Окуджава Булат Шалвович (9.05.1924, Москва – 12.06.1997, Париж) – поэт-певец, композитор, прозаик, драматург и кинодраматург.
Родился в семье репрессированных. В 1942 г. из 9 класса ушел на фронт, был ранен под Моздоком на минометной батарее. После войны окончил Тбилисский университет, в первой половине 1950-х гг. учительствовал в Калужской обл. и в Калуге. В 1956 и 1959 гг. выпустил поэтические сборники «Лирика» и «Острова».
Первые песни О. сочинил еще до войны, но с концертами стал выступать с 1956 г., живя уже в Москве. Изначально исполнял свои стихи под гитару в дружеском кругу. Наряду с элегиями, лиризованными «сценками», мининовеллами, историческими «сказаниями», «романными» песнями-судьбами, песнями-портретами – особую весомость приобретают у О. и иносказательные песни-притчи, заключающие масштабные нравственно-философские, исторические обобщения. Одним из продуктивных жанровых источников для притчевых обобщений стали излюбленные поэтом городские зарисовки. В ранней песне «Полночный троллейбус» (1957) пространственно-временная перспектива городской зарисовки соединяет предметную достоверность с притчевой расширительной условностью: «Полночный троллейбус, по улице мчи, // верши по бульварам круженье…». Рождающиеся в атмосфере непринужденной беседы со слушательской аудиторией («Как много, представьте себе, доброты…») притчевые образы троллейбуса-корабля, пассажиров-матросов, животворной водной стихии формируют характерный для жанра притчи целостный метафорический ряд и раскрывают преображенное бытие мира и лирического «я» в единении с одушевленным мирозданием.
В цикле «арбатских» песен О. притчевое расширение изображения городских реалий проявляется в символически значимом смещении реальных пропорций в картине мира. В «Арбатском дворике» (1959) «тот двор с человечьей душой» – «в мешке вещевом и заплечном лежит в уголке небольшой», а в «Песенке об Арбате» (1959) изображение пространства родной улицы пронизано мощным эмоциональном зарядом («и радость моя, и моя беда») и размыкается в беспредельность: «Никогда до конца не пройти тебя!» Поэтически преображенное пространство Арбата вбирает у О. память о заре молодой жизни и постепенно подводит к нелегким раздумьям об уходе, становясь почвой осмысления своего пути. И хотя в реальной жизни поэт навсегда уезжает с Арбата еще в 1940 г., в его песнях последующих десятилетий именно через этот пространственный образ выражаются автобиографические и философские размышления. В целой группе стихотворений О. ритмы жизни арбатского двора пребывают в тайном созвучии с поворотами судьбы лирического героя. В «Арбатском романсе» (1969) музыкально-песенная история Арбата составляет аккомпанемент воспоминаниям о минувшей молодости. А в позднем стихотворении «В арбатском подъезде мне видятся дивные сцены…» (1996) внешне заурядное пространство подъезда московского дома насыщается богатым эмоциональным смыслом, воскрешая в памяти переживания юности. Впоследствии разрушение старого Арбата обернется в глазах поэта-певца гибелью целого мира, предвестием собственной смерти («Арбатские напевы», «Надпись на камне»).
Как и в евангельских притчевых эпизодах, в поэтических притчах О. обыденное претворяется в чудесное и надвременное, а лирическое «я» трансформируется в архетипический образ путника, прозревающего в родном Арбате и «арбатском дворянстве» («Надпись на камне», 1982) немеркнущие ценности бытия. В «Песенке о белых дворниках» (1964) мечта о «рае на арбатском дворе» проступает в соединении исторической определенности образа «белых дворников наших, в трех войнах израненных» и притчевого звучания этой городской сценки, выводящей на осмысление вечных, таинственных ритмов земного пути. Актуализация жанровых элементов притчи сопряжена у О. и с повышенной художественной значимостью обобщенных персонифицированных образов Надежды, Веры, Любви, Музыки, Души и др., которые обладают нравственно-дидактическим смыслом, заключая в себе духовные идеалы лирического «я». Из городских песен показательна в этом плане «Песенка о ночной Москве» (1963). В драматичном развитии лиро-эпической темы лихолетья войн и исторических потрясений проступают поначалу единичные, подобные «неясному голосу труб», музыкальные ассоциации, которые уже к концу первой строфы оформляются в персонифицированный притчевый образ, являющий таинственно-«случайную» мелодическую гармонию бытия, что живет в мире и в «года разлук, в года сражений». Лирические песни О. возвращали в общественное сознание и лексикон тоталитарной эпохи вытесненные категории Души, Любви, Надежды, Вечности, высветляли в «интерьере» притчевого повествования их смысловые глубины.
Сказочные персонажи поэтических притч О. – подчас внешне чудаковатые романтики, ставящие душевные ценности выше потребностей повседневного существования. Это как будто сошедший со страниц известной сказки Андерсена герой стихотворения «Бумажный солдатик» (1959), явивший своей судьбой неизбывный драматизм высоких сердечных порывов: «Он переделать мир хотел, // чтоб был счастливым каждый, // а сам на ниточке висел: // ведь был солдат бумажный…». А в стихотворении «Голубой человек» (1967) движение персонажа к тому, чтобы ощутить космическую беспредельность мироздания, передано, как и в «Бумажном солдатике», незатейливой динамичной сценкой, где формы живой устной разговорной речи свободно сочетаются с возвышенным образным планом. Притчевое обобщение о жаждущей бесконечности человеческой душе запечатлелось О. в сказочном романтическом ореоле. Сказочный персонаж окуджавских притч – «маленький», незаметный человек, возвышенные устремления которого способны, впрочем, преобразить мировое целое, привнести в него дух высшей гармонии. В этом – своеобразный ответ барда, «властителя чувств» целых поколений, на дегуманизирующие вызовы современности. Язык притчи О. – это язык лаконичной бытовой зарисовки, житейского рассказа о чем-то понятном и знакомом – и вместе с тем рассказа, содержащего колоссальный лирический заряд и широкие горизонты художественного обобщения.
Важнейшим явлением в творчестве О. стали военные стихи-песни, основанные прежде всего на фронтовом опыте поэта-певца. Это и раннее стихотворение «Первый день на передовой…», и знаменитая песня о Леньке Королеве («Король», 1957), построенная на взаимопроникновении характерной для городской зарисовки бытовой обыденности – и возвышенного героического плана. Катастрофическая реальность войны, трагическая судьба поколения запечатлелись в стихотворении «До свидания, мальчики» (1958): «Ах, война, что ж ты сделала, подлая: // стали тихими наши дворы, // наши мальчики головы подняли, // повзрослели они до поры…». Значительное место занимают здесь и произведения, воскрешающие в памяти конкретные эпизоды «окопного» прошлого («Белорусский вокзал», «Я ухожу от пули, делаю отчаянный рывок…», «Ходьба – длинноногое чудо дорог…», «Первый день на передовой»). С годами военные мотивы входят у О. в широкий круг философских обобщений о драме извечного балансирования человека и человечества «посередине между войной и тишиной» («Оловянный солдатик моего сына», «То падая, то снова нарастая…», «Путешествие в памяти», «Напутствие сыну»). Художественное обобщение военного опыта современников осуществлено О. в автобиографической повести «Будь здоров, школяр!» (1960–1961). Содержательным итогом развития военных и антивоенных мотивов в творчестве О. стало позднее стихотворение «Уроки пальбы бесполезны…» (1996).
В поэзии О. созданы и яркие образцы любовной лирики, вмещающей в себя глубокие философские обобщения и родственной по духу и стилю старинному романсу, с его высоким благородством и рыцарственным служением любви: «Ваше величество женщина» («Тьмою здесь все занавешено…», «Песенка кавалергарда», «Три сестры», «Песенка о ночной Москве», «Грузинская песня»).
Песенное начало лирики О. проявилось на уровне ее образной системы – в частом использовании музыкальных образов и ассоциаций: «сладкие песенки» в стихотворении «Ночное утро», звучание радиолы в стихотворении «Король», игра трубача в «Сентиментальном марше», образ наигрывающего вальс музыканта («Чудесный вальс»), обобщающий образ мировых «оркестров» («Когда затихают оркестры Земли…»). Музыкальная природа окуджавских произведений проявилась и в особенностях их композиционной организации, зачастую родственной принципам построения музыкального произведения («Полночный троллейбус»), и в мастерском использовании звуковой инструментовки стиха ради создания определенного мелодического эффекта («В Барабанном переулке», «В земные страсти вовлеченный…», «Зной»).
Частью наследия О. стала его автобиографическая проза, а также исторические романы («Бедный Авросимов», «Свидание с Бонапартом», «Путешествие дилетантов»).
Соч.: Стихотворения. СПб., 2001; Булат Окуджава: «Я исповедуюсь перед своим поколением» / Беседу вели С. Перминов и С. Гриненко // Мир Высоцкого: Исследования и материалы. Вып. II. М., 1998. С. 468–471.
Лит.: Бойко С.С. За каплями Датского короля. Пути исканий Булата Окуджавы // Вопросы литературы. 1998. № 5. С. 3,31; Окуджава: Проблемы поэтики и текстологии. М., 2002; Голос надежды: Новое о Булате Окуджаве. М., 2004; Голос надежды: Новое о Булате Окуджаве. Вып. 2. М., 2005; Ничипоров И.Б. «Зачем на земле этой вечной живу?..» Булат Окуджава // Ничипоров И.Б. Авторская песня в русской поэзии 1950–1970-х гг.: творческие индивидуальности, жанрово-стилевые поиски, литературные связи. М., 2006. С. 44–98.