов языкового коллектива должны быть одинаковы. Но полного тождества между ними быть не может. Это дает нам право выделять в каждом языке его основу, представляющую черты, тождественные у всех членов коллектива, и периферию, т. е. совокупность черт индивидуального экземпляра языка, присущих только этому экземпляру.

Для решения практических задач в автоматизированных информационных системах, в которых осуществляется переработка, анализ и поиск информации, необходимо более детально рассмотреть некоторые дополнительные аспекты языка и речи. В частности, важно проанализировать понятие внутренняя речь.

Языковое мышление, язык и речь. Так мы достаточно определенно установили различие между процессами мышления как познания и прогнозирования состояний среды, а также выбора форм результативного поведения в этой среде с помощью конкретных и абстрактных образов объектов среды и образов смены внутренних состояний индивида в его сознании, с одной стороны, и процессами коммуникации между сознаниями индивидов, с другой. Теперь должно быть очевидным, что названные механизмы мышления хотя и могут иногда быть спровоцированы актами коммуникации, однако они протекают независимо от коммуникативных процессов.

Собственно мыслительная деятельность индивида не должна смешиваться с такой вспомогательной частной формой деятельности, как коммуникативная, потребность в которой возникает лишь тогда, когда усложняющиеся формы функционирования адаптируемого объекта (становящегося субъектом) требуют развития эффективных средств обмена индивидуальным опытом. Этот обмен резко увеличивает возможности таких индивидов, превращая их в социальных субъектов, но, тем не менее, нет никаких оснований видеть в названных собственно мыслительных процессах проявление либо языка, либо речи.

Конечно, обратное неверно: коммуникативная деятельность не может протекать в отрыве от мыслительной. Действительно, поскольку смысл связан со знаком благодаря ассоциации но сходству со значением этого знака, то для выявления этого сходства (степень которого может быть различной в различных обстоятельствах, так как смыслы могут быть совершенно уникальными), уже нельзя обойтись без мыслительных операций опознания, сравнения, отождествления, взвешивания степени “похожести” смысла и значения. Следовательно, если собственно мыслительные процессы, направленные, например, на прогнозирование состояний внешней среды, не нуждаются в участии коммуникативных процессов, то коммуникативные процессы включают в себя ряд собственно мыслительных, т. е. нестандартных, ситуативно не повторимых и поэтому не находящих отражения в “заранее заготовленных” единицах коммуникативного механизма, т. е. языка.

Эти вспомогательные нестандартные мыслительные операции, сопровождающие собственно коммуникативные процессы, и можно было бы назвать “внутренней речью”, но сам термин едва ли следует считать удачным, поскольку в основе отличий процессов “внутренней речи” и функционирования языка лежит снова противопоставление мыслительного коммуникативному, тогда как при любом его толковании термин “речь” предназначен для характеристики именно коммуникативных процессов. Представляется более соответствующим существу дела термин Бодуэна де Куртенэ языковое мышление [24, т. II, с. 74, 163, 186, 276, 326] как указывающий на протекание мыслительных как узуальных коммуникативных, так и творческих процессов, дополняющих стандартизованные, узуализированные и социологизированные собственно коммуникативные языковые процессы [ср. 7; 33; 35; 39 - 42; 160; 163; 190].

Переход от замысла, т. е. того актуального смысла, который требует знакового выражения, к последовательности знаков речевою потока “включает” механизмы и творческого языкового мышления, к все то, что в процессах связывания смыслов со значениями знаков может быть достигнуто стандартизированными способами, осуществляется языком как автоматическим порождающим механизмом. Следовательно, и до начала коммуникации, и в процессе коммуникации мы имеем дело прежде всего с языком в его статике и динамике, который выполняет роль связующего объекта между актуальными (окказиональными или узуальными) смыслами как единицами мыслительного содержания и языковыми знаками этих единиц через посредство значений как специализированных коммуникативных абстракций. Поэтому язык в прямом наблюдении, как и другие психические единицы, не дан ни говорящему, ни слушающему. Он является объектом, физически формирующимся в психике, и в этом отношении - идеальным.

Но после того, как под влиянием названных связей язык включается во взаимодействие с органами артикуляции и средой, и с их помощью говорящий воспроизводит Х-знаки, приказ об “изготовлении” которых поступает со стороны ⁰Х"-образов этих Х-знаков, появляется качественно новый физический объект — последовательность внешних физических Х-знаков, порожденных языком. Вот собственно этот качественно новый объект и следует называть речью или речевым потоком.

Из того факта, что речь “течет”, может сложиться впечатление, что речь в принципе динамична, а язык, по контрасту, — только статичен. Но это впечатление обманчиво. Язык статичен до акта коммуникации и динамичен во время акта коммуникации.

Речь тоже динамична в акте коммуникации, но если мы ее зафиксируем, например, на магнитофонную ленту или в виде буквенного текста, то и она превращается в статический объект. Язык динамичен и в процессе его формирования в психике индивида, например ребенка, осваивающего через речевое общение язык окружающих.

В этом случае можно считать, что мы имеем дело с формированием и адаптацией индивидуального экземпляра языка, с его онтогенезом и, в частности, эмбриогенезом.

Но, являясь объектом, возникшим для осуществления определенных функций в над-надсистеме, язык динамичен и в плане филогенеза, в плане перестройки состава знаков, набора значений и грамматики сочетаний всех этих единиц, так как и условия функционирования языка, и набор его функций в над-надсистеме не остаются одинаковыми, и в языке хотя и медленно, но постоянно протекают процессы адаптации, приводящие к эволюции языка [24; 37; 38; 77; 89; 139; 143; 150; 151; 158; 164; 178; 183; 194].

Категории языковой формы, субстанции и материала.

Уже нетрудно заметить, что к рассматриваемой схеме (рис.8) приложимы уточненные выше общесистемные категории “материала”, “субстанции” и “формы” как в плане выражения, т. е. знаков и их образов, так и в плане содержания, т. е. значений и смыслов. Наиболее последовательно такое деление в отношении единиц коммуникативной дуги проводится в работах одного из основоположников так называемом копенгагенской лингвистической школы Лун Ельмcлева [53; 54].

“Акустический образ” в схеме Соссюра [166], т. е. ⁰X"-языковой знак в нашей схеме—это “форма выражения” но Ельмслеву. Полe артикуляционных возможностей и та звуковая среда, в которой возникают артикулированные X-речевые знаки—это “материал выражения”. “Форма выражения”, т. е. акустический ⁰X"-образ, представляющий собой совокупность зафиксированных в психике команд артикуляции, навязывает “материалу выражения” особенности своей структуры, в результате чего появляется единица "сформированного материала", т. е. единица “субстанции выражения”— произнесенный X"-речевой знак. Эта “субстанция выражения” и есть “речевой сигнал” по Соссюру.

Есть ли при таком истолковании какое-либо отличие предлагаемой схемы от схемы Соссюра и Ельмcлева?

Соссюр и Ельмслев исходят из полной аморфности “материала выражения”, а в нашей схеме учитывается, что “материал выражения”—лишь относительно аморфен, относительно податлив при воздействии на него “формы выражения”, и поэтому сама “форма выражения” не может не нести на себе и некоторых “отпечатков” свойств “материала выражения”, его “сопротивления” формирующему воздействию на него структуры. Таким образом, в концепциях Соссюра и Ельмслева, может быть, и неосознанно проводятся идеи Фомы Аквинского о примате формы над материей, тогда как в нашей схеме конкретизируются положения материалистической диалектики о взаимовлиянии формы и субстанции, о материальности формы и невозможности существования абсолютно аморфного материала.

Говоря о форме, Ельмслев, абсолютизируя тезис Соссюра о примате значимости над значением, всеми силами стремился свести отличия форм к отличиям “функций”, т. е. фактически—значимостей. Следовательно, только в потоке единиц “субстанции выражения”, т. е. в схеме соотнесенности единиц речевого потока друг другу, можно, по Ельмслеву, обнаружить тождество характеристик единиц уровня “формы выражения” и единиц уровня “субстанции выражениям.

В рассматриваемой схеме, как и в схеме Соссюра, изолированная единица уровня “формы выражения” ( ⁰X"-знак) уже имеет внутреннюю структуру, и эта структура, с той или иной степенью точности, “отчеканивается” на куске “материала выражения”, превращая его в единицу уровня “субстанции выражения”, т. е. в речевой X-знак.

Следовательно, предлагаемая схема но существу тождественна представлениям Бодуэна де Куртенэ, у которого для описания “формы выражения”, т. е. для ⁰X"-знаков, навязываемой "материалу выражения", в процессе “изготовления” единиц субстанции выражения" (введены даже специальные понятия: “кинакемы” [24, т. II, с. 327], чего, в принципе, не может быть в схеме Ельмслева.

Уровни “формы”, “материала” и “субстанции” “плана содержания” также представлены и нашей схеме.

Признание возможности неформального мышления, т. е. мышления с помощью единиц, не связанных непосредственно с языковыми знаками, дает основание говорить о том, что именно невербальное мышление представляет и в нашей схеме, и в схеме Соссюра, и в схеме Ельмслева уровень “материала содержания”. Отличие нашей схемы, развивающей идеи Бодуэна де Куртенэ, снова заключается в том, что и по отношению к языковым единицам единицы мысли лишь относительно аморфны, ибо даже на самом абстрактном уровне они остаются образами и, следовательно, “заимствуются из физического мира и из мира социального” [24, т. II, с. 163], т. е. “формируются” в той или иной мере свойствами денотатов и теми аспектами их рассмотрения, которые определяются типовыми функциями субъектов, а не только единицами уровня “формы содержания” — единицами уже собственно языкового мышления, единицами, роль которых существенна только в коммуникации.

Естественно, что при таком понимании свойств “материала содержания” мы снова приходим к выводу о существовании воздействий не только “формы содержания” на “материал содержания”, но и “материала содержания” на “форму содержания”. Этот вывод непосредственно обосновывается той схемой формирования абстракций, представляющих тесную ассоциацию с “акустическим образом”, которая была уже нами рассмотрена.

Итак, в схеме Соссюра “форма содержания”—это то “понятие”, которое представляет “означаемое” как “вторую сторону” двустороннего “языкового знака” (или “монемы” и предлагаемой схеме).

В схеме Ельмслева “форма содержания” является лишь “функцией”, значимостью, пучком отношений с другими единицами уровня “формы содержания”. В схеме Соссюра речь идет и о значимости, и о значении “означаемого”. В рассматриваемой схеме “форма содержания”—это значение, имеющее внутреннюю структуру и в изолированном состоянии, хотя формировалась эта ⁰Y"-структура не без влияния особенностей отношений со структурами других значений, причем, являясь абстракцией, значение, как и любые другие абстракции, нe может не нести на себе черт, отражающих свойства внешней среды.

Естественно, что тот “кусок” “материала содержания”, на который “проецируется” “форма содержания” в акте коммуникации, и есть единица “субстанции содержания”, т. е. актуальный “окказиональный или узуальный” смысл в нашей схеме, например, Е"_б, С"_с , С"₀ .

В схеме Соссюра и Ельмслева механизм выбора означаемого “куска” “смутной идеи”, т. е. того “места” на “аморфной поверхности” “уровня материала содержания”, на которое “проецируется” конкретная единица “формы содержания”, не раскрыт и принципиально раскрыт быть не может. В предлагаемой же схеме, поскольку в ней “мыслительная масса” не абсолютно аморфна, а представлена конкретными и абстрактными образами как неоязыковленными мыслительными единицами, например, Е"_k , С"_k , С"_p , а “форма содержания” ( ⁰Y") и вне отношений с другими формами остается носителем образа класса представляемых ею денотатов, имеются основания для избирательного “тяготения” но сходству определенного “куска” “материала содержания” к “форме содержания” в процессе превращения этого “куска” в “субстанцию содержания” (в оязыковленyую, окказионально или узуально, мыслительную единицу).

Поэтому любая “неопорная” мыслительная единица (не имеющая прямой, узуальной связи с “формой выражения”, т. е. с ⁰X" -языковым знаком) через посредничество “мыслительных неязыковых операций выявления связей . .. рано или поздно оказывается связанной с наиболее близкой понятийной единицей, входящей в число значений и, следовательно, с соответствующим языковым знаком, который даст “команду” на формирование “материала выражения” в “субстанцию выражения”, т. е. в “речевой знак” [109, с. 3, 4].

Приведем таблицу соотнесения единиц коммуникативной системы содержательного общения (например, единиц естественного языка и мышления) с соответствующими категориями Соссюра и Ельмслева [112; 114] (табл. 1 на с. 281—282).

Таблица 1

Таблица соотношения уточненных семантических категорий с общеизвестными характеристиками языкового знака в схемах Ф. де Соссюра и Л. Ельмслева

Схема Соссюра	Неязыковая психическая область				Языковой знак („насквозь психичный")			Физическая коммуникативная область
	„бесформенная масса мысли"		"идея" —обозначенная в речевом акте часть „массы мысли”		„Понятие"— „означаемое" „языкового знака"	„акустический образ" — „означающее" „языкового знака"		„речевые сигналы" — единицы речевого потока	„бесформенная масса звуков"— звуковой материал
	План содержания					План выражения
Схема Ельмслева	„ аморфный материал содержания" —внеязыковое мыслительное содержание	“субстанция содержания" –обозначенный в речевом акте „участок" "материала содержания", оформленный „материал содержания"		"форма содержания" языкового знака		“форма выражения” языкового знака	"субстанция выражения" —единицы речевого потока, оформленный „материал выражения"			„аморфный материал выражения" — „пространство" артикуляционно-акустических реализаций единиц речевого потока

План содержания			План выражения
Внеязыковое мыслительное содержание		Монемы		Физическая коммуникативная область
" материал содержания"— абстрактные и конкретные невербальные мыслительные единицы вне акта коммуникации	„окказиональные и узуальные смыслы" —не вербальные мыслительные единицы, узуально или ситуативно ассоциированные со значениями для коммуникации	„значения" –абстрактные образы коммуника-тивно разграниченных классов невербальных единиц, „семантемы"	"языковые знаки"—акустические образы единиц речевого потока, морфемы (языковые морфемы)	"речевые знаки" — единицы речевого потока, артикулированные морфемы (речевые морфемы), "семемы"	"материал выражения"— неоднородности в артикуляционно-акустическом пространстве
неоязыковленные мыслительные единицы	оязыковленные мыслительные единицы	Языковые единицы (“насквозь психичные”), “монемы”		Речевые единицы — оязыковленные физические единицы	неоязыковленные физические единицы

Рассмотрение сопоставительной таблицы позволяет сделать вывод о том, что наша схема соотношения речевых, языковых и мыслительных единиц не просто не противоречит системе лингвистических и семиотических понятий Ельмслева и Соссюра, но уточняет эти понятия, “уравновешивая” роль формы и субстанции в языковой системе, структуры и функции. А это уравновешивание позволяет понять, как протекает “в некотором роде таинственное явление” (Соссюр [166, с. 112]) связывания языковых единиц (т. е. значений и ассоциированных с ними образов знаков) с элементами “аморфной” (по Соссюру и Ельмслеву) мысли, т. е. со смыслами (в нашей терминологии) или, иначе, как осуществляется “стыковка” значений со смыслами, особенно с окказиональными.

В лингвистической литературе, обычно широко цитирующей Соссюра, речь, как правило, идет о связи образа знака со значением, и эта связь узуально закреплена, так что монема представляет собой отношение между “означающим” (образом знака) и “означаемым” (значением). Но так как при этом не подчеркивается образная природа значения, то остается незамеченной способность значения вступать со смыслами (поскольку они - тоже образны) в окказиональную ассоциацию по сходству и служить, благодаря наличию сходства, намеком на смыслы. Иными словами, в нашей схеме показано, что кроме отношения “означения” между означающим (образом знака) и означаемым (значением) в актах универсальной коммуникации принципиальную роль играет еще один вид отношении —отношение намекания. При этом смыслы, как правило, являются “намекаемыми” в коммуникативной цепи, а значения, но своему происхождению и по функции, специализированы быть “намекающим”, т. е. средством образного намекания на смысл или напоминания смысла.

Отсутствие этого звена “стыковки” за счет отношения намекания и не позволяет с помощью семиологичсских понятий Соссюра и Ельмслева объяснить самое главное в каждом акте коммуникации; основания выбора (из ограниченного состава знаков) такого знака, по которому тот, кто воспринимает этот знак, может догадаться, какой окказиональный смысл представлен этим знаком в данном акте речи, на что знак намекает [113; 114; 129] ср. с [3; 11; 12; 14; 17; 22; 26; 27; 30; 31; 33; 34; 37; 38; 41; 42; 46; 55; 56; 59; 65; 67; 68; 77; 78; 79; 108; 144; 149; 159; 163; 164; 167; 169; 178; 186; 191; 194; 199].

Двойственная функция узуальных смыслов. Требования удобства подбора значений к компонентам и участкам “материала содержания”, т. е. к “кускам” мысли, которые нужно выразить с помощью языковых и через языковые—речевых знаков, приводят к тому, что для мыслительных единиц, наиболее часто выступающих в роли смыслов, рано или поздно в языковом коллективе нащупываются самые удачные варианты намеков, т. е. ассоциации этих смыслов по сходству со значениями. Эти удачные ассоциации имеют тенденцию к наиболее частому употреблению, а это ведет, как ужо было показано, к их закреплению и к превращению их унификации у всех членов языкового коллектива в легко воспроизводимые и опознаваемые ассоциации по смежности. Такие смыслы, будучи вначале “обычными” окказиональными, превращаются в узуальные, до и вне актов речи связанные с вполне определенными значениями и, следовательно, с языковыми знаками. Поэтому сходство значении с устойчивыми смыслами превращается из средства намекания в средство напоминания.

Узуальные смыслы оказываются, таким образом, носителями двойственной функции. Во-первых, поскольку они являются единицами “субстанции содержания” как “оязыковленной” части материала содержания, они используются для собственно мыслительной деятельности, направленной на решение тех специфических мыслительных задач, для которых эти узуальные смыслы сформировались. Но так как они уже “оязыковлены” и поэтому через свою узуальную ассоциацию со значениями имеют вне актов коммуникации связь с вполне определенными языковыми знаками, то в актах коммуникации они не только “пользуются” узуальными ассоциациями для своего “личного” выражения, но и “помогают” быть выраженными тем окказиональным смыслам, которые не имеют узуальной связи со значениями. Эта “помощь” заключается в том, что окказиональный смысл, например, С"_c или С"_о на рис. 8, если для него не находится очевидная ассоциация с определенным языковым знаком или со значением, может использовать тот или иной узуальный смысл (например, ⁰С") в качестве посредника для подключения к тому языковому знаку, который связан с узуальным этим смыслом через его значение.

Если вспомнить, что узуальным для языкового коллектива может быть лишь то, что максимально тождественно в сознании большинства его членов, то станет ясной следующая черта, присущая основной массе узуальных смыслов: они должны быть по своей природе представителями наиболее абстрактных мыслительных единиц. А поскольку абстракции, в соответствии с рассматриваемой схемой, формируются в связи с необходимостью выработки обобщенных образов, экстрагированных из класса конкретных образов денотатов, функционально эквивалентных для определенного вида деятельности, то естественно, что узуальные смыслы, как уже было показано, легче всего вступают в окказиональные ассоциации но сходству с конкретными образами “олицетворяемого” ими класса. Следовательно, когда в качестве актуального содержания языкового знака выступает сам узуальный смысл, этот знак становится выразителем видовой социальной семантики, а когда узуальный смысл, например, ⁰С" выступает в роли посредника и помогает языковому знаку вступить в ассоциацию с окказиональным смыслом, являющимся одним из конкретных образов, которых “олицетворен” абстрактным узуальным смыслом, например, с ⁰С"-образом, то этот ⁰X"-языковой знак становится в акте коммуникации означающим для индивидной семантики [109, с. 14], но через еще одно промежуточное звено намекания.

Нетрудно заметить, что в этой картине по существу показано отличие содержания “нарицательных” знаков, когда они используются “в словарном значении”, т. е. в узуальном смысле, внеконтекстно, и в “контекстном”, “ситуативном значении”, т. е. в конкретном окказиональном смысле, соотнесенном с компонентом реально протекающей или воображаемой ситуации [104, с. 91, 92].

В табл. 2 для пояснения сказанного [114, с. 27] приведены последовательные этапы перехода от реального внешнего объекта—денотата (1) через его непосредственное отражение в сознании говорящего, т. е. через конкретный “индивидный” окказиональный смысл (2), к обобщенному, т. е. абстрактному узуальному “видовому” смыслу (3), имеющему прямую ассоциацию (а) с коммуникативной абстракцией, т. е. со значением (4), входящим в монему, второй стороной которой является языковой знак (5), дающий команду на воспроизведение речевого знака (6). При этом сделано одно упрощение: языковой знак считается неделимым на компоненты, имеющие самостоятельные значения, т. е. представляет собой форму выражения единственной монемы. Такое положение весьма типично, например, для китайского языка, но почти нехарактерно для русского. Следовательно, в общем случае необходимо рассмотреть и многомонемные языковые знаки.

Хотя узуальные смыслы входят в число абстрактных мыслительных единиц и поэтому представляют собой лишь обобщенные, экстрагированные, “выхолощенные” образы того общего, что присуще целому классу более конкретных и полных функционально эквивалентных образов, представляемых абстракцией, тем не менее и абстрактный образ содержит в себе немалое число черт, отличающих его от других абстракций. Поэтому, чтобы для членов языкового коллектива была ясна связь используемых речевых знаков с определенными абстрактными узуальными смыслами, может возникнуть необходимость намекнуть в выражаемом узуальном смысле, с помощью значений, на несколько его компонентов. Иными словами, для обозначения единственного узуального смысла может потребоваться несколько монем.

Таблица 2

Последовательность звеньев коммуникативной дуги от денотата до его речевого знака в акте коммуникации

Внешний реально наблюдаемый объект, например, бегущий человек.	Конкретная мыслительная единица — конкретный образ реально наблюдаемого (или воображаемого) объекта, например, бегущего человека.		Абстрактная мыслительная единица—обобщенный в результате предшествующего опыта образ класса конкретных мыслительных единиц, например, обобщенный образ бегущего человека.
Уровень денотатов	Уровень конкретных смыслов		Уровень абстрактных смыслов
Физические некоммуникативные единицы		Психические некоммуникативные единицы (смыслы)

Коммуникативная абстрактная мыслительная единица. например, обобщенный образ коммуникативно значимых черт мыслительных образов человека.	Обобщенный (абстрактный) образ коммуникативно значимых команд воспроизведения и опознания единиц речевого потока, например, имеющих звучание "человек".	Конкретные воспроизведенные и опознаваемые единицы речевого потока, имеющие, например, звучание „человек".
Уровень значений (семем)	Уровень языковых знаков (морфем)	Уровень речевых знаков
Психические коммуникативные (языковые) единицы (монемы)		Физические коммуникативные (речевые) единицы

Если в определенных условиях некоторая цепочка монем регулярно используется членами языкового коллектива и поэтому в коммуникативных актах лишь воспроизводится, то соответствующая цепочка языковых и речевых знаков должна быть названа сложным знаком (языковым или речевым). К числу сложных знаков относится и такая, например, языковая единица, как слово.

Поскольку каждый знак сложного знака, в частности слова, имеет форму содержания, т. е. значение, то совокупность значений членов сложного знака образует сложное значение, например значение слова, распадающееся на значение монем, объединенных в этом слове. Эти значения могут ассоциироваться с “кусками смысла”, например абстрактного, в частности, узуального. Этот смысл, по определению, является целостным образом. Но чтобы по совокупности значений опознать ассоциацию именно с данным смыслом, совсем не обязательно, чтобы все без исключения его компоненты были представлены отдельным значением, подобно тому, как целостная картина воспроизводится кусочками мозаики. Достаточно, чтобы через значение были выражены наиболее броские намекающие детали смысла (т. е. то “ядро понятия”, которое Б. А. Серебренников считает значением [159]), остальные же его детали могут быть дополнены воображением и ситуативной очевидностью. Поэтому сложное значение, например значение слова, образует лишь некоторое рыхлое соединение намеков на абстрактный, например узуальный, смысл слова.

Соответственно и наоборот. После того как сформировалось, узуализировалось сложное значение, оно в свою очередь может служить намеком на многие различные смыслы, лишь бы в каждом из них содержался некоторый минимум компонентов, которые способны ассоциировать по сходству с компонентами сложного значения. В частности, любое значение и, тем более, сложное может вступать в узуальную ассоциацию с несколькими смыслами.

В связи с этим удается дать достаточно строгое определение таким языковым лексикологическим категориям, как полисемия, синонимия, омонимия, антонимия и т. д. Например, если пара узуальных смыслов представлена через сложное значение одного и того же слова и в контексте эти узуальные смыслы противопоставляются так, что мы имеем дело с тождеством формы используемых знаков, близостью (в данном случае—даже тождеством) значений этих знаков и с противопоставленностью смыслов, то такое соотношение трех дискретных бинарных параметров служит определением для понятия полисемия. Примером полисемии является такая пара: "подъем" в смысле “деталь рельефа местности” и “подъем” в смысле “процесса въезда на возвышенность”. А в паре "подъем —восхождение" противопоставление смыслов дополняется нетождеством формы при близости значений, и такое соотношение трех рассматриваемых бинарных параметров служит определяющей чертой понятия синонимии, Всего в этом случае удастся выделить и систематизировать 2³ —8 лексикологических категорий [115; 116]. Результаты этой классификации так называемых синсемических отношений удобно представить в виде булева куба, рис. 9, ср. с [66].

Синсемический куб—трехмерная модель типов отношений между формой, значением и смыслом языковых знаков. Ось X: тождество (0) — различие (1) формы — “изоморфия — гетероморфия”; ось У: подобие (0)—различие (1) значений—“омосемия—гетеросемия”; ось Z: отождествление (0)—противопоставление (1) смыслов — “синтезия — антитезия”. (Порядок следования координат: X, Y, Z.)

В традиционных лингвистических терминах, не различающих значения и смысла языковых и речевых единиц, не удается описать природу перечисленных семиотических категорий и поэтому вопрос о принципах их разграничения остается дискуссионным на протяжении веков (а точнее—со времен античной философии). В то же время, очевидно, что построение кибернетических автоматов для содержательного человеко-машинного общения невозможно без ясного представления о том, в каких типах внешних и внутренних отношений находятся используемые знаки.

Таким образом, из нашей схемы окказиональных коммуникативных систем мы смогли вывести возможность существования сложных, “сросшихся” знаков, воспроизводимых в актах коммуникации как самостоятельные единицы со сложным значением. Однако ясно, что поскольку существует безграничное количество смыслов, то какое бы количество “заготовленных”, т. е. узуальных, не только простых, но и сложных знаков ни содержалось в коммуникативной системе, например в естественном языке, некоторые узуальные или окказиональные смыслы понадобятся выражать с помощью окказионально подобранной группы узуальных знаков. ВI в этом случае в коммуникативной системе должны существовать и использоваться правила формирования таких групп, хотя бы для самых типичных случаев. Анализ этих случаев позволяет нам внести уточнения уже не просто в семиотические, а собственно языковые категории: синтаксические и морфологические. Обычный лингвистический подход, не опирающийся на используемые нами представления о соотношении языка и мысли для решения таких задач, недостаточен.