НЕ НАДО БОЯТЬСЯ ВИРДЖИНИИ ВУЛФ!   Вулф В. Орландо: Биография. СПб.: Азбука-Терра, 1997. 256 с. 10000 экз.   Гражданам, по тем или иным причинам не обратившим внимания на перевод "Орландо", опубликованный в 11-м номере "Иностранной литературы" за 1994 год, настоятельно рекомендую бросить все дела и бежать, лететь, скакать уверенным и бодрым галопом в книжный магазин, чтобы приобрести самое странное и экстравагантное произведение ХХ века, имеющее подзаголовок "Биография". Вероятно, и этот подзаголовок, и имя автора не внушат особого энтузиазма рядовым российским книгочеям, в сознании которых живет устойчивое представление о Вирджинии Вулф как о создательнице неудобочитаемых экспериментальных романов – тягомотных и рассудочных, несмотря на все лирические всплески и затейливые импрессионистические завитки. Согласен: подавляющее большинство амбициозных творений "королевы модернистской прозы" сейчас представляет собой потускневшие экспонаты литературного музея, куда по долгу службы изредка наведываются литературоведы-зарубежники. Простым же смертным, вроде нас с вами, они способны внушить либо почтительную скуку, либо суеверный ужас – чувство неизбежное пи знакомстве с литературными окаменелостями, некогда претендовавшими на сверхоригинальность и "авангардность".

 И всё же не надо бояться Вирджинии Вулф! Как и всякий настоящий художник, писательница время от времени отклонялась от магистральной линии своего литературного движения и, вступая в противоречие с собственными эстетическими установками, приходила к неожиданно плодотворным результатам. "Орландо" – как раз то произведение, которое, ручаюсь, заставит вас по-иному взглянуть на творчество Вулф. И пусть вас не смущает жанровое обозначение. В свое время, кстати, оно озадачило лондонских книготорговцев, которые, во-первых, долго не могли решить, пускать ли "Орландо" по разряду беллетристики или же нехудожественной литературы, а во-вторых, поначалу – до того, как публика раскусила, что к чему, – взяли на продажу совсем немного экземпляров: на том основании, что, мол, читатели не любят "биографий".

Справедливости ради стоит заметить: этих господ сбил с толку не только подзаголовок – сам текст "Орландо" был закамуфлирован под документальное сочинение. Снабженный фотографиями главного героя (в роли Орландо позировала Виктория Сэквилл-Уэст, подруга и, чего уж тут, любовница Вирджинии Вулф), он завершался именным указателем, а открывался внешне серьезным (но, по сути, пародийным) предисловием, в котором автор с невозмутимой обстоятельностью благодарил за помощь и моральную поддержку всех участников творческого содружества "Блумсбери" (включая своих малолетних племянников, Джулиана и Квентина) и выражал искреннюю признательность… Даниелю Дефо, Стерну, Вальтеру Скотту, Эмилии Бронте, Де Квинси, Уолтеру Пейтору – всем любимым писателям Вирджинии Вулф. (По непонятным для меня соображениям переводчица Е. Суриц, работавшая, видимо, с массовым американским изданием, не поддержала авторской игры: помимо того, что из книги исчезло посвящение Виктории Сэквилл-Уэст, чья семейная хроника "Кноул и Сэквилли" считается своеобразным "предтекстом" "Орландо",  предисловие и именной указатель отсутствуют, что, на мой взгляд, равносильно тому, как если бы из "Героя нашего времени" выкинули " Предисловие к «Журналу Печорина»" или оставили без комментариев "Пушкинский дом".)

И всё же опасливые книготорговцы глубоко ошибались – и не потому только, что эта "биография" стала одной из самых раскупаемых книг за всю писательскую карьеру Вирджинии Вулф. Просто-напросто говорить всерьез об "Орландо" как о "биографии" могут лишь те, кто ограничился беглым перелистыванием произведения и изучением титульного листа. Если же мы наберемся смелости и пойдем чуточку дальше, то убедимся, что жанровое обозначение – откровенная мистификация, а сама книга – это какое-то утонченное издевательство, насмешка над почтенным жанром.

В начале повествования главный герой, Орландо, – женственно красивый и поэтичный юноша, дальний родственник и фаворит английской королевы Елизаветы, ставший "утехой ее закатных дней"; затем – галантный кавалер при дворе Якова I, вовлеченный в бурный роман с обворожительной русской княжной "из рода Романовых", после разрыва с которой он уединяется в своем родовом замке и погружается в литературные занятия, выпекая трагедии, рыцарские романы, поэмы – "кое-что в стихах, иное в прозе; кое-что по-французски, иное по-итальянски, всё романтическое, всё длинное". После встречи с желчным  писакой Ником Грином Орландо понимает, что "за всё золото Перу не обрести ему сокровища одной-единственной чеканной строчки".  Стремясь стряхнуть овладевшую им печаль, а заодно избавиться от назойливых приставаний румынской эрцгерцогини Гарриет Гризельды из Финстера Лархорна и Смок-оф-Блума (оказавшейся впоследствии эрцгерцогом Гарри), он отправляется послом в Константинополь.

Казалось бы, все идет гладко, тем более что автор почти не снимает маски педантичного биографа, свято верящего в правду исторических документов и изо всех сил пытающегося вести рассказ в русле традиционного жизнеописания. Однако уже с самого начала трогательные старания повествователя "стоять на твердой, пусть и узкой, почве выверенных фактов" приходят в комическое противоречие с фантастичностью, гротескной ирреальностью описываемых событий.

Так, в первой главе (исполненной поистине раблезианской энергии и мощи) как бы между прочим замечается, что величавый замок Орландо вмещал в себя "целый город, гудевший людьми, занятыми разными ремеслами", а с окрестных холмов открывался вид на всю Англию: в ясную погоду просматривались шпили Лондона, воды Ла-Манша и горы Уэльса. При описании же Великого Холода нам доверительно сообщатся, что загубленные морозом люди и звери чуть ли не на ходу превращались в ледяные изваяния, Темза промерзла на двадцать футов, а лед был так прозрачен, "что можно было разглядеть где застывшего дельфина, где форель", где баржу "затонувшую под неподъемным грузом яблок".

В третьей – "константинопольской" – главе фантастический сюжет достигает своего апогея. После пышных торжеств в честь пожалованного ему Карлом II герцогского титула и бурной ночи любовных утех с испанской танцовщицей Пепитой Орландо впадает в многодневную спячку (спасшую ему жизнь во время вспыхнувшего в Стамбуле мятежа и избиения "неверных") и просыпается… женщиной. Став таким образом не героем, а героиней "биографии", Орландо странствует с цыганским табором по Турции, возвращается в Англию времен королевы Анны и, плавно переходя из  эпохи в эпоху, чудесным образом доживает до 1928 года (года написания книги). Доживает, не теряя ни внешней привлекательности, ни своего титула и наследного имения ни – самое главное – любви к литературе. Более того, при содействии Ника Грина, также благополучно прошедшего сквозь века и ставшего влиятельным критиком, Орландо добивается литературной славы и за свою поэму "Дуб" (которую она создавала на протяжении столетий) получает "мемориальную премию баронессы Бердетт-Кутс".

Какая уж тут "биография"! "Орландо" – это восхитительно-остроумный роман-розыгрыш, роман-мениппея (воспользуемся бахтинским термином), в котором царит карнавальный дух веселой относительности и лукавой выдумки, совмещающей фантастику и жизнеподобие, тасующей реалии разных эпох так, что они, наслаиваясь друг на друга, образуют забавные анахронизмы. Например, роковая любовь Орландо – княжна Маруся-Станисловска-Дагмар-Наташа-Лиана, прибывшая ко двору Якова I вместе с посольством "московитов", – откровенно непохожа на степенных русских боярынь допетровского времени: одетая в "шальвары", она виртуозно катается на коньках, бегло говорит по-французски и отличается весьма фривольным поведением (что более характерно для русских аристократок последующих эпох). А в четвертой главе мы видим, как в литературном клубе "Дерево Какао" запросто пьют кофе великие английские поэты Александр Поп (1688–1744) и Джон Драйден (1631–1700).

Разумеется, художественное своеобразие "Орландо" не исчерпывается гротеском и пародией на биографический жанр. Как это и положено в мениппее, смелая фантастика и необузданные сюжетные эскапады не являются здесь самоцелью. Они внутренне мотивируются, гармонично увязываясь с важными философскими проблемами – такими, как: соотношение "объективного", линейного времени и времени "внутреннего", субъективного (когда "какой-нибудь час, вплетаясь в непостижимую вязь нашего ума, может пятидесяти-, а то и стократно растянуться против своих законных размеров; с другой стороны, какой-нибудь час может пробежаться по циферблату сознания с быстротой молнии"); противоречие между множественностью, "многослойностью" человеческого "я" и постоянным стремлением к цельности, идентичности собственным представлениям о самом себе; наконец, цель литературного творчества, смысл поэзии, которая, как выяснила Орландо, есть "тайная связь", "голос, отвечающий голосу".

Вообще поэзия, художественная литература – это не только одна из центральных тем романа, но и его главный герой. Сам образ Орландо, с детства одержимого (-ой) страстью к сочинительству и на протяжении всей своей многовековой жизни пробующего (-ей) себя в разных литературных стилях и жанрах, в условно аллегорической форме предает особенности развития английской литературы от времен Шекспира до эпохи модернизма, одним из лидеров и идейных вдохновителей которого была Вирджиния Вулф.

Отрадно, что ее роман входит за узкие рамки модернистской доктрины. Задуманный в качестве ни к чему не обязывающей литературной шалости – своеобразного творческого отпуска после трудов праведных над "серьезным" экспериментальным произведением "На маяк" (1927), – он оказался куда более значительным художественным явлением, чем все "чистокровные" модернистские проекты Вулф вместе взятые. Воспринятый некоторым критиками как легковесный tour de force заскучавшего мастера (ворчливая рецензия Арнольда Беннетта, постоянного оппонента писательницы, так и называлась – "Высоколобая шалость"[1]), этот веселый роман-розыгрыш стал провозвестником нового литературного течения (лет на десять опередив набоковский "Дар") и уже поэтому достоин вашего внимания, уважаемые читатели.

 

 

Книжное обозрение. 1998. 24 марта. (№12).  С.23.