Общая картина русской эмигрантской периодики в Болгарии складывалась в течение двух десятилетий. За это время издавались – одни достаточно долго, а другие совсем краткий срок – свыше семидесяти весьма разноликих в идейном и тематическом отношении газет и журналов. Основное место на их страницах – и это никак не удивительно – отводилось информационным материалам и публикациям политического характера. В чрезмерно перегруженном политикой газетно-журнальном пространстве чисто литературные публикации и литературные разделы выглядели скорее как некий оазис, но тем не менее они были.

Периодические литературно-художественные издания начали появляться почти сразу после расселения первых русских изгнанников на болгарской земле, став одним из индикаторов необыкновенного литературного оживления в только что сформировавшейся русской диаспоре.

На первоначальном этапе эта бросающаяся в глаза повышенная литературная активность была проявлением естественной эмоциональной реакции на психическую травму, нанесенную вынужденным бегством из родной земли и скитанием по лабиринтам эмигрантского бытия. Литературное творчество на некоторое время как будто приобрело роль спасательной отдушины от гнетущих раздумий. В тематический фокус наспех сочиненных стихотворений, рассказов, очерков или путевых заметок попадали чаще всего ситуации, имеющие отношение к злосчастной судьбе изгнанников. Чувства и настроения авторов проявлялись в однообразном и сравнительно тесном диапазоне: ностальгия, незаслуженная и все еще не пережитая обида, физический дискомфорт и одиночество, ощущение необратимости потерянных эмоциональных связей с друзьями и близкими и тяжелое предчувствие духовной гибели.

Облеченные в художественные формы депрессивные и ностальгические настроения целиком определяли облик публикаций, скажем, «Балканского журнала» или «Изгнанника».

Периодическое литературно-художественное иллюстрированное издание «Балканский журнал» (1921–1923) было основано выходцем с Кавказа поэтом Николаем Мазуркевичем (Изгнанником), редактировавшим до своего приезда в Болгарию несколько газет и журналов: «Утро Кавказа», «Свет и тени», «Кавказский журнал», «По лазурным берегам». Цели издания, выходившего одновременно на русском и болгарском языках, были конкретизированы в передовой статье первого выпуска: «освещать жизнь беженцев и защищать интересы пострадавших от войны; в смысле литературы служить чистым идеям искусства, без политики» [1].

Большая часть публикаций в «Балканском журнале» – и проза, и особенно доминирующий поэтический раздел, где помещались стихотворения К. Бальмонта («Двойное зрение»), Л. Столицы – (из цикла «Тринадцатая весна»), Т. Щепкиной-Куперник («Крик ночью»), Вл. Лебедева («В бестропном лесу»), как и самого редактора («Осень», «Туман», «Афины», «Песнь орла»), отражали полное отчаяние и тягостные приступы ностальгии в душах изгнанников:

Грустные песни изгнанья... Просинь –
            Скучная сказка желтевших дерев,
            Тихо рыдающий сердца напев
            Влился в плакучую серую осень.
                             («Осень»)

Или:
   Над землей пали тени ночные...
   Солнце скрыло сиянье свое.
                («Молитва»)

В том же духе подобраны и напечатаны два абсолютно созвучных эмигрантским стихотворения болгарских авторов Ц. Церковского («В сън унесен») и Ст. Чилингирова («На моята родина»).

Безутешная грусть и робкие чаяния молодых людей, «заброшенных волнами безвременья» на чужбину, как сами о себе говорили поэты – авторы лирического сборника «Песни изгнания» (София, 1921), легли в основу и стали ведущим мотивом публикаций журнала «Изгнанник», главным редактором которого был Модест Саевский. Стиль и общее звучание этого издания, вышедшего один-единственный раз в 1922 г., по существу не отличались от «Балканского журнала». Стихотворения Л. Столицы («Газелла»), Татьяны Тихановой («Два эскиза») или Веры Писаревой («Бледнеют берега...») и особеннно очерк самого М. Саевского «У чужих берегов», передающий почти осязаемые представления о сложном душевном состоянии человека, оторванного недавно и неизвестно на какой срок от своей отчизны. Из остальных публикаций наибольшего интереса заслуживают переведенные на русский язык болгарским поэтом Крумом Димитровым стихотворения известных литераторов Д. Дебелянова и П. П. Славейкова, несколько стихотворений графа Николая Зубова (например, «Россия – Болгарии»), а также обзор новых книг и хроника литературной жизни русской эмиграции в Софии.

Если в самом начале жизни в эмиграции негативные личные эмоции были и главным и достаточно сильным источником мотивации творчества, то в дальнейшем повышенная литературная активность эмигрантов объясняется уже неким постепенно формировавшимся в них глубоким внутренним убеждением в том, что на них возложена особая миссия сохранения и развития русской культуры. Они осознавали свою историческую роль как роль единственных носителей русского национального духа и блюстителей культурных традиций.

В апокалиптических представлениях эмигрантов, основанных преимущественно на слухах или внутренней интуиции, их оставленная родина часто представала как «духовная пустыня», как «темница русского духа», уподоблялась картине, на которую спроектированы жуткие сцены из романов Достоевского. Объективно говоря, многие из подобных оценок и заключений были слишком поспешными и резкими, потому что, как признал однажды Гл. Струве на страницах софийской «Русской мысли» в рецензии на только что изданный в Советской России новый поэтический сборник Анны Ахматовой «Подорожник», и «в невыносимых моральных и бытовых условиях советской действительности, в тягостной творческой атмосфере все-таки продолжали создаваться настоящие и значимые художественные ценности» [2]. Тем не менее понять русского эмигранта в этом случае нетрудно: ведь принадлежность к великой духовной культуре логично предполагает и более обостренную чувствительность ко всему, связанному с ее настоящим и будущим. А почти болезненная озабоченность судьбами русской духовной культуры и решимость ответить на вызов судьбы наполняли смыслом эмигрантское существование, высвобождали духовную энергию и вызывали силы для самосохранения и творчества в объективно сложных условиях. «Мы потеряли все, а главное нашу родину, позади нас великое прошлое, теперь у нас осталось одно могучее достояние – наше красивое русское слово... – написано в одной редакторской заметке в эмигрантской газете «Русская жизнь». – Но наше слово должно звучать для того, чтобы удержать веру в Россию... Мы здесь на чужбине имеем великое призвание – сохранение русского слова и развитие национальной культуры» [3].

Периодике, особенно литературной, эмигрантская мысль отводила существенную роль при выполнении миссии русской заграничной культуры – противостоять нигилистическому отношению к духовным ценностям в послереволюционной России и обеспечить культурную преемственность, без которой невозможно культурное развитие.

Возможно, не все литературные журналы русской эмиграции в Болгарии по художественному уровню публикаций сопоставимы с многочисленными похожими изданиями в других эмигрантских культурных центрах. Однако публицистика и литературно-критические материалы, опубликованные в русских изданиях Болгарии, благодаря сотрудничеству в них таких ученых и литераторов, как П. Струве, П. Бицилли, К. Мочульский, Б. Зайцев, П. Ярцев и др., по своим достоинствам вряд ли уступают парижской или берлинской периодике. Художественные же публикации явно проигрывают. В действительности периодические литературные издания просто не располагали ни временем, ни возможностью очистить свой стиль и повысить свой художественный уровень, так как в большинстве случаев им едва удавалось просуществовать год-два, а было немало и таких, которых вышло всего несколько номеров. Одной из самых серьезных причин, препятствующих стабилизации в области эмигрантского газетно-журнального дела, была, несомненно, интенсивная текучесть их редакторов и сотрудников, как и сравнительно краткое пребывание русских эмигрантских писателей, публицистов и журналистов в Болгарии. Известно, что болгарские земли не являлись конечной целью их странствий, а только временной пристанью на пути к центральноевропейским странам, к большим культурным центрам, хотя в отдельных случаях Болгария для некоторых из них становилась и более долгосрочным убежищем.

Несправедливо и ошибочно было бы полагать, что в литературной печати русской эмиграции в Болгарии недоставало приятных неожиданностей. Настоящей находкой среди литературных изданий, да и вообще явлением в эмигрантской литературной жизни, можно считать, например, «Эос» – небольшой журнал, основанный группой юных русских воспитанников американской гимназии в городке Самокове. Начавший выходить как двухмесячник в 1924 г., «Эос» ставил перед собой достаточно амбициозные и ответственные задачи: «собрать в одно всех молодых духом любителей русского языка» и «обслуживать на литературной почве учащихся русских средних учебных заведений, стихийным вихрем занесенных из “дали родной непогоды” в “блаженные” зарубежные страны» [4]. Журнал с самого начала категорически объявил аполитичную программу и декларировал, что не стремится участвовать в политической борьбе, что принимает политику только как фон, а не как основное содержание картины современной и минувшей жизни, поскольку ни один эмигрант не в состоянии целиком и полностью абстрагироваться от нее.

Душой и основной фигурой первых трех номеров был редактор Евгений Простов, а многие из сотрудников оказались, в сущности, опытными литераторами. Среди представленных на страницах журнала талантливых молодых поэтов выделялись Евгений Маккавейский («Осенние скрипки»), Ксения Кернэн («Стихи о Петербурге» и стихи из книги «Осеннее золото»), Иннокентий Гребенщиков («В сумерках»), Георгий Чарнецкий («Сумерки»). Особое очарование излучали этюды Федора Беляковского и его написанная выразительным языком и испещренная живыми картинами зарисовка «Лес», затрагивающая проблему распада гармонии в мире природы в результате присутствия и вмешательства в него человека. Самым юным авторам, гимназистам И. Стародубцеву (IV класс) и Л. Васильеву (VI класс), была предоставлена отдельная рубрика – «Питомник зеленой поросли».

В четвертом, оказавшимся одновременно и последним, номере (1926) произошли изменения в редакционном составе, но намерения и линия нового редактора, Л. В. Гончарова, в общем не изменились. Новое в атмосферу журнала привнесла единственно открыто выраженная издателями приверженность к идеям пацифизма, проникнувшим в среду молодежи под влиянием эмигрантского поэта Ильи Британа. Из участников прежних номеров в последнем номере опубликовали свои стихотворения только Е. Простов («Орлу») и Кс. Кернэн («Деревня). Зато появились другие, не менее интересные юные творцы: Юрий Мцинский («Однажды в мае...»), Георгий Алексеев («Розы»), Анатолий Бинецкий, Ирина Кнорринг, Александр Стоянов. Попавший позднее в список призеров конкурса авторитетного эмигрантского журнала «Воля России» (Париж) за лучший рассказ на эмигрантскую тему А. Бинецкий был представлен здесь эскизом о жизни русских рабочих-эмигрантов в болгарском городе Пернике и двумя стихотворениями («Пятая весна», «Пророк).

Прежде чем заявить о себе как о весьма своенравной и утонченной поэтессе и приобрести популярность в шанхайском эмигрантском журнале «Русские записки», свои ранние поэтические опыты (сонеты) публиковала в «Эосе» и Ирина Кнорринг, чью поэзию Гл. Струве охарактеризовал однажды как чрезмерно глубоко личную, чуть ли не самую грустную во всей русской эмигрантской литературе. И другой оригинальный юный поэт Александр Стоянов стал потом желанным литературным сотрудником в ряде небезызвестных изданий русской эмиграции, как «Наша газета» (Рига), «Новый путь» (Шанхай), «Пражские часы» (Прага). Он получил возможность принять участие в альманахе «Золотой петушок» (под редакцией Игоря Северянина) рядом с Ив. Буниным, К. Бальмонтом и А. Ремизовым. На страницах «Эоса» А. Стоянов выступил со стихотворением «Вольный ветер треплет волосы...». Последующие поэтические выступления этого автора не прошли мимо внимания ведущих литературных критиков русской эмиграции. Благожелательные отзывы о нем писали Вл. Ходасевич («Возрождение»), Г. Адамович («Последние новости»), М. Гофман («Наша газета»). Как правило, в его лирике отмечались заметное есенинское влияние, тонко найденное поэтическое выражение любви юного поэта к родине, свежие образы и искренний тон. Среди остальных материалов в четвертом номере «Эоса» выделяются и пестрые путевые заметки «Нечто о Месемврии», подписанные автором с псевдонимом Гамаюн, в которых перед глазами русского эмигранта протекает прошлое и настоящее одного болгарского черноморского города. Интерес представляют также и несколько хороших литературно-критических статей и рецензий об А. Ремизове, М. Цветаевой и И. Британе.

Очевидные художественные достоинства журнала не остались незамеченными для эмигрантской прессы. Очень теплыми и позитивными были отклики о нем софийской ежедневной газеты «Русь» и белградского «Нового времени», а парижское «Звено» искренне удивлялось непосредственности и свежести тона и безукоризненной чистоте его языка.

К огромному сожалению, список чисто литературных, «без политики» изданий на этом практически исчерпывается. Эмигрантской литературе неизбежно приходилось «сожительствовать», переплетаться с политикой и идеологией. Даже при беглом взгляде заметно, что в большинстве эмигрантских литературно-критических и литературно-исторических публикаций отношение к художественному творчеству, к духовным ценностям обязательно преломляется сквозь призму субъективных воззрений их авторов о революции и о проблемах политической власти. Вот, скажем, критик Юрий Никольский открыто признавал на страницах «Русской мысли», что в искусство неминуемо вторгается политика и подобный факт невозможно игнорировать. Поэтому сам он в своем исследовании «Последняя поэма А. Белого» сделал оговорку, что подносит читателям «не художественный разбор, а мысли по поводу произведения искусства» [5]. Конечно, и чисто эстетическая сторона художественного творчества не переставала быть объектом исследовательского интереса отдельных авторов. Сказанное в полной степени относится, например, к К. Мочульскому и П. Бицилли, чьи литературно-критические и литературно-исторические статьи были широко известны.

Месячный литературно-политический журнал «Русская мысль» (1921), редактируемый известным историком и философом П. Струве, относится к тем изданиям, чьи редакторы и сотрудники ясно осознавали, что уйти от политики невозможно, поэтому пытались как-нибудь примирить, литературу и политику, найти равновесие, оптимальные пропорции между ними. В целом софийский этап этого воскреснувшего популярного дореволюционного журнала вызывает некоторое разочарование. Если в публицистических и литературно-критических разделах пяти вышедших номеров все же встречалось немало интересных публикаций, то в беллетристической рубрике печатались в основном посредственные вещи, которые можно было объединить под самоироническим названием одного из помещенных здесь рассказов беллетриста Лолия Львова («Неудавшийся рассказ»). Облик журнала заметно улучшился после перемещения редакции в Прагу и Берлин. Там литературно-художественный раздел расширился и стал намного разнообразнее, а к сотрудничеству привлекались самые известные поэты и писатели эмиграции.

Попытки основать чисто литературный журнал или газету, а значит, постараться избежать вторжения политики в литературу, не приносили прочных результатов. Самой симптоматической в этом отношении оказалась история газеты «Молодое слово» (1931–1937), основанной кружком молодых русских поэтов и писателей (М. Карпов, Ф. Мельников, С. Ратьков-Рожнов, Ал. Стоянов). Она была задумана как литературная. И содержание ее трех первых номеров максимально соответствовало предварительно провозглашенным намерениям – печатать только оригинальные литературные произведения, переводы, критику. Подобранные с художественным вкусом и разнообразные в жанровом отношении материалы были в состоянии удовлетворить довольно взыскательного читателя: стихотворения Ал. Стоянова («Свидание», «В горах») и С. Ратькова-Рожнова («К новому», «Молитва»), рассказы М. Карпова («Пресыщенная женщина») и Ф. Мельникова («Сентименталист»), переводы с болгарского языка Ал. Стоянова («Тоска овчара» по Й. Йовкову) и Ф. Мельникова («Невероятная прогулка» по Ф. Поповой-Мутафовой), литературно-критические статьи Ал. Стоянова («С. Есенин»), Ф. Мельникова («Г. П. Стаматов») и Ал. Сорина («Ив. Савин») и т. д. С выходом четвертого номера, однако, газета перестала быть исключительно литературной и превратилась в общественно-политический орган младороссов, стремившихся к восстановлению национального равновесия, то есть к сохранению монархической государственности, так как, по объяснениям редакторов, опыт создания чисто литературного органа показал, что отвлеченная эстетическая база газеты не отвечала требованиям русской молодежи. Но вряд ли одни только читательские интересы явились столь решающим фактором для коренной метаморфозы этой интересной газеты из литературной в политическую. Причина кроется скорее в том, что в Болгарии не чинилось препятствий для распространения общественно-политических идей и движений русской эмиграции. Вот почему, жалуясь на многочисленные технические неудобства Софии, в том числе отдаленность редакции от больших эмигрантских центров, от своих читателей и сотрудников, издатель газеты «Голос России» (1936–1938) И. Солоневич предпочел в конце концов болгарскую столицу Парижу и Берлину, аргументируя свой выбор одним-единственным, но незаменимым преимуществом – здесь его газета могла быть независимой [6].

Кроме упомянутого выше промонархического движения младороссов, чьи идеи стало выражать «Молодое слово», на болгарской почве возродились или были созданы заново ряд русских течений и общественно-политических движений. Питательную среду в Болгарии нашли появившиеся впервые в Праге (1921) «сменовеховские» идеи, призывающие эмигрантскую интеллигенцию к возвращению в Россию в качестве «троянского коня» для большевистской власти. Основным выразителем их болгарского варианта («через познание новой России – к примирению с ней») стала газета «Новая Россия» (1922–1923) и ее редакторы А. М. Агеев, А. П. Булацел и С. Г. Фирин. Вновь приобрели актуальность идеи славянофильства, опиравшиеся на выработанную Славянским конгрессом в Софии в 1910 г. программу неославизма, предусматривающую постепенное политическое сближение между славянскими государствами прежде всего через сотрудничество в области культуры. Ряд публикаций в эмигрантской печати [7] позволяет судить о серьезном интересе к этой идее в определенных кругах русской эмиграции в Болгарии и среди местной интеллигенции. Литературно-публицистические статьи четырех авторов – П. Н. Савицкого, П. П. Сувчинского, Н. С. Трубецкого и Г. В. Флоровского – привнесли новое содержание в другую старую, близкую славянофильству, идею евразийства.

Таким образом, нарастающий приоритет идеологии и политики в эмигрантской печати невольно становился угрозой и тормозом для самостоятельных литературных журналов и газет, так как литература в них оттеснялась на задний план. Тем не менее бесспорен и факт, что почти нет периодических общественно-политических изданий без сопутствующих разделов художественной литературы, критики, искусства и культуры.

Иногда материалы таких разделов откровенно использовались в политических целях, подбирались очень тщательно в зависимости от того, до какой степени они соответствовали поддерживаемой издателями данного журнала или газеты политической программе или общественной идее. Именно так обстояли дела в литературно-историческом и информационном журнале казаков-националистов «Вольный Дон» (1937–1938). Его издателем был председатель казацкой националистической организации в Болгарии П. Н. Кудинов, а редакторами И. Ф. Рассказов и П. Ф. Крюков. Задачи журнала – преодолеть антагонизм в раздробленной и дезорганизованной казацкой общности – в максимальной степени предопределяли вид, жанр и характер публикуемых материалов: обширные исторические очерки, патетические стихотворения и эпические поэмы о Доне и о казачестве П. Н. Кудинова, П. Ф. Крюкова, И. Д. Кузнецова, И. Томаревского. То же самое наблюдалось и в литературно-политическом журнале монархически настроенной эмиграции «Верный путь» (1928–1929). Литературные материалы – очерки, рассказы на военные темы, драматический этюд В. Немировича-Данченко «Сегодня в полночь» в третьем номере и др. имели забронированную территорию на страницах четырех вышедших номеров и очень плотно следовали политической линии издания. Но самой характерной иллюстрацией этого типа журналов был занимающий крайне националистические позиции орган болгарского отделения Российской организации молодых петровцев «Потешный» (1937–1943) под редакцией Н. Полторацкого. Его литературный отдел отличался весьма широким и многообразным содержанием: рассказы, стихотворения, юмор, литературные очерки и критика, силуэты русских и иностранных писателей, очерки по вопросам литературного мастерства, советы начинающим авторам. Облик художественного подраздела определяли, в основном, два постоянных автора. Поэт Александр Стоянов публиковал здесь свои наиболее пропитанные патриотическим чувством стихотворения, а прозаик Михаил Горянский писал для журнала короткие пропагандистского содержания рассказики на военные сюжеты и с крайне абсурдными неубедительными развязками («Синий принц», «Лишенец», «Летчик»). Среди критических материалов особого внимания заслуживали: статья в аналитическом духе на тему интеллигенции и революции «Еще о Блоке» (1942. № 27–28), подписанная автором с псевдонимом Современник, и культурное обозрение (театр, кино, живопись и литература) советской эпохи, сделанное Н. Заливиным. Несмотря на неутешительные наблюдения, в нем содержатся непривычно беспристрастные и объективные для эмигранта выводы (1943. № 34–35). Умеренный тон и стремление к аналитичности и объективности, однако, мало интересовали редакцию, что явствует из резкого, субъективного и весьма эмоционального комментария к обозрению Н. Заливина, написанного М. Горянским, выражающим, по-видимому, настоящую позицию журнала.

Нередко встречались и такие периодические информационные и общественно-политические издания, где сопутствующие рубрики о литературе, критике и искусстве не попадали в прямую зависимость от идейно-политических взглядов своих издателей и редакторов. Это относится, например, к ежедневной газете «Русь» (1933–1936), в которой неоднократно появлялось специальное литературное приложение «Листок студенческого академического кружка». Целью приложения было стимулировать литературное творчество молодых эмигрантов, что никак не исключало возможности печататься и для более зрелых авторов. Здесь были опубликованы литературно-критические статьи и рецензии редактора приложения И. К. Кузнецова или В. Нечаева. Часть своей территории предоставлял для литературного творчества студентов и информационный «Вестник галиполийцев в Болгарии» (1927–1928). В приложении к нему «Страница корпорации русских студентов при Софийском Державном университете» (1928. № 8–9) отпечатаны несколько стихотворений и два рассказа В. Дружинина («Далекое рождество») и Ф. Мельникова («Старый возница»). Ежедневная газета «Голос» (1928–1933), а затем и ее преемник «Голос труда» (1933–1938) также выделяли время от времени подобающее место для литературных портретов, литературной критики и рецензий таких авторов, как П. Бицилли, Г. Ф. Волошин, А. З. Тышков, П. Нестеров, Н. Плавлинскоий, В. Маевский и др.

Типичной для этой группы периодических изданий была и газета приверженцев конституционно-парламентарной монархии «Свободная речь» (1921–1922) под редакцией К. К. Парчевского и с участием К. Н. Соколова, В. В. Шульгина, Э. Д. Гримма, Е. Н. Чирикова. Тут непременно следовало бы упомянуть исключительно интересный шестой номер газеты, где литературное обозрение заняло внушительное пространство. Особо выделялись две публикации. Статья Б. Зайцева «Достоевский и Пушкин» содержала интересные рассуждения на тему «творец и эпоха», подсказанные сравнением художественных методов двух русских писателей. В лице двух гениальных выразителей русской национальной мысли автор видел символы различных, даже противоположных состояний общества и человеческого духа. Пушкин олицетворял русскую национальную стихию в состоянии покоя, то есть прошлое и вероятное будущее России, так как весь он гармония и соразмерность. Ту же самую стихию, но уже вышедшую из состояния равновесия, мятущуюся и бурную, выражал Достоевский. Его неуравновешенный мир, с присущей ему фантастикой, нарочитостью и искусственностью, по усмотрению К. Зайцева, приблизительно соответствовал быту современной России, поэтому стал для русских в тот момент как будто ближе, доступнее, роднее.
Вторая, не менее интересная публикация – «Новые стихи Ахматовой», маленькая мало известная рецензия Константина Мочулького о поэтическом сборнике «Подорожник». Публике более известна другая его статья в софийской «Русской мысли» (1921. № 3–4) «Поэтическое творчество Анны Ахматовой», обобщающая результаты его теоретических исканий в области «морфологического анализа» художественного произведения и практических наблюдений о поэтике Ахматовой. Короткая рецензия в «Свободной речи» тоже содержала некоторые черты уже складывающегося изящного стиля и исследовательского подхода автора. В ней обобщены представления о творческой эволюции поэтессы. В «Четках» К. Мочульский выделяет хрупкость интимных слов, признаний, шепот исповеди и мгновенную смену настроений, нанизанных на тонкую нить одного любовного напева. В «Белой стае» – стремление задержать мгновение и отыскать неподвижную форму, в которой личное сливается с общим и импрессионистское переходит в классическое. В «Подорожнике» любовные мотивы соединяются с темой родины и тоской по ушедшему. Звучат интонации какой-то потусторонней примиренности и молитвенной тишины.

Жаль, что раздел с литературной тематикой в подобном масштабе больше не встречался на страницах «Свободной речи». Но и в следующих номерах сохранилась критико-библиографическая рубрика эмигрантских журналов и книг, а время от времени мелькали и другие небезынтересные исследования и статьи: «О связях русского и болгарского искусства» А. Грабаря (№ 30), «Россия в болгарских народных песнях» В. Нечитайлова (№ 52), «Синяя птица (Пути русского театра)» П. Ярцева и т. д.

Юмор и сатира как специфические формы отношения к жизни и художественного исследования действительности также присутствовали в эмигрантской периодике. В 1932 г. русские театралы К. Ф. Мельников-Мирошниченко, Ю. Г. Сидоров, В. Ф. Заприев-Ксенофонт, Н. В. Дервенец, В. В. Редриков и П. В. Лавров-Грушнев объединили в кружке, названном «Баян», как профессиональных драматических артистов, так и любителей, не выступавших на театральной сцене. Кружок стал издавать свой юмористический листок под названием «Газета кружка любителей сценического искусства «Баян», который редактировал В. Ф. Заприев. В двух выпущенных в свет номерах газеты преобладали фельетоны и юмористические хроники театральной жизни русского эмигрантского общества, окрашенные свежими комическими интонациями и тонкой авторской самоиронией. В городе Пернике, в качестве приложения к местной еженедельной информационной газете «Кракра», появился юмористический злободневный лист русских эмигрантов «Пилюля» (1924). За несколько недель до его первого выхода в свет он уже передавался из рук в руки между русскими в виде маленькой рукописной газетки и вызывал шумные комментарии. Сатирические стихотворения, песни, хроники и рассказы в нем затрагивали преимущественно бытовые темы, воспроизводили характерную русскую бытовую атмосферу насмешливым и острым языком. В различное время выходило еще несколько самостоятельных сатирических и юмористических газет русской эмиграции: «Вопль» (1929; ред. А. В. Топалов; 3 номера), «Кнут» (1923; ред. П. Вознесенский; 4 номера), «Шепот» (1929, Русе). Постоянные юмористические рубрики, в которых помещались фельетоны, памфлеты, сатирические стихотворения и эпиграммы, существовали и в ряде ежедневных изданий. Одной из самых регулярных в этом отношении была, например, иллюстрированная газета «Неделя» (1924), под редакцией сначала И. М. Каллиникова затем В. М. Каллиникова и С. С. Чазова. В ней почти не было номера без острых фельетонов писателя Аркадия Аверченко.

Анализ эмигрантских литературных газет и журналов, выходивших в Болгарии, а также периодики, в которой отводилось место литературным вопросам, не претендует на абсолютную полноту фактов или окончательность выводов. Однако он дает общее представление о специфике и содержательной стороне явления, достаточное, чтобы уловить его характерную атмосферу и представить картину, любопытную и разнообразную в идейном, тематическом, жанровом и стилистическом отношении. Обзор литературной печати позволяет выделить и ряд существенных моментов напряженной духовной и творческой жизни русских эмигрантов, почувствовать их глубокую озабоченность  дальнейшей судьбой и сохранением русской культуры, языка, литературы, обычаев. Рассмотренные здесь явления далеко не исчерпывают  картины литературной жизни эмиграции. Для этого необходимо осветить изданные в болгарских и в эмигрантских издательствах книги  поэзии, беллетристики и литературной критики, а также  публикации в болгарской периодической печати. Внимания заслуживает все многообразие форм литературной активности русской эмиграции: литературно-художественные кружки, так называемые «славянские встречи», представительные ежегодные Дни русской культуры и т. д.

Примечания

[1] Мазуркевич Н. Наш долг // Балканский журнал. 1921. XII. С. 1.

[2] Струве Гл. Анна Ахматова. Подорожник // Русская мысль. 1921. № 10–12. С. 349.

[3] См.: Русская жизнь.1925. № 16. 14 окт.

[4] См.: Простов Е. Привет «Эос» // Эос. 1924. № 1. С. 5; Кто мы? // Там же. С. 3

[5] Никольский Ю. Последняя поэма А. Белого // Русская мысль. 1921. № 3–4. С. 202–205.

[6] Солоневич И. Почему в Софии // Голос России. 1936. № 1. 18 июня.

[7] См., напр., ст.: Самборский М. Славянство и Европа // Русь. 1922. № 1; Ю-съ М. Из культурной жизни славянства // Там же. № 2; Цонев Б. Общеславянский язык // Там же. № 8; Данилов Ф. Славянские перспективы // Русь. 1934. № 23.