Шолоховский миф в конце ХХ века



А. Г. Макаров, С. Э. Макарова. Вокруг «Тихого Дона»:
от мифотворчества к поиску истины. Москва.: АИРО-ХХ. 2000

1. Шолоховский миф в конце ХХ века ................................6

Прорыв заговора молчания (конец 80-х – начало 90-х гг.) ....... 8

Литературное «шолоховедение»: основные приемы работы .... 11

Мифы о жизни и творчестве Шолохова ...................................... 14

Уровень аргументации «шолоховедения» ................................... 17

Недобросовестность в споре или неспособность понять оппонентов? 20

2. Первая попытка закрыть проблему: конец 80-х годов

«Убедительная метода математической статистики
скандинавских филологов» ......................................................... 24

Первое опровержение скандинавской работы ............................ 28

Второе опровержение скандинавской работы ............................ 30

3. Вторая попытка – 90-е годы. Рукописи.

«Находка» рукописи – окончательное решение вопроса? ......... 34

«...драгоценная кипа, где рукою Шолохова...» .......................... 35

Происхождение рукописей – вопросы и сомнения .................... 37

4. «Шолоховские» рукописи рассказывают...

На полях рукописи ......................................................................... 41

И концы в воду... ............................................................................ 45

О чем рассказали шолоховские «черновики» .............................. 47

«...свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке, как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-нибудь против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом...»

И.П.Павлов. Из лекции «О русском уме», 1918.

Советская историческая эпоха, закончившаяся где-то к 1991 году, оставила после себя много нерешенных вопросов, загадок и просто неясных обстоятельств прошедшего периода истории. Более того, к концу века в связи с так называемой перестройкой только лишь и обозначились явно масштабы и последствия погрома, осуществленного в гуманитарных науках в годы революции и в последующее время. То, что предвиделось и предсказывалось немногими проницательными русскими людьми в начале века, осуществилось после 1917 года: немногочисленный культурный слой русского народа в том виде, как он сложился к началу ХХ века, в результате революции оказался уничтоженным, либо отброшенным в социальные низы общества или в эмиграцию, потеряв при этом способность воздействовать и направлять культурную и нравственную жизнь народа.

Последующие десятилетия советской эпохи являют нам пример медленного и мучительного восстановления утраченных, разрушенных связей страны и ее народа со своим прошлым. Трудность и мучительность такого восстановления во многом связаны с тем обстоятельством, что на верхи общества, и, в частности, на верхи новообразованного советского культурного слоя поднялись и пришли представители совершенно иных социальных и национальных групп – с другим менталитетом, мышлением, с другими основами нравственности и морали, с иной исторической памятью и традицией. Для многих из них начавшаяся переоценка ценностей мучительна уже тем, что она становится переоценкой их прошлого и настоящего – по сути пересмотром собственного социального положения.

Во-первых, то, чем многие гордились в советское время и благодаря чему добились положения в нем – социальное происхождение – в новых условиях стало в какой-то мере обременять. Сегодня слишком очевидным стал тот факт, что социальные слои русского народа, взявшие на себя ответственность за страну после ее крушения и распада в 1917 году, не справились со своей миссией и к концу века мы имеем национальную катастрофу ничуть не меньших масштабов, чем в начале века. А во-вторых, мы все видим слабость и недостаток творческого начала в этой среде, отсутствие разумных и действенных оценок прошлого и конструктивных предложений для нашего будущего, неспособность и нежелание повести за собой общество вперед, в будущее. Образовался заколдованный круг – люди, которые в тяжелых условиях нашего кризиса и должны бы были первыми возглавить поиск выхода из сложившегося тупика, сами оказались несостоятельными.

Пример «Тихого Дона» и дискуссии вокруг него, вызванной спором об его авторстве, дает всем нам хорошую возможность увидеть, как действует сложившаяся в советской системе литературная профессиональная среда, какими методами и приемами добивается она своих целей и в чем именно заключаются эти цели. Попробуем сначала восстановить последовательность событий последнего десятилетия, связанных с открытой постановкой и обсуждением проблемы авторства.

I. Шолоховский миф в конце ХХ века

Загадка создания и появления одного из лучших произведений русской литературы ХХ века – романа «Тихий Дон»... Она существует вот уже более семи десятилетий. Практически сразу же после появления первых номеров журнала «Октябрь» в 1928 г., где тогда началось печатание романа, возникли и слухи о том, что роман написан не Шолоховым. С 1928 г. называлось и имя «настоящего» автора, писателя Федора Крюкова.

Сегодня сторонники Шолохова объясняют появление этой «клеветы» традиционными причинами: зависть, интриги коллег-рапповцев, политиканство... Но подобные объяснения искусственны, они не решают ключевых вопросов: почему в столичной литературной среде, где имя Шолохова, кстати, практически никому не было известно и ни о чем не говорило, сразу сложилось устойчивое мнение о плагиате. Слухи и разговоры держались на поверхности вплоть до публикации известного письма писателей в «Правде», в котором прозвучали неприкрытые угрозы каждому сомневающемуся в авторстве Шолохова. Мы вправе предположить, что были живы еще люди дореволюционного поколения, знавшие настоящего автора романа и, возможно, имевшие у себя и прямые доказательства его авторства.

С конца 20-х годов прошло много времени, разные исследователи пытались размотать этот запутанный клубок и найти доказательства «плагиата» или опровергнуть его. История этого драматического литературного поиска хорошо известна. Как некий промежуточный итог этих исследовний появился в середине 90-х годов сборник «Загадки и тайны “Тихого Дона”» (том 1), вобравший в себя основные критические работы, посвященные исследованию текста романа, за исключением работы Роя Медведева, которую предполагалось опубликовать при выходе второго тома сборника. Однако на сегодняшний день проблема авторства так и не нашла своего завершающего решения. Более того, все последнее десятилетие мы наблюдаем яростное отрицание со стороны определенной части литераторов и ряда ученых-гуманитариев самого существования проблемы. Обсуждение этого вопроса с их стороны часто не только не ведет к поиску истину, к выяснению того, что же происходило на самом деле в далекие 20-е годы, но далеко выходит за рамки научного поиска. Деятельность их скорее напоминает пропагандистскую, когда «сторонники» авторства Шолохова занимаются в основном созданием новой и поддержанием и развитием старой мифологии о жизни и творчестве М. А. Шолохова.

Можно предположить, что существуют какие-то более глубокие причины. Мы не случайно взяли эпиграфом к нашей работе слова Ивана Петровича Павлова из лекции, прочитанной в далеком 1918 году. Его лекция так и называлась: «О русском уме», извлечениями из нее мы здесь и далее сопроводим наши наблюдения сегодняшнего дня. Спустя восемь десятилетий они звучат удивительно современно – академик Павлов за событиями новой русской Смуты еще в начале века почувствовал существование каких-то важных изъянов в нашем массовом сознании, недостатков формирования и выработки русского ума. Может быть, эти наблюдения нашего замечательного ученого помогут увидеть причины и источники того непонятного упорства и нечувствительности к доводам разума и здравого смысла, которые постоянно демонстрировали представители современного «шолоховедения».

«Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом». ( И. П. Павлов. «О Русском уме»)

Споры вокруг романа и его авторства это вовсе не отвлеченные умствования немногих упорных исследователей. «Тихий Дон» несет в себе особый заряд знания о трагическом прошлом русского народа: он подводит как бы нравственный итог прошедшим событиям гражданской войны и служит для новых поколений важным нравственным уроком. От того, кто был действительным автором казачьей эпопеи, имел ли место плагиат и дописывание Шолоховым чужого литературного произведения (то есть фактическое уничтожение, либо уродование первоначального) или нет, зависит очень многое, прежде всего сможем ли мы действительно понять и усвоить сокровенные нравственные уроки нашего жестокого и трагического прошлого.

В настоящей работе мы поставили перед собой цель попытаться рассмотреть и проанализировать основные доводы и аргументы сторонников Шолохова, выдвинутые ими на сегодняшний день, попытаться выявить их главные подходы к проблеме и методы ее разрешения, а также ввести в научный оборот предварительные результаты изучения опубликованных рукописей и документальные материалы, имеющие отношение к истории создания и выхода в свет романа.

Прорыв заговора молчания (конец 80-х – начало 90-х гг.)

В литературе и литературоведении одна проблема как в фокусе собрала многие противоречия и характерные черты современной гуманитарной науки в России – вопрос о том, кем, когда и при каких обстоятельствах было создано замечательное и уникальное произведение русской и мировой литературы ХХ века, роман «Тихий Дон».

Не станем останавливаться здесь на книгах И. Н. Медведевой-Томашевской, А. И. Солженицына и Р. А. Медведева, выходивших на эту тему заграницей, о них неоднократно уже писалось*, и попробуем проследить, как появлялись публикации и развивалось обсуждение темы авторства романа в нашей стране. В России открытые публикации по вопросу об авторстве романа и возможном «плагиате» М. А. Шолохова появились в конце 1980-х годов с развитием процесса «гласности».

Самыми первыми публикациями, судя по всему, стали статьи ростовского исследователя Марата Тимофеевича Мезенцева в донских газетах, начавшие появляться с 1988 г. Продолжение эта тема получила на страницах журнала «Вопросы литературы», который в течение трех лет (1989–1991 гг.) в дискуссионном порядке трижды публиковал подборки материалов по этому вопросу. Среди этих материалов следует отметить, во-первых, публикацию главы из книги Р. А. Медведева (1989 г.) и его последующую полемику с американским шолоховедом Германом Ермолаевым, во-вторых, работу М. Т. Мезенцева «Судьба романа», впервые попытавшегося обосновать авторство Федора Крюкова (1991 г., книжный вариант** увидел свет в 1998 г. ) и, наконец, в-третьих, работу ленинградских лингвистов Л. З. Аксеновой (Совы) и Е. В. Вертеля, опровергавшую выводы широко разрекламированной работы скандинавских лингвистов во главе с Г. Хьетсо в поддержку авторства Шолохова.

Одновременно в 1990 г. на ленинградском телевидении в рамках передач «Пятое колесо» и «Преображение» стала выходить в эфир специальная передача «Истина дороже». Ее создатели, ведущий Виктор Сергеевич Правдюк и филолог Александр Андреевич Заяц, в течение двух лет (1990–1992 гг.) подготовили и выпустили двенадцать выпусков общей длительностью более пяти часов, в которых постарались систематически изложить для широкой общественности проблему авторства «Тихого Дона». В ходе передач зрители познакомились с многими уникальными сведениями. Например, архитектор Полухина рассказала об обстоятельствах хранения Петроградского архива Ф. Д. Крюкова в семье Асеевых и передачи его в конце 60-х гг. на хранение в рукописный отдел Ленинской библиотеки. Зоя Борисовна Томашевская рассказала об истории написания книги «Стремя “Тихого Дона”», а старый казак А. Д. Солдатов указал на то, что дата рождения М. А. Шолохова, которого Солдатов хорошо знал с детских лет, неверна. Он сообщил, что хорошо помнит, как летом 1904 г., когда было объявлено о рождении в царской семье наследника Алексея, маленький Миша Шолохов уже ходил по комнате в их доме. Это означает, что Михаил родился в 1903 г. или ранее, в 1902 г., а возраст его был изменен отцом, Александром Михайловичем, в 1922 году, когда отец взял на поруки арестованного за злоупотребления молодого Михаила Шолохова, чтобы спасти его от тяжелого приговора. Солдатов также подробно рассказал о причинах ареста Шолохова в 1922 г. за злоупотребления. Но самым ценным в передачах стало знакомство широкой массы телезрителей с личностью и творчеством русского писателя Федора Дмитриевича Крюкова, совершенно неизвестного советскому читателю.

В это же время, в конце 1990 – начале 1991 гг. рижский журнал «Даугава» опубликовал литературоведческое исследование израильского автора З. Бар-Селлы «”Тихий Дон” против Шолохова», в котором автор, развивая концепцию И. Н. Медведевой-Томашевской, вскрыл многочисленные противоречия в тексте романа, прямо свидетельствующие против авторства Шолохова. Наконец, в 1993 г. впервые в России издательство «Московский рабочий» выпустило книгу «Стремя “Тихого Дона”», давая возможность нашим читателям познакомиться с незавершенной работой Медведевой-Томашевской.

В 1993 г. в «Огоньке» появилась статья Галины Петровны Стукаловой, которая рассказала еще об одном «хорошо» забытом имени, русском писателе Иване Александровиче Родионове, творчество которого, по сведениям Стукаловой, также могло послужить источником для создания «Тихого Дона». В 1997 г. при переиздании широко известной дореволюционной повести Родионова «Наше преступление», Г. П. Стукалова представила более подробные сведения о писателе в большом биографическом очерке, который составил предисловие к этой книге*.

Наконец, в январе 1992 г. отдельной книгой вышла первая часть нашего текстологического исследования «Цветок–Татарник. К истокам “Тихого Дона”». На основе этой книги была подготовлена журнальная публикация этой работы в «Новом мире» (1993 г., №№ 5, 6, 11). Определенные итоги в этом ряду публикаций и обсуждений подвел вышедший в 1996 году сборник «Загадки и тайны «Тихого Дона»**, который собрал на своих страницах основные работы по изучению текста за двадцать предшествовавших лет.

Таким образом, за минувшее десятилетие вопрос об авторстве Шолохова в общей сложности четыре раза поднимался на страницах журналов, вышло четыре книги, посвященные полностью или частично этому вопросу. Немногочисленные газетные статьи этих лет, ставившие вопрос об авторстве, в основном носили вторичный характер откликов на книги и журнальные публикации. За десять лет совсем не так уж много. Зная все это, невозможно всерьез утверждать ни о массовом и оголтелом характере нападок на «русского гения» (имеется в виду М. А. Шолохов), ни о каком-то заговоре против него. Упоминавшиеся выше работы по проблеме авторства свидетельствуют о том, что их авторами ведется действительно научный поиск решения проблемы (насколько успешно – другой вопрос), сами авторы склонны спокойно и по возможности беспристрастно обсуждать самые разные аргументы, в том числе и своих оппонентов. И, наконец, отметим, что за прошедшие годы никто из них не отказался, не отступился от своих выводов и заключений – все они продолжают отстаивать свои сложившиеся точки зрения.

Исходя из всего сказанного, мы безусловно можем констатировать существование сегодня целого научного направления в литературоведении. Направление это занимается исследованием романа «Тихий Дон», прежде всего, истории возникновения текста, внутренней и внешней критики текста, сравнительного изучения художественного содержания романа и творчества ряда донских писателей, в том числе Крюкова, Шолохова, Родионова и др., поиском индивидуальных особенностей стиля, «авторского инварианта» романа, изучением исторических и общественно-политических обстоятельств, сопутствовавших созданию и выходу в свет романа. Своими многолетними и, можно сказать, самоотверженными усилиями, исследователи (как правило одиночки-энтузиасты) открыли огромное количество новых, дотоле неизвестных фактов и наблюдений и заложили прочные основы научного решения «загадок» и «тайн» русской литературы ХХ века.

Необходимо отметить еще одну работу, появившуюся в самое последнее время к юбилею М. А. Шолохова в мае 2000 г. Наверное наши московские «шолоховеды» не ждали «удара» с такой стороны: ростовский историк, профессионально занимающийся современной историей казачества ХХ века, сам из коренных донских казаков (и проживающий на Дону) Андрей Вадимович Венков опубликовал обширное исследование*, в котором пришел к важному выводу: автор «Тихого Дона» при написании подавляющего большинства политических, военных и даже бытовых сцен использовал письменные источники самого разного происхождения, которые были написаны, обработаны, отредактированы, скомпилированы и объединены в единый текст «Тихого Дона» при участии многих лиц.

А что же оппоненты, так называемые «шолоховеды»? Что делали они все эти годы, что смогли противопоставить и утвердить в научном знании сегодняшнего дня?

Литературное «шолоховедение»: основные приемы работы

С конца 80-х годов в литературоведении и шире, в общественной жизни, можно наблюдать активную деятельность «сторонников» М. А. Шолохова, категорически отвергающих любые сомнения в его авторстве. Это направление, объединившее самых разных людей (филологов, литературоведов, писателей, журналистов и проч.), и которое можно условно назвать «шолоховедением», заявило о себе самым активным образом. Именно его представители все эти годы вели широкую кампанию пропаганды своих взглядов, инициировали издание книг, статей в научных и общественно-политических и литературных журналах, многократно выступали перед общественностью.

Позиция «шолоховедов» отличалась, во-первых, определенной сплоченностью и внутренней однородностью (аргументация и концепции разных авторов в их публикациях практически повторяли друг друга). Во-вторых, все эти годы они отказывались вступать в какой-либо конструктивный, содержательный диалог со своими оппонентами, как правило игнорировали их работы и аргументы, зачастую делая вид, что таких работ в природе вовсе не существует.
В-третьих, само содержание их взглядов, того, что они писали, претерпевало заметную эволюцию по мере появления все новых критических работ по авторству романа, как бы приспосабливая свои аргументы к той новой информации, которую публиковали их оппоненты и которая «должна» была быть опровергнута ими. И, наконец, в-четвертых, аргументация представителей этого направления, «шолоховедения», зачастую была не просто неубедительной, а внутренне противоречивой, не соответствовала во многих своих положениях накопленному научному знанию, научной методологии исследований и просто здравому смыслу. Поясним это на нескольких примерах.

Известно, что одним из важных аргументов против авторства Шолохова выдвигалась его молодость, отсутствие образования, серьезного жизненного опыта. Поэтому наши оппоненты постоянно приводили примеры из истории мировой литературы, когда писатели создавали свои гениальные произведения в молодом возрасте. Вот, например, Валентин Осипов в открытом письме А. Солженицыну пишет: «...история хранит множество блистательных примеров взлета совершенного (!) творчества в юные годы – Шиллер, Байрон, Лермонтов, Диккенс, Толстой...»* Однако, обращаясь к обсуждению многочисленных ошибок и противоречий, обнаруживаемых в тексте романа, как аргумент в пользу Шолохова указывали тоже на его молодость и неопытность, которые якобы и объясняют наличие грубейших и многочисленных ошибок самого разного плана. Соображения, подобные предложенным В. Осиповым, при внимательном рассмотрении оказываются ложными. Заметим, что творчество и Лермонтова, и Байрона, так рано проявивших себя на литературном поприще, представляет собой целостное явление, мы не найдем в стихах и прозе Лермонтова временных провалов и скатывания на уровень заурядного третьестепенного литератора. А главное, все их творчество пронизано личными ассоциациями, все персонажи взяты ими из собственного кругозора и жизненного опыта, все герои давно идентифицированы исследователями их творчества. У Шолохова – иное. «Тихий Дон» столь разительно отличается от всего, написанного Шолоховым до и после, что даже благожелательно настроенный к нему писатель Феоктист Березовский, редактор его «Донских рассказов» в 20-е годы, не мог представить себе в 1929 году, как из беспомощной ранней прозы начинающего литератора могла в течении пары лет родиться глыба «Тихого Дона».

Не менее важным представляется та внутренняя неровность, неоднородность текста, которая обнаруживается практически на протяжении всего художественного текста. Приведем характерный пример из десятой главы четвертой части «Тихого Дона». Евгений Листницкий, прибыв с полком на подавление большевистского выступления в Петроград в июле 1917 г., идет по Невскому... Описание города, домов, уличной публики – все вместе воссоздает точный и достоверный колорит времени, хотя сам Шолохов к Петрограду (Ленинграду) отношения не имел, города не знал и скорее всего даже не бывал в нем когда «писал» роман. И тут же в тексте – нелепая, безграмотная вставка: «Близкий дыбился фронт. Армии дышали смертной лихорадкой, нехватало боевых припасов, продовольствия; армии многоруко тянулись к призрачному слову «мир»; армии по-разному встречали временного правителя республики Керенского и, понукаемые его истерическими криками, спотыкались в июньском наступлении; в армиях вызревший гнев плавился и вскипал как вода в роднике, выметываемая глубинными ключами...»** Упоминание «временного правителя республики» (правильно – глава Временного правительства) в июльские дни 1917 г., когда сама республика была провозглашена лишь сентябре на «Демократическом Совещании», говорит о невежестве и безграмотности писавшего, для которого описываемые события далеки и малопонятны (а таких мест в романе, как показали мы в своем исследовании, множество).

Другой пример логики рассуждений «шолоховедения». Возможность авторства Ф. Д. Крюкова отвергается на том основании, что стилистика его произведений предшествовавшего периода не похожа на стилистику «Тихого Дона», что Крюков работал всегда в других литературных жанрах. При этом «шолоховедами» обходится полным молчанием радикальное несоответствие «Тихого Дона» всему тому, что было написано Шолоховым до и после выхода романа в свет. Более того, даже сам Шолохов писал (в письме к А. Фадееву в конце 20-х годов), что рад был бы забыть свои собственные ранние – неудачные – литературные опыты в виде «Донских рассказов»!

«Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т. е. нисколько не проверяет смысла слов, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. Я вам приводил примеры студентов и докторов. Но почему эти примеры относить только к студентам, докторам? Ведь это общая, характерная черта русского ума. Если ум пишет разные алгебраические формулы и не умеет их приложить к жизни, не понимает их значения, то почему вы думаете, что он говорит слова и понимает их? Возьмите вы русскую публику, присутствующую при прениях. Это обычная вещь, что обыкновенно страстно хлопают и говорящему «за» и говорящему «против». Разве это говорит о понимании? Ведь истина одна, ведь действительность не может быть в одно и тоже время и белой, и черной». (И. П. Павлов...)

Позиции и поведение рассматриваемого нами направления не случайны. В основе их лежат не научные принципы исследования и поиска истины, но нечто совсем другое. По стилю аргументации и характеру отбора самих аргументов, нежеланию и неспособности вести диалог с оппонетами, алогичности и повышенной эмоциональности в изложении и ведении дискуссии мы видим, что основная деятельность «шолоховедения» направлена вовсе не на выяснение того, что происходило на самом деле в далекие 20-е годы, как именно возник и создавался наш «Тихий Дон». Его цель – поддержание и укрепление существующей с советских времен мифологии и недопущения пересмотра сложившихся представлений. На современном научном языке эти методы и действия можно назвать попыткой целенаправленного воздействия на общественное сознание, манипуляции им. Попытаемся восстановить наиболее характерные черты и методы работы наших оппонентов. За последнее десятилетие можно было наблюдать несколько направлений активной деятельности «шолоховедов». И все они были связаны в единую систему воздействия на массовое сознание наших граждан.

Мифы о жизни и творчестве Шолохова

Наиболее простым и непосредственным направлением были многочисленные публикации о жизни М. А. Шолохова, тех или иных фактах биографии, общении его с советскими руководителями. Здесь кстати пришлась и переписка Шолохова со Сталиным, и описания якобы имевших место попыток ареста Шолохова в 1937–38 гг., и письма Шолохова о народных страданиях и просьбах о помощи из центра в голодные годы коллективизации. Часть этой информации была правдоподобной и достоверной, писалась на основе имеющихся архивных данных. Часть явно носила характер мифотворчества, традицию которого заложил еще сам Шолохов в годы своей юности. Все эти отрывочные сведения, подававшиеся в самых разных газетах во множестве публикаций непосредственно к вопросу об авторстве «Тихого Дона» отношения не имели, но создавали благоприятный для имени Шолохова фон в массовом общественном сознании. И поддерживали в общественном сознании сложившийся в советские годы шолоховский миф.

Явление это само по себе очень интересно, поскольку попытки многочисленных исследователей создать достоверную биографию писателя приводили каждый раз к решительному расхождению документальных фактов его биографии с теми сведениями, которые Шолохов в разное время рассказывал сам или распространял о себе и о своей истории написания романа. Наверное ему было что скрывать в своей биографии, впрочем для послереволюционного времени такое поведение само по себе никак нельзя считать чем-то исключительным – так жили миллионы советских граждан от простых крестьян до маршалов и министров.

Рамки настоящей работы не позволяют провести подробное рассмотрение, поэтому мы ограничимся несколькими наиболее характерными примерами. Первый из них на виду у всех читателей Шолохова – празднование 95-й годовщины со дня рождения писателя. Дело в том, что исследователями давно уже установлено, что Шолохов родился не в 1905 году, а раньше на год или два. Но, поскольку обстоятельства изменения его года рождения были связаны с его арестом в 1922 г. и последующим судом за совершенные им злоупотребления, то и он сам, и шолоховеды никогда не старались публично обсуждать этот вопрос и так и значится до сегодняшнего дня годом рождения Шолохова – 1905 !

Для сравнения дадим небольшой отрывок из работы Марата Тимофеевича Мезенцева, проливающий свет на всю эту историю.

«Сводка о приеме, передвижении, перемещении, командировании и увольнении ответственных работников и технических специалистов по всему округу Верхне-Донского окрисполкома с 1 августа по 1 сентября 1922: 5. Шолохов Михаил Александрович, станичный налогоинспектор. Отстранен от занимаемой должности. Приказ 45 от 31 августа с.г. Нахождение под следствием суда за преступление по должности»* .

«Сводка судебных мер воздействия, принятых в отношении должностных лиц по В.-Донскому округу. Фамилия, имя, отчество: Шолохов. Занимаемая должность: станинспектор... Краткое содержание проступка или преступления: переправка в поселенных списках в сторону уменьшения...»**

До 19 сентября 1922 года Шолохов находился под стражей. Затем его отец, Александр Михайлович, пользуясь хорошим советом, стал утверждать, что его сын родился не в 1904, а в 1905 году и потому является несовершеннолетним, и к нему нельзя применять такие меры пресечения. Окрисполком признал претензии справедливыми.

«Подписка.

Дана настоящая граж. ст. Каргинской Шолоховым Александром Михайловичем В.-Донскому окрпродкому в том, что я, Шолохов, беря на поруки своего родного сына Михаила Шолохова, находящегося под судом... и по первому требованию окрпродкома... ДОРТА [Донского отдела революционного трибунала] или Бюро... доставит, куда будет указано, в противном случае отвечаю сам лично перед судом, как административным, равно и имущественным.

К сему гражд. ст. Каргинской Александр Шолохов. 19.IX.1922».

С тех пор во всех документах год рождения М. А. Шолохова стал указываться не 1904, а 1905»*** .

Впервые этот материал с точными ссылками на архивные документы был опубликован Мезенцевым в газете «Вечерний Ростов» еще осенью 1991 г., но на позиции «шолоховедов», на содержание их публикаций эти документы и сведения никакого воздействия не оказали.

Обратим внимание на должность, которую исполнял молодой Шолохов перед арестом – налоговый станинспектор. Рядовая аппаратная должность того времени. А как ее называет сам Шолохов в последующие годы, когда он стал уже знаменитым писателем? Обратимся снова к работе Мезенцева.

«В автобиографии [Шолохова], написанной 5 апреля 1949 года для Вешенского райвоенкомата, есть такие строки: «В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром, за превышение власти: 1 год условно». Из документов видно, что Шолохов никогда продкомиссаром не являлся, выше станичного налогового инспектора он не поднялся...

«Мария Петровна Шолохова в беседе... [с В.Н.Запеваловым в 1986 году — М. М.] в ответ на мой вопрос, в чем состояло «превышение власти», в сердцах сказала: «Какое там «превышение власти»!...»*

Получается интересная история. Все, что рассказывал о себе Михаил Александрович Шолохов в разные годы жизни, документами не подтверждается и является как правило вымыслом, сочинявшимся для создания благоприятной легенды о себе. А ведь автобиография для военкомата это не какая-нибудь застольная байка – это все же официальный документ того времени. Какое же доверие можем мы иметь к биографии Шолохова, сложившейся под влиянием его собственных рассказов, и почему наши оппоненты-«шолоховеды» позволяют себе вплоть до наших дней и дальше поддерживать и реанимировать старые мифы этой псевдобиографии? Как относится к продуктам «шолоховедческого» восторга, который продолжают множить многочисленные деятели этого направления – вот один из самых свежих примеров: «Самостоятельную жизнь Михаил Шолохов начал в 1919 г., в четырнадцать лет. Принимал участие в гражданской войне. Не будучи совершеннолетним, как мы уже знаем, стоял во главе отряда в 216 штыков. За превышение власти...» и т. д.** Что здесь можно еще сказать? Какое отношение все это может иметь к научном методам исследования, на которые так яро и «энергично» претендуют шолоховские защитники?

Еще один типичный случай создания и распространения одного из элементов шолоховской легенды. Сам Шолохов не раз рассказывал, как его, попавшего в плен к махновцам, якобы собирались расстрелять, и спас ему жизнь сам батько Махно. В том или ином виде эту выдумку шолоховеды включают в свои работы вплоть до сегодняшнего дня. Вот, например, газета «Труд» от 14 декабря 1999 г. пишет:

«В двадцатые годы я мыкался по Дону, был продотрядовцем, – вспоминал писатель. – Приходилось бывать в разных переплетах... Когда пленных [продотрядовцев] выводили за хутор, мимо на тачанке проезжал сам Нестор Махно. Увидя подростка, батька подозвал его к себе и после недолгого разговора велел охране отпустить мальца. Пусть подрастет, – сказал Махно. – В другой раз повесим».

Чудом оставшийся в живых, Шолохов, однако, не ушел из продотряда. «Я работал в жесткие годы, на продразверстке. Я вел крутую линию, да и время было крутое, шибко я комиссарил...» – чуть позже напишет о том времени писатель».

Налицо явная неправда и сознательное искажение прошлого. Никогда Шолохов не был комиссаром, ни продовольственным, ни каким другим. Не было в 1922 г. на Дону уже продразверстки, а крутая шолоховская линия в 1922 году выражалась в мелких махинациях с налогообложением станичников и получением за это определенной мзды. Таково было начало жизненного пути будущего Нобелевского лауреата, и оно не дает нам никакого основания верить ни единому слову Михаила Шолохова, если оно не подтверждено достоверно и документально самым надежным образом!

Уровень аргументации «шолоховедения»

Время от времени появляются все новые материалы исследований, ставящие под сомнение авторство Шолохова или хотя бы бросающие на него некоторую тень. Поэтому еще одно важное направление активной деятельности «шолоховедения» связано с попытками опровергнуть или исказить появляющиеся критические сведения и публикации о Шолохове. И здесь действия их также рассчитаны в большей степени на эмоциональное восприятие массовым читателем, а не на критическое и логическое восприятие исследователя: они как бы подсознательно считают, что ответ уже известен и его следует лишь популярно разъяснить непосвященным.

Характерный пример такой упрощенной логики рассуждений можно найти в статье известного литературоведа, доктора филологических наук, профессора Ф. Г. Бирюкова, где он попытался доказать невозможность авторства Ф. Д. Крюкова*. В статье в качестве важного аргумента в пользу Шолохова приводится то, что персонажи романа имеют реальных прототипов, которых сам Шолохов хорошо знал. «Шолохов знал рабочего, вальцовщика с мельницы, Тимофея, прозвище – Валет. Был он красногвардейцем. Стал одним из героев романа...» (с. 59)

Но подобные рассуждения слишком неопределенны и не поддаются строгой проверке, основываясь лишь на призыве поверить Шолохову на слово. Неужели Ф. Г. Бирюков не видит, что такой аргументацией, не подкрепленной критическим разбором и перекрестной проверкой этих сообщений, открывается поле для самых произвольных и недоказуемых выводов и умозаключений.

Далее в своей статье он пишет:

«Автор полагал, что Валет погиб, изобразил его похороны, могилу. Но потом оказалось, что он жив... (Что же дает в этом случае основание считать этого Тимофея прототипом? Чью могилу изобразил Шолохов?) На могиле какой-то старик поставил часовню... внизу, на карнизе мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата

Не осудите, братья брата.

...Философская мысль та же, что у Пушкина...» (с. 59)

Философская мысль здесь совершенно не при чем! Прежде всех этих обобщений следовало тщательно проанализировать текст и все его возможные источники формирования. Так, например, сделал в своем исследовании М. Т. Мезенцев:

«...Отрешенность и лиризм стихотворных строк гармонируют с настроением аскетической строгости и почтения к безвременно оставившим землю. Их принадлежность перу мастера – бесспорна... Мы имеем дело с начальными строками стихотворения А.Голенищева-Кутузова:

В годину смут, унынья и разврата

Не осуждай заблудшегося брата;

Но, ополчась молитвой и крестом,

Пред гордостью – свою смиряй гордыню,

Пред злобою – любви познай святыню

И духа тьмы казни в себе самом...

...Анализ дневников и записных книжек Ф.Д.Крюкова подтверждает, что Голенищев-Кутузов был любимым поэтом писателя»* .

Вот куда, оказываются ведут скрытые нити – строки любимого поэта Федора Крюкова лежат в основе одной из лирических картин романа! А как же вальцовщик с мельницы по имени Тимофей?

Мы должны констатировать здесь прежде всего несостоятельность подобных методов, широко применяемых «шолоховедами», отсутствие у них критического подхода и проверки собственных результатов и выводов. Поверхностными аналогиями и сравнениями можно доказывать все, что угодно. Но проблема авторства при этом решена не будет.

Хочется остановиться еще на одном месте из статьи Ф. Г. Бирюкова. Он пишет: «Не смущает [противников Шолохова] и шолоховское признание, что Крюкова он [Шолохов] не читал». (с. 61). Но позволительно спросить автора статьи, а как он проверял точность и достоверность шолоховских слов? Действительно ли Шолохов ничего не слыхал о Крюкове? Лукавят здесь «шолоховеды». В одной из передач ленинградского телевидения «Истина дороже» летом 1991 г. была показана запись беседы с А. Солдатовым, знавшим Шолохова с самых первых лет его жизни. Солдатов подтвердил, что Шолохов не только прекрасно знал имя Крюкова, но лично в 1918 г. брал читать из их дома журналы «Русского богатства» с произведениями Федора Дмитриевича. Одновременно Солдатов обратил внимание на то, что будущая жена М. А. Шолохова, Мария Петровна Громославская, училась в 1918 г. в Усть-Медведицкой гимназии, директором которой в то время состоял Ф. Д. Крюков. Поэтому и ее заявления, что она, якобы, не знала и не читала Крюкова, являются неправдой и направлены на сознательный обман читателей и исследователей романа.

Снова вернемся к статье Ф. Г. Бирюкова, приглядимся поближе к выдвигаемым им аргументам: «А как мог будущий тесть овладеть рукописями умершего Крюкова?... И как он тогда, в 1920 году, смог предвидеть, что у него зятем будет не кто иной, а литератор...» (там же). Что это – научное исследование или скорее гадания на кофейной гуще на страницах академического научного журнала? «Как мог... овладеть... ?» Да в годы гражданской войны и разрухи, которая царила на Юге России, когда гибли в боях и от тифа тысячи и тысячи военных и мирных людей, сжигались и разрушались города и станицы, армии наступали и отступали, а с ними вместе и потоки беженцев... Как можно ставить вопрос в такой форме? Что же касается обстоятельств того, как попала рукопись Ф. Крюкова в руки Громославского в 1920 году свою версию, на основании собранных им устных свидетельств, предложил М. Т. Мезенцев*. Никакого отклика или обсуждения со стороны «шолоховедов» это обстоятельство, конечно, не нашло.

Что же касается предвидения будущего тестя, то Петр Яковлевич Громославский был не простым человеком, ох, не простым! Многие дела он успел провернуть за годы своей жизни еще до революции. И ниже, в настоящей работе мы публикуем крайне интересный документ из архива Ф. Д. Крюкова, о проделках и махинациях, которые творил станичный атаман Громославский в течение долгого времени задолго еще до советской эпохи. Особый интерес представляет собою тот факт, что материал о злоупотреблениях был хорошо известен Крюкову: он сохранял документы о Громославском в своем архиве все последующие годы. Более того, именно Ф. Д. Крюков выступил публично с разоблачениями Громославского в 1913 г. в газете «Русское знамя»** . Следовательно, и сам Громославский прекрасно представлял роль писателя Крюкова в собственной судьбе и «карьере», так некстати прерванной разоблачениями. Может быть, именно здесь следует искать завязку конфликта, который привел спустя многие годы к публикации будущим зятем Громославского казачьей эпопеи. Поиск и публикация документов дают нам гораздо больше для понимания литературного материала и решения проблемы, чем необоснованные и неподкрепленные фактами рассуждения общего характера. Читатели же сами теперь смогут решить, что и как мог предпринять будущий тесть Шолохова в 1920 и последующих годах.

Недобросовестность в споре или неспособность понять оппонентов?

Интересно проследить реакцию «шолоховедов» на публикации наших собственных исследований по текстологии романа. Одна из наиболее объемных рецензий на журнальный вариант нашей работы («Новый мир», №№ 5, 6, 11 за 1993 г.) появилась в майском номере «Нашего современника» в 1995 г.* Оставим в стороне эмоциональную часть журнальной статьи (в которой выражения, типа «мелочные наследники Герострата», далеко не самые сильные) и попытаемся понять логику автора статьи, логику восприятия им мнений и работ его оппонетов.

«Главные усилия Макаровых и иже с ними, – пишет автор статьи, – сейчас сосредоточены на попытках доказать несоответствие личности Шолохова и образа автора «Тихого Дона». Отсюда-де может вытекать, что... он воспользовался чужим трудом». (с. 187) Да, это так. И различия эти настолько явны, что прямо бросаются в глаза любому непредвзятому читателю.Что же противопоставляет нам А. Огнев? «Обвиняя Шолохова в незнании элементарных истин, Макаровы ухватились за слова Краснова... «Вы видите представителей трех поколений. Эти люди сражались на Балканах, в Японии, Австро-Венгрии и Пруссии». Макаровы прицепились к слову «в Японии»: не было там сражений. Да, не было, но Краснов мог так – в обобщенном плане – сказать, прекрасно понимая, что перед ними стоят люди, где и когда воевала Россия с Японией». (с. 188)

Петр Николаевич Краснов – не мог! Блестяще образованный офицер из старинной культурной семьи, писатель, историк, политик. В годы войны с Японией П. Н. Краснов был в Маньчжурии военным корреспондентом «Русского инвалида» и написал о ней несколько книг, участвовал в боях и был награжден боевыми орденами. Автор десятков художественных романов и повестей, множества книг по истории России и казачества, никогда не смог бы спутать Японскую войну (как в просторечии иногда стали называть войну с Японией 1904–1905 г.) и войну в Японии! Слова шолоховеда лишь подчеркивают ту пропасть, которая пролегла в русской культуре между до-революционными и после-революционными поколениями.

«Следующее качество ума, это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности – то нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для ее оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека – это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, что, эта новая подробность за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела. Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть, много таких лиц, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия, его нет. Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности». И. П. Павлов...)

Но в нашем случае важнее обратить внимание читателей на другой аспект. Фантазируя о том, что Краснов мог бы так сказать, Огнев не говорит о сути нашего наблюдения, а она заключена в исторической безграмотности Шолохова. Первое, если бы Огнев не поленился заглянуть в воспоминания донского атамана, то увидел бы, что сам Краснов ничего подобного в речи, обращенной к союзникам, не говорил! Он лишь перечислил славные боевые дела, награды за которые украшали грудь казаков-«дедов» из почетного караула, выстроенного на станции («...за Ловчу, за Плевну, за Геок-Тепе, за Ляоян и Лидиантун»). Шолохов же, вставляя эти слова из воспоминаний Краснова в свой текст, выбросил упоминание Ляояна, а оставшиеся, разрывая единый ряд, поделил пополам между «дедами», у которых «блистали... кресты... за Ловчу и Плевну» и «казаками помоложе», которые «были густо увешаны крестами... за лихие атаки под Геок-Тепе, Лидиантунем...» Он явно не знал, что штурм туркменской крепости Геок-Тепе имел место примерно за четверть века до Японской войны и «казаки помоложе» никак не могли в нем участвовать, ведь действий военных на территории Японии не было.

Второе. Далее в тексте Шолохов придумывает слова, которые Краснов якобы говорил союзникам перед строем казаков: «Вы видите представителей трех поколений. Эти люди сражались на Балканах, в Японии, Австро-Венгрии и Пруссии...» Придумывает неудачно и допускает характерную оплошность, смешивая понятия Японская война и война в Японии. Наш вывод из этого наблюдения вполне логичен и обоснован: у Шолохова просматривается и небрежное отношение к тексту первоисточника и отсутствие представления о событиях, переписанных из воспоминаний путем механического слияния и разделения заимствуемых эпизодов.*

Рассмотрим еще один пример логики шолоховеда. Огнев пытается опровергнуть наш тезис о том, что «колебания Григория Мелехова, целесообразно ли восставать против «своей, родной» власти... фальшивы от начала и до конца. Они не только противоречат авторскому образу Григория Мелехова, но и имеют совершенно фантастический характер на фоне той политики террора... которую проводила на Дону «своя, родная» большевистская власть».

В обоснование своей критики Огнев ссылается на то, что Григорий в душе был настроен против всех этих «чуждых по духу, враждебных ему людей, всех этих Фицхелауровых, которые глубоко его презирали, и которых презирал он сам». (с. 189) И в результате приходит к естественному для него заключению: «...Макаровы в своих мелкотравчатых наскоках на Шолохова проявили прискорбную литературоведческую безграмотность, идейно-эстетическую глухоту, убийственное непонимание авторской концепции...» (там же)

Эти рассуждения, помимо эмоциональной стороны, интересны тем, что образуют порочную логическую цепочку, которую сам Огнев не замечает, либо не понимает. В обоснование своего мнения он опирается на извлечения из текста, который как раз и подвергается сомнению и анализу – действие в научном рассуждении не допустимое. В данном эпизоде логика мышления Огнева не далеко ушла от логики Шолохова – для них обоих Фицхелауров представляет собой чисто абстрактную фигуру, фигуру «генерала». Ни тот, ни другой ничего не знают о конкретной исторической обстановке и личности реального Фицхелаурова. Ни того, ни другого не интересует соответствие собственных писаний и рассуждений с реальными событиями минувшего – оба выполняли и выполняют, на разных уровнях, социальный заказ и выше этого подняться не могут.

А ведь в нашей работе подробно говорилось о том, что весь этот эпизод с Фицхелауровым из 7-й части романа является злостной шолоховской выдумкой. Во-первых, никакого генерала Фицхелаурова под Усть-Медведицкой станицей не было, там командовал легендарный казачий генерал Мамонтов. Во-вторых, мы можем точно указать, как появился этот «шолоховский» персонаж в романе* – он возник при неумелом заимствовании Шолоховым отрывков из воспоминаний атамана Краснова. И, наконец, в-третьих, реальный Фицхелауров, из старинного казачьего рода, полковник, отличился во время восстания против большевиков весной 1918 г., за что и получил
генеральское звание. Весь эпизод с ним Шолохов выдумал от начала до конца, и естественно, сразу возникают следующие вопросы: по какому праву Шолохов оклеветал честного боевого генерала, казака, защитника Дона, кровью своей доказавшего преданность России и родной земле и по какому праву сегодня, когда уже выяснились столь многие исторические обстоятельства давних лет, «шолоховеды» позволяют себе повторять и множить ложь, вранье и клевету большевистских идеологов и пропагандистов послереволюционного времени?

Как пишет Огнев, «метода» нашей работы «поразительно примитивна» – что ж пусть о ней, а заодно и о «методе» наших горе-шолоховедов судят наши читатели. Время все и всех расставит на свои места...

2. Первая попытка закрыть проблему: конец 80-х годов

«Убедительная метода математической статистики
скандинавских филологов»

Читая самые разные публикации, авторы которых стремятся «защитить» Шолохова, часто не самыми приемлемыми и добросовестными методами, возникает стойкое ощущение, что большинство этих защитников объединяет определенное скрытое чувство неуверенности в себе, своих позициях, глубинное сознание нелогичности и недоказанности того, что они пытаются отстоять. А как компенсация этого чувства рождается потребность в подыскании какого-нибудь одного, «решающего» аргумента в споре со своими оппонентами, чтобы раз и навсегда всем читателям и слушателям (и прежде всего себе самим) доказать и утвердить незыблемую правоту сложившихся представлений о «Тихом Доне», авторстве и биографии Шолохова – оправдать себя в своих глазах.

Хорошую иллюстрацию дает нам работа, подготовленная к «95-летнему» юбилею М. А. Шолохова солидным ученым, директором ИМЛИ им. А. М. Горького Феликсом Кузнецовым*. Ф. Ф. Кузнецов в своей статье прямо называет попытку критически осмыслить роль Шолохова в создании «Тихого Дона» святотатством. Вдумаемся серьезно в подобную сентенцию. Святотатством всегда называли осквернение православных святынь: храмов, монастырей, священных книг и икон. Яркий представитель коммунистического периода русской истории, Шолохов, никаким образом к сказанному выше не относится, а сам Ф. Кузнецов подменяет православную веру молением ложному кумиру – Шолохову. «Антишолоховеды» не святотатствуют, они расшатывают фундамент мифо- и кумиротворчества, ибо поклонение ложным богам и кумирам (даже будь то сам Михаил Александрович) всегда считалось язычеством. Так что людям неверующим не следует обращаться к терминологии Священного Писания и поминать имя Господа всуе.

В начале своей статьи Ф. Кузнецов ссылается на решение писательской комиссии во главе с Серафимовичем, обнародованном в «Правде» 29 марта 1929 г.: «Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях. Их не может быть и ни в каких других учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе». И далее продолжает уже от себя: «Решение писательской комиссии было вынесено на основании анализа первых двух книг «Тихого Дона»...» Стоп! Давайте спросим его – откуда следует это утверждение? Что позволяет автору утверждать, что сам анализ этих первых двух книг имел место? Может быть автор присутствовал на заседании комиссии или же опирается на свидетельства тех, кто был там и принимал решение? Но тогда он должен нас познакомить с такими свидетельствами, чтобы можно было ввести их в научный оборот. А не проще ли предположить, что писатели 1929 года просто выполняли партийное задание, спущенное сверху, из ЦК ВКП(б), причем для выполнения задания можно было даже не собираться всем вместе – лишь подписи свои поставить под документом? Ведь именно таков был механизм функционирования общества в советский период, и Ф. Ф. Кузнецов не знать этих элементарных соображений не может.

Мы видим, на каких шатких соображениях строят свои рассуждения «шолоховеды». И вполне естественно, что у них уже давно возникла настоятельная потребность в укреплении своих позиций с помощью какой-нибудь «волшебной палочки». Первой такой палочкой-выручалочкой стали работы скандинавских лингвистов во главе с Г. Хьетсо, которые еще в 70-е годы, после появления за границей первых критических работ, попытались применить методы математической лингвистики для проверки авторства «Тихого Дона». Поскольку работы эти многократно обсуждались уже в научных и популярных изданиях, здесь нас будет интересовать прежде всего один аспект этих исследований – насколько их результаты были беспристрастно и объективно оценены шолоховедением и как были использованы и приспособлены для осуществления собственных интересов.

Первая особенность использования в шолоховедении работ группы Г. Хьетсо не связана ни с их содержанием, ни с самими результатами. Как только заходит речь о математике и вычислительной технике, «шолоховеды» демонстрируют такое искажение лексики и смысла понятий, с которыми они оперируют, выдают такие перлы технической и научной безграмотности, что можно только диву даваться. Причем заметно, что все эти «отклонения» от здравого смысла и общепринятых понятий вводятся ими в свои тексты нарочито – для усложнения понимания рядовыми читателями и для затемнения последовательности и стройности производимых ими при этом собственных умозаключений.

Наиболее мягкий пример такого явления дает нам уже упоминавшаяся выше статья Ф. Ф. Кузнецова, в которой он пишет, что группа Г. Хьетсо «предприняла, с помощью современных компьютерных технологий, сравнительный анализ прозы Ф. Крюкова...» (270). Что понимает автор под выражением современные компьютерные
технологии? Это выражение в контексте обсуждаемой проблемы неопределенно и бессмысленно, поскольку речь может идти не о компьютерных технологиях, а о методах математической лингвистики и статистики, применение которых может обходиться и без компьютера, с использованием, например, лишь карандаша и листа бумаги для записи. Нарочитое и неверное использование наукообразных выражений не случайно и в работах других представителей этого направления доходит иногда до гротеска.

Валентин Осипов в своем уже цитировавшемся выше «Открытом письме» пишет более свободно, что тему плагиата опровергли: «убедительной методой математической статистики скандинавские филологи и электронщики». Насколько убедительной была скандинавская «метода», мы поговрим ниже, но сначала приходится сделать одно разъяснение. Электронщик – это человек работающий с электроникой, т. е. с электронными приборами, такими как телевизор, проигрыватель, магнитофон, компьютер – вообще с электронной техникой. В. Осипов имел в виду, наверное, подсчеты и анализ текста, которые проводили скандинавские исследователи с помощью электронно-вычислительных машин. Но к электронике работа скандинавов прямого отношения не имела – это грубая натяжка. Разве Осипов не разбирается в значениях слов, которые использует в своих работах? Скорее другое, мы наглядно видим, что Осипов лукавит, называя скандинавов электронщиками, ему нужен авторитет профессии для того, чтобы отвлечь внимание читателя от сути примененной ими методики.

«Следующее свойство ума – это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность – это идеал знания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи есть и самое ценное. Сложное достижение ничего не стоит. Точно так же мы очень хорошо знаем, что основной признак гениального ума – это простота. Как же мы, русские, относились к этому свойству? В каком почете у нас этот прием, покажут следующие факты. Через мою лабораторию прошло много людей, разных возрастов, разных компетенций, разных национальностей. И тот факт, который неизменно повторялся, что отношение этих гостей ко всему, что они видят, резко различно. Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все. Можно представить в этом отношении много и других фактов. Вообще у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному. Я, помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов «гениально». А один энтузиаст прямо кричал: «гениально, гениально, хотя я ничего не понял!» Как будто туманность и есть гениальность!» (И. П. Павлов...)

Обратимся теперь к сути доказательств, которые представлены научной общественности на основе работы группы Г. Хьетсо. Их книга, изданная в СССР 1989 г., многократно цитировалась в работах шолоховедов. Вот, в частности, какие выводы использует Ф. Ф. Кузнецов в своей работе, цитируя скандинавов: «Следует признать, что не все параметры, исследованные в этой работе обладают одинаковой различительной способностью. Но все они обнаружили единую тенденцию. А именно: что Крюков совершенно отличен от Шолохова по своему творчеству, и что Шолохов пишет поразительно похоже на автора «Тихого Дона». Между прочим, в некоторых случаях применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно»*.

Но вот, что интересно, еще в 1991 г., за девять лет до статьи Ф. Кузнецова, журнал «Вопросы литературы» (правда, после публичных напоминаний, сделанных ведущими передачи «Истина дороже» В. Правдюком и А. Зайцем) опубликовал научный разбор книги Г. Хьетсо и его коллег, проведенный профессиональными математиками и лингвистами Л. З. Аксеновой (Совой) и Е. В. Вертелем. Прежде, чем мы дадим слово нашим отечественным лингвистам, мы должны сначала выяснить один вопрос, связанный с корректностью поведения наших оппонентов-шолоховедов.

В разборе-рецензии Л. З. Аксеновой (Совой) и Е. В. Вертелем были поставлены под сомнение, подвергнуты критике и радикальному пересмотру практически все основные выводы Г. Хьетсо. В 1996 г. эта работа в несколько переработанном виде была опубликована в сборнике «Загадки и тайны «Тихого Дона». Сборник этот и Феликсу Кузнецову, и другим шолоховедам хорошо известен, на него они многократно ссылаются и критикуют. Но за все девять лет, прошедшие после первой публикации рецензии наших отечественных лингвистов и математиков, никакой реакции со стороны шолоховедов не последовало. Они так и продолжали слепо повторять и пропагандировать выводы уже давно устаревшей и во многом опровергнутой работы, злостно вводя читателей и общественность в заблуждение и в очередной раз доказывая свою научную недобросовестность и несостоятельность.

После такого введения дадим, наконец, слово Л. Аксеновой (Сове) и Е. Вертелю. Поскольку все эти годы работа их полностью замалчивалась шолоховедами, мы считаем целесообразным дать обширные выдержки из нее, чтобы читатели смогли самостоятельно ознакомиться с основными выводами и заключениями.

Первое опровержение скандинавской работы

Результаты, представленные в обсуждаемой рецензии, настолько выразительны, что ниже мы ограничиваемся представлением обширных выдержек из этой работы, отсылая всех желающих более подробно познакомиться с отдельными положениями к самой публикации*.

«...выводы компьютерного исследования были предопределены исходной концепцией, в соответствии с которой М. Шолохов является автором «Тихого Дона», и что именно эта концепция обусловила отбор материала и его последующую обработку. Не менее важным для обсуждения нам казалось и то, что полученные скандинавскими учеными машинные результаты допускали несколько интерпретаций, хотя в опубликованной монографии была представлена только та, которая подтверждала тезис об авторстве М. Шолохова... (с. 184).

Усредненные значения [параметров] помогают понять, является ли «Тихий Дон» произведением Крюкова или Шолохова, но они не дают возможности выяснить, не был ли «Тихий Дон» результатом редакторской деятельности одного автора (Шолохова) над произведением второго автора (Крюкова), хотя именно этот вопрос, как следует из материалов, изложенных в преамбуле к рецензируемой работе, остается наиболее важным. (с. 189).

У нас нет возможности в этой короткой рецензии произвести всестороннее рассмотрение материалов цитируемой книги, но и этих примеров достаточно, чтобы показать, насколько предлагаемая нами интерпретация... отличается от интерпретации, предложенной в книге [Г. Хьетсо]. Данные динамического анализа статистических материалов... показывают маловероятность предположения об авторстве Шолохова в отношении 1-й части «Тихого Дона»... Чем интенсивнее формируется стиль писателя, тем больше должно выявляться различий при сравнении его первых и зрелых произведений, если они отделены друг от друга большим периодом времени... Поэтому кардинальные различия, на основании которых «Тихий Дон» был изъят скандинавскими учеными из крюковских текстов, наталкивают нас на соображения прямо противоположного порядка. (с. 191).

Поскольку при компьютерной обработке текстов и составлении результирующих таблиц авторы рецензируемой монографии исходили из той же «статической идеологии», что и при «ручной» обработке, выводы из компьютерного анализа только подтвердили, как это и должно было быть, гипотезу, заложенную ими в отбор данных. Использование иной методологической базы (например, эволюционной концепции, о которой шла речь выше) привело к совершенно иному отбору исходных данных, параметров исследования и методов обработки результатов. Иной оказалась и их интерпретация. В итоге получились выводы, диаметрально противоположные тем, которые описаны в монографии. Поэтому мы считаем, что данный компьютерный анализ, равно как и его оценка в нашей рецензии, недостаточны для ответа на вопрос, стоящий в заглавии книги. Выводы относительно авторства Шолохова остаются по-прежнему недоказанными. В ряде случаев они противоречат материалам, собранным самими же исследователями». (с. 193).

Важное замечание, на которое давно уже следовало бы обратить внимание нашим «шолоховедам», делают авторы насчет чрезмерного увлечения возможностями ЭВМ и необоснованного использования получаемых с из помощью результатов.

«К сожалению, существует широко распространенное мнение, что ЭВМ не ошибаются и результаты, полученные с помощью ЭВМ, заведомо истинны. В действительности все обстоит гораздо сложнее. ЭВМ, безупречно выполняя великое множество арифметических и логических операций, в большинстве случаев бессильна перед неверной или неполной исходной информацией, ошибками алгоритма и собственно программы. Эта ситуация особенно часто наблюдается в тех случаях, когда идет речь об анализе текстов художественных произведений. Именно здесь окончательные выводы (часто в неявном виде) в значительной степени предопределены уже на стадии постановки задачи (отбора информации, определения ее объема и способов обработки), а еще больше – на стадии интерпретации машинных результатов...» (с. 193).

Здесь трудно что-либо добавить, остается лишь сокрушаться над тем обстоятельством нашей научной жизни, что элементарные основы организации научного поиска и объяснения, интерпретации получаемых результатов остаются до сих пор еще труднодоступными для руководства в повседневной исследовательской деятельности. В заключение мы хотим привести еще один фрагмент из работы Л. Аксеновой и Е. Вертеля. Он интересен тем, что они еще в 1990 г. обратили внимание на нарочитое, преднамеренное использование шолоховедами «некорректных» выражений для целей воздействия в свою пользу на малообразованную и неискушенную публику, т. е. использование той же практики, что и обсуждавшаяся нами выше.

«Несколько слов по поводу русского издания книги. На с. 6 автор Предисловия П. Палиевский (доктор наук, заместитель директора ИМЛИ!) пишет: «Профессор Хьетсо... разработал со своими молодыми коллегами новый метод обследования текста электронно-аналитической памятью. В эту память был заложен шолоховский “Тихий Дон”». В этой цитате многое вызывает удивление: и «электронно-аналитическая память, способная обследовать текст» (этот пассаж способен привести в недоумение специалистов по программированию и вычислительной технике, ибо им известна оперативная и внешняя память ЭВМ, выполненная на различных физических носителях, но неизвестна электронно-аналитическая память, способная что-то обследовать), и «шолоховский «Тихий Дон» (ведь авторство «Тихого Дона» еще только предстоит установить в ходе эксперимента...» (с. 193)

Как говорится, добавить здесь нечего...

Второе опровержение скандинавской работы

Работа Л. З. Аксеновой и Е. В. Вертеля заканчивалась в свое время предложением провести новые исследования, заново корректно сформулировав задачу проверки авторства с помощью математических методов. Как и следовало ожидать, в минувшее десятилетие ответа от шолоховедов так и не последовало. Однако «помощь» пришла с другой стороны. Вопрос установления авторства литературного или иного повествовательного произведения представляет большой интерес для многих исследователей, не только литературоведов, филологов, но и историков. В 70-е годы применением эмпирико-статистических методов анализа текстов заинтересовался математик, ныне действительный член Российской Академии Наук Анатолий Тимофеевич Фоменко. Главная область его научных интересов в связи с этой проблематикой лежала в сфере изучения и атрибуции текстов по древней и средневековой истории. Но как область проверки и отработки самих методов была выбрана русская литература последних двух столетий. Непосредственную работу по отбору текстов и их количественной обработке провели родители Анатолия Тимофеевича – Валентина Поликарповна и Тимофей Григорьевич, чью работу, опубликованную в 1996 г.*, мы вкратце и рассмотрим ниже.

Первое, авторы вводят понятие авторского инварианта, т. е. такую «количественную характеристику литературных текстов, который

а) однозначно характеризует своим поведением произведения одного автора или небольшого числа «близких авторов», и

б) принимает существенно разные значения для произведений разных групп авторов». (с. 771)

Второе, для поиска такого параметра авторы изучили девять различных характеристик текста, в том числе длину предложений, длину слов и общую частоту употребления служебных слов – предлогов, союзов, частиц. Первые два параметра использовались в работе скандинавской группы Г. Хьетсо. Подсчет количественных характеристик текстов проводились вручную («с помощью карандаша и бумаги»), проведенный эксперимент показал, что стабилизация исследуемых параметров текста происходит при объеме выборки более 16.000 слов.

Третье. Список писателей, чьи произведения подвергались исследованию, составил 28 персон, среди которых были Новиков, Радищев, Карамзин, Гоголь, Тургенев, Лесков, Достоевский, Л. Н. Толстой, Горький, Бунин, Леонов, Фадеев и Шолохов.

Четвертое. Результаты подсчетов данных показали, что все параметры, за исключением общей частоты употребления служебных слов, при росте объема выборки либо не стабилизируются, либо разброс их значений для одного автора сравним с максимальной разностью значений для разных авторов. ( т. е. параметры разных авторов настолько мало отличаются друг от друга, что колебания параметров для отдельного автора превышают «расстояние» между разными авторами) Этим результатом сразу же ставятся под сомнение выводы работы скандинавских филологов – использованные скандинавами параметры текста (длина предложений и слов) не могут служить для атрибуции текста того или иного автора.

Частота же употребления служебных слов «оказалась для каждого из обследованных авторов (за исключением одного единственного – о нем речь пойдет отдельно) оказалась приблизительно постоянной вдоль всех его произведений... Разность между максимальным и минимальным значениями частоты оказалась значительно больше амплитуды его колебаний внутри произведений различных авторов... Отсюда следует, что параметр хорошо различает многих авторов».

Пятое. Для распознавания плагиата, установления возможного авторства в работе, метод авторского инварианта был применен к исследованию произведений М. А. Шолохова. Прямое измерение среднего количества слов в предложении и среднего количества слогов в слове в произведениях М. А. Шолохова (т. е. тех параметров, на измерении которых в значительной мере основаны выводы Г. Хьетсо и его сотрудников) показало: эти параметры не стабилизируются вообще, либо недостаточно чувствительны для распознания авторства и поэтому авторским инвариантом не являются. Очень важное замечание сделано в адрес скандинавских филологов – они не обнаружили ни одного параметра для определения авторского инварианта, эффективность которого основывалась бы на исследовании большого числа других авторов.

Шестое. Результат изучения авторского инварианта в произведениях Шолохова оказался, по словам авторов, неожиданным. «Количество служебных слов в его произведениях оказалось настолько неодинаковым, что появляется необходимость представить Шолохова в виде двух авторов». Полученный результат настолько важен, что ниже мы приведем соответствующую частотную таблицу.

Произведения М. А. Шолохова	Процент служ. слов
Ранние рассказы	22,46
«Тихий Дон», части I–V, начало VI части	19,55
«Тихий Дон», продолжение части VI, части VII–VIII	22,69
«Поднятая целина», книги I и II	23,07
Поздние рассказы и повести	24,37
Очерки, фельетоны, статьи, выступления	23,35

По словам авторов к одному автору (Шолохову) можно отнести ранние рассказы последний кусок 6-й части , заключительные части 7 и 8 «Тихого Дона» и все последующие произведения, а к другому автору «можно отнести 1, 2, 3, 4, 5 части и начало 6-й части «Тихого Дона». 6-я часть занимает промежуточное положение.*

Выводы. Разница в значениях частоты использования служебных слов настолько велика, что... вряд ли можно отнести эти тексты к одному автору. Наш вывод – статистические результаты, полученные в результате анализа авторского инварианта, подтверждают гипотезу, что части 1, 2, 3, 4, 5 и в значительной мере часть 6 романа «Тихий Дон» написаны не М. А. Шолоховым.

В заключение в работе приведены результаты подсчета авторского инварианта в нескольких ранних произведениях Крюкова.

Произведения Ф. Д. Крюкова	Общее кол-во слов в тексте	Процент служебных слов
Жажда	5528	21,00
Полчаса	4391	21,04
Мать	14965	21,17
Шаг на месте	18699	21,14
Итого:	43583	21,11

По утверждению авторов из полученных ими результатов следует, что предположение о соавторстве Крюкова – не праздный слух... М. А. Шолохов (22,46 % – 23,35 %) куда дальше от первых двух книг романа (19,55 %), чем Ф. Д. Крюков (21,11 %).

На этом мы заканчиваем тему компьютерного поиска автора «Тихого Дона». Два главных вывода можно сделать, основываясь на проведенных к сегодняшнему дню исследованиях и расчетах. Первый вывод – шумиха, поднятая «шолоховедами» вокруг «обследования текстов «Тихого Дона» электронно-оперативной памятью», оказалась фальшивой и не выдержала испытания временем. На сегодняшний день можно уверенно констатировать, что выводы Г. Хьетсо и его коллег, полученные на основе устаревших методик получения авторского инварианта текстов русских писателей, должны рассматриваться с точки зрения научного знания сегодняшнего дня как устаревшие. Второй вывод на основании работы В. П. и Т. Г. Фоменко: для романа «Тихий Дон» вероятность авторства Ф. Д. Крюкова больше, чем М. А. Шолохова. Таким образом Шолохову отводится скорее роль соавтора и дописчика романа.

Надежды шолоховедов «одним махом» восстановить пошатнувшийся в последние десятилетия авторитет М. А. Шолохова не оправдались.

3. Вторая попытка – 90-е годы. Рукописи.

«Находка» рукописи – окончательное решение вопроса?

В этом году исполнилось ровно десять лет, как нашими шолоховедами было объявлено об обнаружении затерявшихся шолоховских рукописей «Тихого Дона». Появление этой версии на свет весной 1990 г. совпало по времени с началом открытого обсуждения в стране вопроса об авторстве романа. Напомним, что летом 1989 г. журнал «Вопросы литературы» первым из центральных изданий опубликовал подборку статей по этому вопросу, в том числе и главу из книги Роя Медведева «Загадки творческой биографии М. А. Шолохова». В Израиле уже появилась в печати работа З. Бар-Селлы «”Тихий Дон” против Шолохова» и готовился выход ее в СССР в рижском журнале «Даугава». В это же время на Дону начал публиковать свои статьи Марат Мезенцев, а в феврале 1990 г. в популярной ленинградской передаче «Пятое колесо» тележурналист Виктор Правдюк и филолог Александр Заяц открыли специальный цикл «Истина дороже» – первая передача которого была приурочена к 120-летию со дня рождения и 70-летию со дня смерти Федора Крюкова.

Перед сторонниками и «защитниками» Шолохова встала непростая задача: погасить волну критических публикаций и восстановить авторитет и позиции Шолохова и «шолоховедов». Отсутствие или слабость аргументов у наших оппонентов, которые мы уже подробно обсуждали выше, ставило их в весьма сложное положение. Но сдаваться и отказываться от своих позиций никто из них не собирался – «шолоховеды» нашли выход. События пошли по пути развертывания и наращивания пропагандистской кампании, направленной на воздействие на массовое сознание, а не на проведение научной дискуссии с оппонентами или на новое всестороннее исследование вопроса.

Было объявлено о находке «шолоховских рукописей», первых двух книг романа, считавшихся (по словам самого Шолохова!) утерянными еще в годы войны. Во-первых, сторонники Шолохова самочинно объявили, что эта находка – обретенная рукопись – окончательно доказывает авторство Шолохова и снимает все сомнения. Во-вторых, была организована широкая кампания в средствах массовой информации, которая удивительным образом объединила совершенно разные органы печати: от левой «Советской России» до демократического «Московского комсомольца» и либеральных «Известий». В публикациях постоянно повторялась одна мысль – сам факт находки рукописей разрешает все сомнения. В-третьих, отметались все попытки организовать и провести какие-либо беспристрастные дискуссии, поскольку вопрос нашими «шолоховедами» был объявлен в связи с находкой рукописи решенным.

Вторая волна этой кампании поднялась осенью 1999 г. Если раньше в выступлениях участвовали отдельные представители ученых, писателей и журналистов, то теперь в дело вступили официальные организации в лице прежде всего Института мировой литературы им. А. М. Горького. Удивительно, но массированная пропаганда шолоховских «находок», похоже, сумела подмять под себя практически все (за самым незначительным исключением) органы массовой информации – совсем как в советские времена, когда действовал и направлял соответствующий отдел ЦК. Хотя по существу проблемы никаких принципиально новых сведений представлено не было. Поэтому возникает необходимость внимательно проанализировать широкий поток этих публикаций и выявить их смысл и значение.

«...драгоценная кипа, где рукою Шолохова...»

Для начала познакомимся с характерной лексикой, настроенностью и, даже можно сказать, экзальтацией, с которыми прошли сообщения о находке рукописей. Яркий пример дает нам писатель А. Проханов, который саму тему возможного плагиата давно уже использует как средство консолидации людей левых взглядов, отстаивая незыблемость сложившихся представлений и авторитетов.

«Найден черновик «Тихого Дона», драгоценная кипа, где рукою Шолохова, с тысячами помарок и зачеркиваний, вставок и изъятий, создана рукопись самого мощного и русского в ХХ веке романа. Событие не меньшее, как если бы отыскался подлинник «Слова о полку Игореве»*.

Пожалуй, единственное скептическое замечание в общем хоре восторженных и нейтральных сообщений прозвучало со страниц «Литературной газеты»: «Лет десять назад газеты и радио в один голос протрубили: найдены рукописи первых двух книг «Тихого Дона», и это доказывает, что роман принадлежит перу Михаила Шолохова. Скептики только ухмыльнулись. «Если я перепишу своей рукой роман «Бесы», – спросил один из них в передаче «Пятое колесо», – неужели это будет доказательством моего авторства?» И вот те же рукописи найдены во второй раз...»**

Наибольшее количество публикаций об этих рукописях, начиная с самых первых в 1990 г., принадлежит перу московского журналиста Льва Колодного. Он является «первооткрывателем», поэтому для
начала обратим внимание на то, что представляют собой найденные материалы: «После чаепития я наконец смог впервые раскрыть папки. Листы заполнены с обеих сторон, больше – разными чернилами, попадаются карандашные записи. Почерк четкий, красивый, предельно разборчивый с тщательно проставленными знаками препинания, абсолютно грамотный, автор сочинял, не забывая о запятых. Вот тебе и четыре класса гимназии!... »*

Добавим от себя: не только четкий почерк, но и почти полное отсутствие исправлений и помарок на большинстве листов рукописи, значительное число страниц которой в копии Лев Колодный опубликовал во втором издании своей книги**.

Итак, первый вывод относительно того, что представляют «найденные» рукописи. Рукописи представляют собой

• беловик, переписанный неизвестно с какого текста,
• написанный грамотным человеком.
• почерк четкий и хорошо разработан.

Этот вывод, сам по себе очевидный, который каждый интересующийся проблемой может проверить, заглянув в книгу Л. Колодного, противоречит утверждению ученого секретаря ИМЛИ А. М. Ушакова: «Всего в рукописи 885 страниц, из них небольшая часть переписана женой Шолохова, а 605 страниц – его собственной рукой. На наше счастье это не беловая рукопись, а черновик»*** . На наше счастье (и несчастье А. М. Ушакова) Лев Колодный в приложении ко второму изданию своей книги опубликовал ксерокопии рукописных страниц – любой может убедиться в том, что большинство страниц либо вообще не содержит исправлений, либо содержит немногие: мы безусловно имеем дело с беловиком рукописи. Главный вопрос здесь – с чего, с какого материала, переписывались страницы найденной рукописи. В каком виде этот материал был и кто был его автором. Никаких оснований говорить о черновике у А. М. Ушакова нет, и мы вынуждены отметить здесь первую грубую натяжку тиражируемой версии!

Второй вопрос возникает сразу же вслед за первым. Без комментариев и объяснений нам подается сообщение о том, что значительная часть «шолоховской» рукописи (около трети!) на самом деле написана не им, а его близкими. Уже сам этот факт заставляет задуматься о том, какой была технология написания романа. Если правка (творческая!) в текст вносилась не шолоховской рукой, то не имеем ли мы дело с одним из случаев коллективного творчества – «колхозного строительства» на ниве литературы? Что лежало в основе такого творчества – не литературный ли чужой архив, попавший в «коллективное хозяйство» Шолоховых – Громославских?

И если такие предположения, а они естественным образом вытекают из характера представленных рукописей, верны, то совсем другое объяснение можно предложить ученым из ИМЛИ в связи с характером и содержанием их находок: «Или вот такая деталь. В одном месте, в самом начале романа, Шолохов пишет потрясающий кусок текста. И вдруг он его зачеркивает – и рядом пишет другой, такой же великолепный! А тот отвергает напрочь. Иными словами, его правка – это выбор не между плохим и хорошим, а между прекрасным и еще более прекрасным»*.

Вместо неумеренных восторгов, уважаемому ученому следовало бы остановиться и задуматься – что же могло заставить писателя («писателей»?) зачеркивать и выбрасывать потрясающие куски текста? Душевная болезнь? Вроде не было ее. А вот если в их распоряжении находился чужой литературный архив, то конечно легко было рукой Шолохова или его жены, или шурина, или любой другой из их «коллективного хозяйства», зачеркивать одни потрясающие куски и рядом «писать» другие, великолепные. Какое значение мог иметь в этом случае для них тот или иной кусок текста, если всегда найдется в запасе еще что-нибудь такое же!

Происхождение рукописей – вопросы и сомнения

Откуда взялись «неизвестные» рукописи, как появились они на свет в наши дни – вот вопросы, которые следует внимательно рассмотреть далее. Начнем с вопроса, ближе стоящего к нам по времени – с того, как были получены эти рукописи. Все время, начиная с 1990 г., доступ к якобы найденным рукописям был закрыт, Лев Колодный отказывался публично указать их местонахождение, ссылаясь на волю хранителей. В 1999 г. доступ к рукописям получили научные сотрудники ИМЛИ, которые осуществили приобретение их, и теперь рукописи находятся на государственном хранении в ИМЛИ. Как было сообщено общественности, рукописи все время, начиная с 1929 г., хранились в семье близкого друга М. А. Шолохова – писателя Василия Кудашева. Благодаря предпринятому поиску сотрудники ИМЛИ установили место хранения рукописи и договорились о ее приобретении (за 50.000 долларов?). Все это стало известно со слов самих участников поиска.

Существуют, однако, разные версии этих событий. Слово – Льву Колодному, одному из главных действующих лиц всей этой истории.

«”Рукописи Шолохова никто не прятал!” – убежден автор книги «Кто написал “Тихий Дон”» Лев Колодный... «Феликс Кузнецов пишет (в «Российской газете» от 4 декабря 1999 г.): Впрочем, аноним был для нас ясен с самого начала», мы, мол, знали, что рукопись у Кудашевой, мы к ней ходили, а она говорила, что рукописи у нее нет... А профессор Ушаков из ИМЛИ у вас в газете утверждает: «Пришлось нам начать собственный поиск. Это было сложное дело, я даже вычертил две схемы – «потомки Левицких» и «потомки Кудашева». И в конце концов пришел к выводу, что рукописи находятся в семье Кудашевых. Там мы их и нашли три года назад». Спрашивается, зачем профессору чертить схемы, если директор ИМЛИ знал, где рукописи?»*

Вопрос Л. Колодного не просто резонный, сам собой напрашивающийся из сопоставления высказываний двух ученых одного института – ИМЛИ, он зароняет сомнения вообще относительно правдоподобия всей этой версии хранения и обнаружения рукописей. Слишком много нестыковок и вопросов открывается за завесой радостной суматохи, вызванной чудесной «находкой» рукописей. История семи десятилетий шолоховской мифологии и мифотворчества заставляет проверять с особым тщанием каждый факт, каждое сообщение, поступающее из этих источников.

Вот, например, версия того, почему эти рукописи оказались забытыми Шолоховым и оставленными на произвол судьбы в самом начале его литературной карьеры. Профессор А. М. Ушаков рассказывает: «...мы думаем, что дело было так: пока комиссия [писателей в 1929 г.] изучала рукописи первого тома, Шолохов останавливался в московской квартире Кудашева, в Камергерском переулке. После окончания работы комиссии они это дело отметили (оба любили выпить), и Шолохов то ли подарил, то ли просто забыл эти бумаги у своего друга. Скорее всего забыл, ведь вторая волна версии разворачивалась еще при жизни Шолохова – значит, он при желании мог вспомнить, кому их отдал, и таким образом подтвердить свое авторство. Но он не вспомнил...»

Версия Ушакова рассчитана либо на людей наивных и неискушенных, либо на не представляющих детально всех обстоятельств шолоховской биографии и шолоховского вопроса. Рассмотрим эти важные признания шолоховедов детально.

Первая неточность, неверное предположение заключается в ретроспективном взгляде на события прошлого. Шолохов действительно много пил, это известно хорошо, и от этого и пытается оттолкнуться в своей версии ученый из ИМЛИ – якобы пропил свою память, забыл где оставил литературное имущество. Но гораздо меньше известно, что на заре своей литературной деятельности Шолохов не был замечен в увлечении спиртными напитками. Ниже в нашей книге мы приводим свидетельство человека, близко знавшего Шолохова в Москве в первые годы после выхода в свет «Тихого Дона». Александр Лонгинович Ильский рассказывал, что в первое время, когда Шолохов только появился в редакции «Роман-Газеты» (1927–29 гг.), он практически не пил, брался за любой заработок. «Держал себя просто, одевался более, чем скромно. Шолохов в то время был молодым человеком, он часто бывал в редакции... но он никогда в разговорах не говорил о “Тихом Доне”».

Ссылка Ушакова на пьяную забывчивость неверна и нарочита – она нужна ему лишь для того, чтобы прикрыть слабое место в собственной версии. Но версия все равно не выдерживает критики, ей наносит удар Лев Колодный, рассказывая о своих встречах с хранительницей рукописей, Матильдой Кудашевой:

«А вот, что она [Матильда Кудашева] пишет в 89-м году в письме ко мне: «...Когда я напомнила ему [Шолохову] в 50–60-е годы, что у нас черновики, так он махнул рукой... “Куда же их девать?” – “Куда хочешь, распоряжайся сама”».

Выходит Шолохов вовсе не пропил свой ум, он прекрасно знал о местонахождении рукописных страниц романа и все эти годы сознательно вводил всех нас в заблуждение, не желая по какой-то причине делать доступными рукописи и черновики «Тихого Дона». А ученые из ИМЛИ пытаются сегодня прикрыть такое отношение Шолохова к своим якобы рукописям ссылками на пьянство и забывчивость.

Вторая неточность носит еще более серьезный характер и связана с объяснением причин появления в Москве этих рукописей в конце 20-х годов. А. М. Ушаков упоминает о комиссии, изучавшей, будто бы, вопрос о возможном плагиате: «...пока комиссия [писателей] изучала рукописи первого тома...» Выше мы уже писали, что Ф. Ф. Кузнецов безосновательно связал появление известного письма писателей 1929 г. с реальной работой комиссии – о том, что такая комиссия собиралась и работала мы на сегодняшний день не располагаем никакими реальными свидетельствами. И эту же мысль подтверждает в своей книге Лев Колодный. Разбирая обстоятельства появления слухов о плагиате, он опровергает участие в их распространении писателей-РАППовцев, часть из которых, кстати, была тесно связана в то время с троцкистскими партийными кругами. Со слов редактора «Тихого Дона» Юрия Борисовича Лукина Колодный пишет следующее: «Комиссии по делу Шолохова, насколько мне известно, не было, поскольку и не было сколько-нибудь серьезных обвинений. Различные слухи пускались неизвестными личностями и ползли по городу, но открыто никто Шолохова в плагиате не обвинял...»*

Итак. Раз не было комиссии, значит не было необходимости везти рукописи в Москву! Значит они не хранились в Москве или оказались здесь по совершенно другой причине или в другое время. Если все же какая-то комиссия существовала и работала (пусть даже не писательская), то Шолохов не мог оставить в чужих руках, потерять главное доказательство своего авторства. Не мог! Ведь впереди, в 1930 году и позднее, вопрос о плагиате всплывал еще несколько раз. Мы видим, что версия нынешних «шолоховедов» при внимательном рассмотрении рассыпается на глазах под грузом внутренних неувязок и противоречий. А ведь мы еще не приступили к внимательному прочтению и анализу содержательной части представленных находок. Этой работой мы займемся в следующем разделе нашей работы.

4.«Шолоховские» рукописи рассказывают...

Дополнительный свет на понимание текста могут пролить дошедшие до нас рукописи «Тихого Дона». Их изучение дает исследователю возможность взглянуть на раннюю стадию работы над романом, лучше понять сам процесс работы автора (или соавтора?) над художественным текстом, проникнуть в «творческую» лабораторию М. А. Шолохова. В том случае, если Шолоховым действительно проводились значительные переделки первоначального текста другого автора, мы можем отыскать в этих ранних фрагментах текста следы и частицы информации об авторском тексте, утраченные при позднейшем редактировании и издании текста романа.

Единственным источником рукописного материала для исследования вплоть до начала 90-х годов были разрозненные рукописные и машинописные страницы рукописи шестой и восьмой частей романа, которые якобы только и сохранились у Шолохова до наших дней, и копии которых были посланы в Стокгольм в Нобелевский комитет в период присуждения М. А. Шолохову Нобелевской премии по литературе. Оригиналы хранятся в Петербурге в Пушкинском Доме, доступны исследователям. Нами был проделан анализ содержания этих разрозненных страниц и характера авторской работы над ними, результаты будут представлены чуть позже. А начать свой разговор о рукописных шолоховских текстах мы хотели бы с небольшого обзора того нового материала, который стал доступен исследователям после многочисленных публикаций Льва Колодного.

На полях рукописи

Журналист Л. Колодный, предпринимая энергичные усилия для подтверждения авторства М. А. Шолохова, «обнаружил» подлинные шолоховские рукописи «Тихого Дона» – ранние редакции романа.Частично текст этих ранних вариантов был опубликован журналистом в журнале «Москва» (1991 г., № 10), в газете «Рабочая трибуна» (октябрь 1991 г.), а позднее – все материалы были изданы отдельной книгой*. В этой книге мы смогли обнаружить любопытные данные, позволяющие проверить и подтвердить наши собственные исследования и наблюдения над опубликованным текстом «Тихого Дона», относящиеся к датировке описываемых в романе событий.

Одно из направлений нашего исследования было связано с анализом описаний в романе природных явлений. Всестороннее изучение текста показало, что описания природных и погодных явлений в первых частях романа полностью достоверны: погода на Троицу, снег за два дня до Покрова, ледоход на Дону вечером в Страстную Субботу и проч. Это должно означать, по нашему мнению, что автор писал свое повествование под непосредственным впечатлением того, что лично наблюдал на Дону. Лишь одна особенность имеется в тексте – хронологическая сетка шолоховского романа не совпадает с реальными событиями, сдвинута на один год. Сдвинута так, как если бы Шолоховым был удален, вырезан из текста кусок, который соответствовал бы 1913 г.

Изучая опубликованные Колодным фрагменты шолоховских ранних рукописных текстов, нам удалось найти места, относящиеся к этой теме. Сначала выделим сведения о временных рамках событий в романе. Вот как Л. Колодный описывает страницы первоначального рукописного варианта текста:

«В левом верхнем углу вновь появляется название страницы и дата:

«Вешенская 15-го ноября 1926 »

Написал в окончательном виде так:

«Подстерегало П. Пр. под пятьдесят, когда женил старшего сына Петра. За тридцать лет помимо косяка лошадей и трех пар быков нажил П. Пр. двух сыновей и дочь. Старшего сына Петра женил, младший ходил в парнях, а Дуняшка встречала 12 весну».*

Вот она важная для нас новая информация – точно назван возраст Дуняшки! Дело в том, что в первых частях «Тихого Дона» нет ни одного прямого указания на какие-либо даты, и воссоздавать датировку и хронологию событий приходится по косвенным упоминаниям. Теперь оказалось, что весной того года, когда начинается рассказ о семье Мелеховых, Дуняшке было одиннадцать лет. А в третьей части «Тихого Дона» указан точный возраст той же Дуняшки в 1914 г.:

«В марте 1914 года... Вышла Дуняшка в отца: приземистая собой, смуглая. Пятнадцатая весна минула, не округлив тонкой, угловатой фигуры..» (III, 1, 97–98)

Таким образом, отрывок из шолоховской рукописи подтверждает нашу реконструкцию хронологии первых частей романа. Повествование действительно начинается в 1911 году, а не в 1912-м, как заявлял об том М. А. Шолохов!

Рассмотрим еще один важный факт, который можно извлечь из «найденных» Колодным рукописных страниц. В рукописи имеются данные, относящиеся к дате праздника Троицы, с которого начинается завязка многих событий романа. Напомним, что мы в своем исследовании показали, что все природные и погодные условия, привязанные автором в тексте первой части к празднику Троицы, соответствуют Троице 1911 г., которая праздновалась 29 мая по старому или 11 июня по новому стилю. Итак...

«”..Аксинья шла рядом, держась за стремя, и снизу вверх, любовно и жадно, по-собачьи заглядывала ему в глаза...”

Поставив здесь точку, Шолохов на полях сделал две пометки: «Троица 25». Потом цифру 25 исправил на 20.

«Лагери с 1-го мая по 31-е мая»*.

Но позвольте, воскликнет читатель, в 1912 г. праздник Троицы приходился на 13 мая по старому или 26 мая по новому стилю! Может имеется в виду иной год: 1911-й или 1913-й? Проверим. В 1913 г. Троица праздновалась 2 (15) июня, а в 1911 г. – 29 мая по ст. ст. (11 июня по н. ст.). Новая загадка, которую нам загадал Михаил Шолохов, а Лев Колодный – простодушно рассказал, может быть, даже и помимо своего желания, не предполагая особого, скрытого смысла в публикуемом им материале.

Поразительно, но ни в 1912 г., ни ранее (1911 г.), ни позднее (1913 г.) Троица не приходилась ни на 20 мая, ни на 25 мая по любому стилю (новому или старому)! В чем же разгадка этой неожиданно возникшей «неточности»? Она лежит на поверхности – цифры «5» и «0» близки по написанию к цифре «9» и если заменить числа «25» и «20» на «29», все встает на свои места!

Во-первых, мы получаем ту самую дату праздника Троицы в 1911 г., которую уже определили выше в своем исследовании как отправную точку начала повествования, исходя из совершенно иных сведений – характеристики погодных явлений, которые сообщает нам в тексте автор. А во-вторых, шолоховские колебания между датами «25» и «20» свидетельствуют о непонимании им самим смысла и содержания текста, автором которого он якобы является, прямо указывают на слепое копирование Шолоховым чужого рукописного текста, в котором он, затрудняясь прочесть правильную дату 29 <мая>, путается и вместо девятки прочитывает и переписывает сначала пятерку, а затем исправляет ее на ноль. И уж, конечно, не утруждает себя при этом проверить и дать точную на 1912 год дату Троицы!

Таких перлов в новообретенных шолоховских рукописях встречается немало, приведем еще лишь один, весьма характерный. Л. Колодный, описывая в своей книге рукопись третьей части романа, приводит такую фразу из рукописи, относящуюся к известному эпизоду боя казака Козьмы Крючкова с немецкими драгунами: «В стороне восемь человек драгун очарновали Крючкова». И далее добавляет: «Какой выразительный глагол – «очарновали»!» В публикуемых текстах «очарновали» заменено на обычное – окружили»** .

Легко догадаться, кем была произведена замена – журнальным редактором или корректором. Ведь слова такого – очарновали – нет в русском языке, достаточно посмотреть хотя бы у В. Даля. А есть – огарновали, что как раз и означает: окружили. У Шолохова перепутаны буквы и вместо ч в рукописи должна была бы быть написана г. Но как могла возникнуть такая ошибка у Шолохова? Ответ напрашивается все тот же. Запутаться в буквах ч и г (написание которых очень похоже в рукописном тексте) он мог в том случае, если списывал плохо различимый рукописный текст, не зная и не понимая его смысла. Чужой текст!

Остается сказать еще несколько слов в связи с активной многогранной деятельностью журналиста Льва Колодного. В последние годы он принимал самое активное участие в пропагандистских акциях, направленных на доказательство того, что проблемы авторства романа «Тихий Дон» не существует, а сам вопрос возник либо в силу непонимания одних, либо злых происков других исследователей. Одним из главных аргументов в этой «дискуссии» (настоящей дискуссии ни Колодный, ни другие шолоховеды не пытались вести, поскольку даже спокойно выслушать своих оппонентов и понять их аргументацию они так и не смогли) стало обнаружение шолоховской рукописи. Детальный анализ новонайденных материалов требует обстоятельного разговора, и будет проведен в другом месте. Здесь же мы отметим то обстоятельство, что ряд рассмотренных выше фактов, извлеченных из этих рукописей, вполне подтверждают сложившуюся картину о сложном составе текста романа и о характере работы Шолохова над текстом как соавтора и компилятора.

Публикации Л. Колодного поучительны еще и другим. Они дают нам образец логики, характерной для многих участников дискуссии – защитников Шолохова. Мы встречаем у них яркие сочные (но малообоснованные) образы вместо рутинной работы по поиску и проверке данных, выводы и характеристики, выдаваемые ранее завершения исследования вопроса. Вот, например, Лев Колодный пишет:

«Для иного романиста не имело бы особого значения, когда праздновали Троицу в 1912 году, – 25 или 20 мая. Однако Шолохов никогда, даже в мелочах, не поступается правдой... Уточнив, что Троицу в 1912 году праздновали 20 мая, Михаил Шолохов таким образом определил для себя временные рамки нескольких событий романа»*.

Что можно добавить к словам Л. Колодного... Оказывается, что не только «для иного романиста», но и для некоторых журналистов, вызвавшихся найти ключ к проблеме и провозгласивших о ее «окончательном» разрешении, «не имело бы особого значения, когда праздновали Троицу в 1912 году». И если журналист уточнял дату Троицы так же, как это делал в свое время Шолохов* («никогда, даже в мелочах, не поступается правдой»), то становится совсем неудиви-тельным, что и в шолоховском «Тихом Доне», и в работах Л. Колодного по этой теме встречается столько ошибок и несообразностей.

Никакое остроумие не может заменить или возместить незнание фактов, либо нежелание вникнуть в суть вопроса и предпринять трудоемкий путь всестороннего его изучения и решения...

И концы в воду...

Сегодня, когда вот уже столько лет шумит кампания о найденных (наконец) рукописях М. А. Шолохова, мало кто из читателей, за исключением разве профессионально занимающихся темой «Тихого Дона», вспомнит о других шолоховских рукописях. А они существуют, относительно доступны исследователям и также могут многое рассказать о романе и его авторах. Заметим сразу немаловажную деталь: те, давние рукописи, тоже были своевременно потеряны, а затем чудесным образом найдены – по одной из версий Шолохова – танкистом во время войны на улицах станицы Вешенской! Как в первом, так и во втором случаях появления рукописей романа обстоятельства их обнаружения таковы, что не поддаются проверке. Мы все, читатели и исследователи, должны принимать на веру то, что сообщают сам Шолохов или его литературные помощники.

Сначала несколько слов о том, что представляют собой эти рукописи: более двухсот листов, из которых около половины рукописных страниц из шестой части, а остальное – машинопись восьмой части с рукописной редакторской правкой. Цельные фрагменты текста как рукописных страниц, так и машинописных незначительны – не более трех–четырех листов подряд. Поэтому литературное изучение этих фрагментов затруднено – нет возможности непрерывно проследить авторскую работу и правку на протяжении законченных эпизодов сюжетной линии.

Большая часть страниц имеет умеренное или незначительное количество исправлений, поэтому представляется затруднительным определить характер рукописи: черновик ли это или беловик. Почерк в рукописных страницах достаточно четкий и уверенный, с элементами каллиграфии – что говорит об определенном опыте литературной работы. На машинописных страницах много рукописных редакторских вставок между строк, почерк, более грубоватый и простой, заметно отличается от почерка рукописных страниц шестой части и принадлежит по всей видимости перу другого человека! Конечно, окончательное суждение здесь должно быть вынесено почерковедческой экспертизой.

Причина появления этих ксерокопированных страниц следующая. В шестидесятые годы, когда М. А. Шолохов получал Нобелевскую премию по литературе, он должен был согласно традиции представить несколько страниц рукописи своего произведения в сам Нобелевский комитет, что и было исполнено. А вослед им были посланы в Стокгольм, в Королевскую библиотеку копии двух с лишним сотен страниц из шестой и восьмой частей «Тихого Дона», которые якобы только и сохранились в архиве писателя после войны. Таким образом, Шолохов и его помощники (прежде всего Константин Прийма) решали двойную задачу – максимально соблюсти писательскую традицию, существующую в рамках Нобелевского комитета, и в то же время не давать в чужие руки слишком много информации о самих истоках романа, о том, как в действительности создавался он в далекие 20-е годы.

Копии посланных в Стокгольм страниц были переданы в Институт русского языка (Пушкинский Дом) в Ленинграде, а также были присланы в Москву для длительного хранения. И здесь начинаются чудеса. Куда в Москву мог послать Прийма копии шолоховских рукописей на хранение? Рукописный отдел Библиотеки им. Ленина? ИМЛИ? Филологический факультет МГУ? Нет! Они оказались в Библиотеке иностранной литературы, в которой не существует даже специального отдела рукописей. Чтобы читатели не подумали, что мы шутим, приведем полностью надпись на титульном листе, сделанную собственноручно К. Приймой, которая говорит сама за себя.

«Директору ВГБИЛ тов. Гвишиани Л. А.

При этом передаю в Ваши фонды ксерокопию
«черновиков «Тихого Дона» М. А. Шолохова...

Зав. Шолоховским фондом Ростов. музея краеведения
Конст. Прийма 6. VI. 1975 Москва »

На первой странице ксерокопий надпись на полях:

«Оригинал отослан в Королевскую библиотеку в Стокгольм по указанию М. А. Шолохова».

(подпись:) К Прийма»

История невероятная, но очень характерная для всей этой группы, сплотившейся вокруг Шолохова и его литературного «наследства». Приемы такие характерны для тех, кому есть что прятать от людей и которые знают как это надо делать – и делают весьма умело. Формально Прийма сумел соблюсти все «приличия»: какую-то часть рукописи (то, что «уцелело» и «сохранилось» до наших дней) послал и представил «куда надо» в Швецию, что-то осело в Пушкинском доме и пролежало под спудом лет двадцать (научное издание этих страниц было осуществлено лишь несколько лет назад), да и в Москву было послано. Но послано так, что никто и никогда не смог бы найти этих страниц, если бы захотел заглянуть в них и попытаться разобраться и понять, как нобелевский писатель сумел создать свое великое детище.

Вот такая история. Чисто шолоховская...

О чем рассказали шолоховские «черновики»

Шестая часть «Тихого Дона», разрозненные рукописные фрагменты которой представилось возможным изучить детально, начинается с рассказа о событиях и жизни на Дону в 1918 году после освобождения Донской области от большевиков и воссоздания своей казачьей власти. Мы выбрали три небольших фрагмента для анализа. Один из них представляет собой небольшое авторское размышление о гражданской войне, два других содержат заимствования из воспоминаний донского атамана генерала П. Н. Краснова и позволяют более подробно увидеть как работал Шолохов над включением в художественный текст заимствуемых им фрагментов.

1. Вступление (с. 35)

Тридцать пятая страница рукописи шестой части (здесь и далее имеется в виду нумерация страниц, проставленная на рукописных страницах). Заголовок – «Глава (зачеркнуто) 6.» Оказывается, нумерация глав (а следовательно, и порядок размещения материала в тексте) рукописного варианта шестой части иной, чем в журнальном и последующих вариантах книги. Шестая глава впоследствии стала четвертой, седьмая глава – пятой, можно предположить удаление Шолоховым из текста каких-то эпизодов.

Первые два абзаца рукописного текста главы – как бы поэтическое авторское размышление о бушующей гражданской войне. Далее по тексту начинаются отделенные в рукописи чертой обширные заимствования из воспоминаний атамана Краснова. В публикациях вводный авторский фрагмент никогда не появлялся, поэтому ниже приведем его целиком, особо отмечая места текста Шолоховым собственноручно вычеркнутые (в круглых скобках) или дописанные между строк <в угловых скобках>.

«Дон в перекрестном огне восстаний. В (огне и) дыму (и пламени) /..../(нерзб.) донская земля. От Калача до Казанской, от Урюпинской до границ Кубани. Опираясь на помощь немцев, заслоняющих область по всей западной границе, казаки (преследовали) гнали большевиков, (устремляясь) на север к <воронежскому> Калачу – Филоновской – Царицыну...»

Мы видим, что автор хорошо и свободно разбирается в географии Донской области: точно названы границы: Калач и Царицын,
Урюпинская и Кубань... С такой же точностью буквально несколькими словами изображен Дон в конце весны 1918 года: «...в перекрестном огне восстаний». Исторически точная картина. Именно в перекрестном огне», когда множество очагов казачьих восстаний, постепенно сливались и соединялись в единое мощное движение, распространившееся по всей территории области.

Знаменательным представляется также и то, как автор говорит здесь о немцах. В написанных (переписанных – ?) собственной рукой Михаила Александровича строках можно прочесть, что немцы защищали («заслоняли») западные границы области, и что это позволяло казакам гнать большевиков на север. Автор предстает здесь не просто человеком, хорошо знающим Донской край. Он к тому же хорошо разбирается в быстро меняющихся обстоятельствах политической и военной жизни.

«А по истерзанному телу России, как при злокачественном ожоге волдырями пухли автономные республики, (колебались границы) штыками вычерчивались колеблющиеся границы. Кипела эшелонная война, <из завес> понемногу (прямились) образовывались фронты. Страну наводняли (чужестранцы) иноземцы. Центрально-промышленный район, щетинясь, слал цвет рабочего класса(,). (война щ) <Щ>едро <на одичалых полях> цедила<сь> кровь...

(1918 год) Прогорклый от пороха, соленый от крови, затопленный полой водой гражданской войны, (1918 год) (кому же ты не люб и не дорог) <бессмертный> 1918 год».

Это продолжение вызывает уже иные чувства. Некоторые выражения и словосочетания взяты как бы прямо из какого-нибудь стратегического очерка гражданской войны (м. б. – Н. Е. Какурина?): «эшелонная война», «центрально-промышленный район», «из завес... образовывались фронты»...

Ряд выражений – настолько специфичны, что возникает ощущение заимствования из агитационной литературы 20-х годов, и этим заметно выделяются из художественного текста. Вот некоторые из них – написанных, а позднее частично еще и вычеркнутых рукой Шолохова: «(колебались границы)», «(прямились) фронты», «штыками вычерчивались... границы», «щетинясь слал цвет рабочего класса», «(на одичалых полях) цедилась кровь». Необычное вступление к гл. 6 шестой части (при окончательном редактировании Шолохов перенумеровал главу в четвертую) завершается еще и неожиданным признанием в любви к «бессмертному 1918 году»: («кому же ты не люб и не дорог»).

За что же его любить-то, «бессмертного»?

Ведь «в огне и дыму... донская земля»! Может для тех, кто связал себя с разгулом красного террора и грабежа и успел за несколько месяцев «советской власти» залить кровью просторы России, этот год и был «люб». Но не для тех, кто «в перекрестном огне восстаний» встал на защиту родной земли!

Здесь мы сталкиваемся со смешением разнородных, разнохарактерных фрагментов – точных авторских характеристик с одной стороны и пустого фразерства, легковесного фантазирования – с другой.

Подобные вымышленные, искусственные соединительные вставки встречаются не раз на страницах «Тихого Дона» в местах, где, как правило, перекрещиваются различные сюжетные линии и требуется создания каких-то «переходов» повестования от одних персонажей к другим. В своей работе мы подробно рассмотрели такой пример в начале 10-й и 12-й глав третьей части*, где мы нашли похожие по стилю и содержанию рассуждения. Сравнение таких вставных фрагментов текста показывает, с одной стороны, их однотипность, а с другой – примитивность как в художественном плане, так и в мировоззренческом, являя пример простого перепева, переложения большевистской пропагнады. Похожий фрагмент встречается и в четвертой части – нами он уже рассматривался выше в этой работе.

«Рукопись», глава 6.	«Тихий Дон»
пухли автономные республики, (колебались границы)	«фронт еще не улегся многоверстной неподатливой гадюкой», «на границе вспыхивали стычки»(III, 10)
Кипела эшелонная война,	Близкий дыбился фронт.
(прямились) образовывались фронты.	Армии дышали смертной лихорадкой, армии многоруко тянулись к призрачному слову «мир»;
Центрально-промышленный район, щетинясь, слал цвет рабочего класса	армии... спотыкались в июньском наступлении в армиях вызревший гнев плавился и вскипал как вода в роднике... (IV, 10)

2. Встреча вождей Дона и Добровольческой армии (с. 35–37)

Текст, идущий после вступления, опубликован на страницах романа. Он интересен тем, что начинается со слов, заимствованных из воспоминаний донского атамана генерала П. Н. Краснова:

«15-го мая атаман Всевеликого Войска донского Краснов сопутствуемый председателем совета управляющих...» (с. 35)

Ранний, зачеркнутый вариант фразы – несколько иной:

«Краснов (с) председателем...», «Краснов... <сопровождаемый> председателем...»

У Краснова в его собственном тексте стоит:

«Донской Атаман вместе с председателем совета управляющих...»

Первоисточник (П. Н. Краснов)	Рукописный текст	Окончательный вариант
Донской Атаман вместе с председателем совета управляющих	Краснов (с) председателем Краснов [сопровождаемый] председателем...	15-го мая атаман Всевеликого Войска донского Краснов, сопутствуемый председателем совета управляющих...

Для изменения текста фрагмента в рукописи использовано полное название Донской области, взятое, по-видимому, из названия воспоминаний («Всевеликое Войско Донское») П. Н. Краснова. После заимствованных слов идет художественное описание окружающей обстановки встречи, самой станицы, людей...

«Хозяева земли донской и кубанской смотрели как причаливает к пристани пароходик, как суетятся матросы и, закипая, тихо <идет> (отходит) от сходней бурая волна...» (там же)

Ничего этого, ни последующих слов художественного описания в тексте воспоминаний Краснова нет. И встает следующий принципиальный вопрос – с чем же мы имеем дело в тексте «Тихого Дона», когда обнаруживаем в нем отдельные фрагменты заимствований.

Возможны два решения, существенно различающиеся между собой. В одном случае это может означать, что эпизоды авторского текста по каким-то причинам были позже восполнены Шолоховым с помощью заимствований. Либо – принципиально иной случай: мы имеем дело с расширенной литературной обработкой красновских мемуаров кем-то еще, «третьим лицом», с последующим использованием Шолоховым полученных фрагментов при создании им «своего» текста романа.

Почему можно говорить именно о «третьем лице», а не отнести литературную обработку к самому Шолохову? Здесь очень важное значение приобретают множество мелких «достоверных» деталей, вводимых в художественные эпизоды.

Вот, например, несколькими словами показан генерал Алексеев:

«Алексеев, (заметно постаревший за время ледяного похода), <поздоровавшись с присутствовавшими>, присел к столу, облокотясь...» (там же)

Мы видим яркое и подробное изображение сцены, возникает иллюзия ее полной достоверности. Она либо написана по свидетельству одного из очевидцев, либо реконструирована и воплощена художественным воображением талантливого художника, прекрасно информированного и детально разбирающегося во всех нюансах и перипетиях описываемых событий и участвующих в них лиц.

Приведем несколько примеров.

Вот как рассказывается об атмосфере встречи. «Встреча ощутимо дышала холодком». Такой вариант Шолохову не понравился и он, зачеркнув, переписывает: «Встретились холодновато». В печатном тексте он вернулся к первому варианту, опустив слово «ощутимо».

Характеристика атамана Краснова первоначально звучала так:

«Краснов держался с подчеркнуто независимым видом», но своей рукой Шолохов исправил ее на «держался с тяжелым достоинством». Не совсем ясно, что мог иметь в виду Шолохов, говоря о тяжелом достоинстве. Но важно отметить меткость авторских характеристик в начальных вариантах, их достоверность и – корявость вносимых Шолоховым изменений.

Следует обратить внимание и на вносимые Шолоховым изменения в построение фраз, последовательность чередования слов. Заметим, что именно эта характеристика текста исследовалась на «компьютере» группой Хьетсо и послужила основанием для далеко идущих выводов об авторстве романа.

Вот, например, описание начала переговоров. Первоначально в рукописном тексте было написано:

«Присутствовавшие еще не успели рассесться, когда Деникин...» (с. 36)

Вместо «рассесться» Шолохов пишет «усесться за столом», что придает иное звучание, иную тональность сцене и стилистически звучит несколько коряво. При этом еще изменяется и порядок слов – очередность подлежащего и сказуемого в предложении. «Еще не успели присутствовавшие усесться...»

Другой пример изменения порядка следования слов (новый порядок указан цифрами в скобках после соответствующих слов):

«Возле невысокого окна[3] прислонился[2] Богаевский[1]...»

В новом эпизоде при перестановке слов мы обнаруживаем изменение смысла и стилистики предложения:

«Только врожденная светскость и (тонкое воспитание) <выдержка>, (которое получил Краснов), принуждали Краснова хранить внешнее спокойствие....» (с. 36)

Шолоховым сделаны пометки – замена порядка следования слов – следующим образом: «выдержка и врожденная светскость». В опубликованном тексте окончательное звучание получилось следующее: «Только благодаря выдержке и присущей ему светскости Краснов...»

На шолоховских рукописных страницах многократно встречаются изменения построения фразы и порядка следования слов и выражений. При этом часто теряется или изменяется первоначальный смысл авторского текста. Одно дело – «врожденная светскость» Краснова, сына, внука и правнука известных донских казачьих генералов,
получившего блестящее воспитание в столице, служившего в гвардии... И совсем другое – присущая Краснову светскость. И если первоначально «хранить внешнее спокойствие» принуждали светскость и тонкое воспитание, то в окончательном виде получается несколько иной смысл: хранил спокойствие благодаря выдержке и светскости. Мы видим, что во многих случаях правки Шолоховым рукописного текста как-то неуловимо изменяются стилистические особенности текста, а также и конкретный смысл фразы.

В некоторых местах рукописи обнаруживается широкая эрудиция автора и его, без преувеличения, прекрасное знание русской истории. Вот несколько слов на полях рукописи, добавленных в фразу, которая позднее все же была вычеркнута и так и не вошла в опубликованный текст:

«Деникин – «без лести преданный» союзникам – не мог простить Краснову немецкой ориентации». (с. 37)

Слова «без лести преданный» – не только тонкая и точная характеристика Деникина и проводившейся им «односторонней» политики союзнической ориентации. В то же время их можно рассматривать и как намек на другое историческое лицо, сыгравшее в русской истории немалую и в чем-то роковую роль.

«Без лести предан» – слова, написанные на гербе видного русского исторического деятеля александровской эпохи графа Аракчеева. Известно, что в последний период царствования Александра I граф оказывал решающее влияние на дела управления.

Сопоставлением Деникина и Аракчеева автор показывает глубокое понимание обстановки, сложившейся в России в результате мировой войны и революции и, что особенно важно, свое отношение к перспективам борьбы с большевизмом. Деятельность Аракчеева, лично безусловно честного и преданного императору, на ниве управления нанесла России большой вред. По-видимому, автор считал, что политика, проводившаяся вождями Добровольческой Армии, имела столь же негативные последствия для судеб России как и политика Аракчеева. Деятельность Деникина, лично безукоризненно честного, преданного России, но выбравшего недальновидную политику безоговорочной ориентации на «союзников» (которые так и не предприняли серьезных усилий для освобождения страны от большевистской диктатуры), вела Белое движение к поражению.

Таким образом, автор не только прекрасно, до мелочей информирован об отдельных событиях и, что особенно важно, обстоятельствах антибольшевистской борьбы на Юге России (причем, как казаков, так и добровольцев). Он еще и выражает свое отношение к выбранным способам и путям этой борьбы. Сопоставление, хотя и едва заметное для непосвященного глаза, таких фигур как Деникин и Аракчеев, говорит за то, что автору скорее ближе политика Краснова, опиравшегося на местные казачьи силы, чем расчеты Деникина и других вождей Добровольческой Армии на неопределенную «союзническую» помощь против большевиков. И представляется весьма вероятным, что подобная авторская позиция могла сложиться уже после окончания основной фазы борьбы – не ранее 1920–21 гг. Мы видим, что заимствуемые Шолоховым (или группой, работавших с ним лиц) эпизоды из мемуаров, обращение к широкомасштабным описаниям событий становятся для него «ахиллесовой пятой», усиливая впечатление невозможности говорить серьезно об авторстве Шолохова.

3. Дон и Добровольческая Армия (с. 38)

Еще одно свидетельство в пользу «донской, казачьей» ориентации автора – фраза, следующая за эпизодом встречи в Мечетинской, и не попавшая у Шолохова в окончательный печатный текст.

«Однако ухудшение отношений не препятствовало добровольческой армии после совещания в Манычской получать боевые припасы с Дона, несмотря на то, что заведомо было известно, откуда эти припасы поступают на Дон». (с. 38)

Здесь автор явно с иронией относится к показной принципиальности добровольцев, не гнушавшихся в то же время черпать из «нечистого» источника. Такая двойственность в политике Добровольческой Армии сыграла, возможно, важную роль в поражении всего белого движения. И то, что автор подчеркивает ее в своем повествовании, говорит о многом. Прежде всего он должен был быть тесно связан с самим белым движением и подробно знать обстоятельства его развития на разных этапах борьбы.

Показательно и то, что Шолохов убрал из окончательного варианта текста эту любопытную и точную характеристику взаимоотношений двух противобольшевистских сил. Позиция Шолохова проглядывает и из последующего описания офицерства, а точнее из тех исправлений, которые он вносит в рукописный текст. В первоначальном виде текст был следующий:

«Ростов и Новочеркасск, являвшиеся тылом Добровольческой армии, кишели ранеными и мниморанеными офицерами. Тысячи их ютились в городах: спекулировали, тихо служили в бесчисленных тыловых учреждениях...» (там же)

Здесь, кстати, начало фразы взято, повидимому, из Краснова:

«Обе столицы Донского Войска, Ростов и Новочеркасск, стали тылом добровольческой врмии». («Всевеликое...», с. 202)

Шолохов со своей стороны вставляет перед словом «кишели» добавление – «как падаль червями» и снимает упоминание об офицерах как о «раненых и мнимораненых». Таким образом, характеристики приобретают направленность резко против офицеров как таковых и одновременно теряют свою достоверность. А использование в добавлении к слову «кишели» образного выражения «как падаль червями» похоже на некий шолоховский стереотип: с «червями» мы уже встречались при описании «большой человеческой правды» Гаранжи в
23-й главе третьей части (источником его, похоже была известная сцена из фильма «Броненосец Потемкин», появившегося на экранах как раз в эти годы).

Стоит отметить и еще одно шолоховское исправление. Оно связано с именем Чернецова, который, как написано в тексте, «громил, обличал, стыдил» /кадры офицерства/ «призывая к защите России (от большевиков)». От большевиков – эти-то два слова, совсем немаловажные для точной характеристики происходившего, и оказались вычеркнутыми из окончательного варианта текста.

4. Выборы Войскового атамана. (с. 1–2, 5–6)

В немногих, доступных нам на сегодня, страницах шолоховских рукописей сопряжены две важные характеристики возникающего под пером Шолохова текста. Это, с одной стороны, удивительное количество самой разнообразной информации, точно схваченной из окружавшей жизни и умело перенесенной на страницы романа. А с другой – множество собственноручно внесенных в текст Шолоховым исправлений, которые либо не вписываются в текст, либо нарушают смысл и стилистику изображаемого.

Рассмотрим описание выборов атамана на войсковом круге в мае 1918 г. Фигура генерала Краснова привлекательна для многих делегатов... (Выделены слова, зачеркнутые Шолоховым)

«Офицеров манил генерал – гвардеец, покладистый, блестяще образованный, бывший при Дворе и в свите его императорского величества». (с. 5)

Теперь отметим, что именно и каким образом подверглось переделке у Шолохова. Вместо «манил генерал-гвардеец» читаем

«офицеров прельщало прошлое Краснова: гвардеец, светский, блестяще образованный, генерал, бывший при Дворе...»

Происшедшие в тексте изменения– значительны. Смещаются важные акценты: одно дело «офицеров манило» что-то, и другое – «прельщало». Изменив расположение слова «генерал» в предложении, Шолохов сразу в двух местах существенно меняет его смысл. Во-первых, совсем не одно и то же для депутатов означало «генерал-гвардеец» и просто «гвардеец». Первых было гораздо меньше, чем вторых.

Во-вторых, единство последовательного ряда «гвардеец, покладистый, блестяще образованный», нарушается заменой «покладистый» на «светский». Последнее звучит нарочито и фальшиво и не имеет прямого отношения к существу дела. Все первоначальные характеристики Краснова показывают его опыт успешного участия в прежних органах высшего управления. «Светскость» его, истинная или выдуманная Шолоховым, к существу дела не имеет никакого отношения и «приплетена» искусственно, может быть, даже, по поверхностной аналогии: светский – свитский («бывший при Дворе и в свите»).

Из характеристики отношения либеральной интеллигенции к Краснову «раз писатель – значит культурный человек» вычеркиваются и переносятся в другое место текста следующие слова:

«могущий и национальный капитал приобрести и демократическую невинность сохранить».

Зачеркнутые слова, несущие в первоначальном варианте положительный смысл, Шолохов переносит несколькими строчками ниже и вставляет их в речь делегата-учителя, одного из противников избрания Краснова. При этом он заменяет слово «могущий» на «человек, который хочет» и вкладывает теперь уже отрицательный смысл во все выражение. Похоже, что сам Шолохов не вполне знает, как следует оценивать эту характеристику Краснова – как положительную или отрицательную.

Еще одну неточность текста, связанную с датой приглашения Краснова на Войсковой Круг Спасения Дона и получившуюся при исправлении Шолоховым текста, мы находим в этом же абзаце. Вместо первоначальной записи «И когда 28 апреля в день открытия Круга...» Шолохов переделывает: «И когда 1 мая на третий день...»

Это расхождение – важное, поскольку по воспоминаниям Краснова приглашение его на Круг состоялось действительно 1 мая – на четвертый день работы Круга. Следовательно версия событий первоначального варианта (когда обсуждение приглашения Краснова имеет место в первый день работы) иная и опирается на другой источник – возможно сам автор, не участвуя в заседаниях, пользовался лишь вторичной информацией о ходе работ Круга. А шолоховское исправление даты носит механический, поверхностный характер: он просто берет разницу между 1 мая и 28 апреля (три дня) и, недолго думая, не задумываясь особенно над ходом описываемых им событий, так и вписывает в рукопись: «1-го мая на третий день».

Приглядимся теперь к описанию характерной сцены (с. 6) – появлению перед делегатами генерала Краснова, будущего атамана.

«на сцену парадным молодецким шагом вышел высокий стройный...»

Яркая выразительная картина претерпевает некоторые изменения. Вместо «парадным молодецким» Краснов у Шолохова выходит по
парадному молодецки, а вместо «молодецким шагом вышел» – вышагал! Получившаяся картина фальшива, искусственна и не идет в сравнение с первоначальным вариантом.

Читаем дальше...

«В этом генерале... многие увидели тусклое отражение былой мощи империи... заплеванной подсолнечной лузгой...» (там же)

Шолохов исправляет – оплеванной... Всего одна буква, но сразу меняется смысл и точность выражения. Конечно, Россия, <за>плеванная лузгой и <о>плеванная – совсем не одно и тоже. В первом случае «заплеванная» – это характеристика состояния объекта (России). В втором – характеристика действия, направленного на объект (на Россию). Однако, следует отметить и иное. Ведь уже в те самые месяцы 1918 г. было известно и широко разошлось волошинское стихотворение:

С Россией кончено, на последях

ее мы прогалдели, проболтали,

пролузгали, пропили, проплевали,

замызгали на грязных площадях...»

Трудно поверить, что Шолохов мог бы заменить <за> на <о>, если бы он знал это стихотворение. И трудно поверить, что эти строки «Тихого Дона» написаны человеком, не читавшим Волошина...»

Откуда же взялся первоначальный текст, также написанный шолоховской рукой, и почему при исправлении его рука так поглупела? Шолохов не понимает полного смысла текста, написанного «им самим», вносит «неадекватные» исправления и фактически сам решает вопрос о своей со-авторской роли.

5. Немецкие поселяне Восточной Пруссии

В завершение нашего небольшого обзора шолоховского наследия представляется целесообразным рассмотреть еще один небольшой фрагмент – на этот раз машинописи восьмой части «Тихого Дона» с редакторской правкой рукою Шолохова. Страница эта относится по времени к 1921 году к рассказу о пребывании Григория Мелехова в банде Фомина и крайне интересна следующим. При описании занимаемого казаками хутора автор отмечает враждебность к ним мирного населения. И Григорий сравнивает эту враждебность с отношением мирного населения на неприятельской территории во время войны 1914-го года.

«...все говорило о том, что мирное течение жизни было неожиданно нарушено... Такое же безлюдье и такие же следы поспешного бегства жителей видел Григорий, когда (въезжал в населенные места) <казачьи полки ходили по> восточной Пруссии. Теперь довелось ему увидеть это же в родном краю... (Тогда угрюмые ненавидящие взгляды немецких поселян не смущали его. Он принимал это как должное и что на завоевателей ласково не смотрят.) Одинаково угрюмыми и ненавидящими взглядами встречали его тогда – немцы, теперь – казаки».

Эти строки, как убеждают нас Шолохов и шолоховеды, написаны в самом конце 30-х годов. Но откуда же тогда взялись в тексте упоминания немецких поселян и Восточной Пруссии, по которой ходили казачьи полки? Ведь Григорий Мелехов, служивший в 12-м донском казачьем полку, сражался на полях Галиции и в Румынии. Раздвоение сюжетной линии подробно анализировалось нами ранее*. Мы пришли к выводу о существовании в тексте романа двух разных авторских редакций. Одна из редакций, ранняя, повествует о боевых действиях в Восточной Пруссии, потому что место действия повествования на Дону еще не было привязано к станице Вешенской и находилось в другом округе, по всей видимости – в Усть-Медведицком. Перенос действия в Вешенскую был произведен автором, по-видимому, лишь после событий Верхне-Донского восстания 1919 г., а Шолохов, не разбираясь в тонкостях и деталях чужого текста, механически объединил эпизоды разных редакций.

Страница машинописного текста с редакторской правкой шолоховской рукой, на которой упоминаются Восточная Пруссия и немецкие поселяне, не могла бы появиться на свет, если бы «Тихий Дон», его герои, повествование, сюжет, образы действительно задумывались и возникали в голове Шолохова, а не переписывались с чужих рукописей. За десять с лишним лет творческой работы над романом, если она действительно имела место, Шолохов смог бы для себя решить вопрос: на каком из фронтов германской войны сражаются его герои. Мы же видим, что он не только не смог этого сделать, но и вряд ли понимал и различал отдельные нюансы текста, который переписывал и направлял в печать под своим именем.