В.И.Баранов, Ю.Г.Круглов. Новая версия мерзкой лжи



Литературные киллеры стреляют мимо цели

«Они писали за Шолохова. Самый грандиозный проект ХХ века». Эта суперсенсационная шапка вынесена на первую полосу «Новой газеты» (№ 44, 23—25 июня с.г.). В статье Н. Журавлева под тем же названием цитируются слова израильского литературоведа Зеевы Бер-Селлы: «Шолохов — вор»…

В названной статье, занимающей без малого две полосы, автор предпринимает попытку доказать неоспоримость выдвигаемых против Шолохова обвинений.

Как мы помним, родились они еще в 1929 году. Однако и после веских опровержений обвинения в плагиате возникали вновь. От газетных выпадов они трансформировались в мнимо научные сочинения типа незавершенного «Стремени «Тихого Дона» Н. Томашевской» (1974). Уязвимость ее аргументов также была доказана оппонентами.

Итак, теперь вот — самый грандиозный литературный проект века… Так сказать, Проект с большой буквы. Имеется в виду уже не просто традиционный акт создания неким автором своего творения, а нечто более масштабное, при непосредственном участии целого ряда заинтересованных органов и инстанций.

…»Первое, что читатель узнает (из готовящейся к выходу книги Бер-Селлы — Ю.К., В.Б.): замысел этого проекта возник еще в начале 20-х годов»… в недрах ОГПУ! Оказывается, надо было доказать в ту пору urbiet orbis что революция — не только разрушение всего и вся, но и созидание Нового. И свои «весьма амбициозные культурные планы» революция не стала откладывать в долгий ящик, а приступила к их реализации сразу после того, как прозвучал последний выстрел. Такая задача ставилась перед «специально созданным Пролеткультом».

Тут что ни посылка, то новация. Даже средний студент-филолог знает, что Пролеткульт пришит к делу белыми нитками, лопающимися под тяжестью непосильной нагрузки. Возник Пролеткульт еще до прихода к власти большевиков, сразу после Февральской революции 1917 года, и состоял он вовсе не из «одних бывших интеллигентов». Можно даже сказать совсем наоборот. В различного рода студии, кружки, театральные труппы ринулись представители вчерашних низов, пытаясь создать свою, пролетарскую культуру, в корне отличающуюся от культуры, создававшейся в проклятом прошлом дворянами и помещиками. Яростное полемическое отталкивание от прошлого и выработанных им художественных принципов и форм стало характернейшей чертой Пролеткульта. Что же касается амбициозности, то ее действительно было с избытком.

Ленин в наброске резолюции о пролетарской культуре со всей решительностью подчеркивал: «Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма…» А вскоре, 1-го декабря 1920 года, было опубликовано письмо ЦК РКП(б) «О пролеткультах», в котором ленинская идея о преемственности в развитии культуры получила дальнейшее развитие и обоснование.

Обнаружив таким образом потрясающую эрудицию в вопросах культурного строительства, автор статьи Н. Журавлев смело двигается дальше. «…В воздухе просто витал некий социальный заказ на гения из народа. Чем должен заниматься этот гений? В полном соответствии с национальной традицией он должен создать именно в литературе не что иное, как социалистический аналог «Войны и мира». Как нами было сказано только что, реальные ориентации пролеткультовцев были совсем иными, и романы и эпопеи казались им безнадежно устаревшими в принципе. Поскольку, по Н. Журавлеву, ОГПУ было своеобразным центром национального интеллектуализма, в нем работало «огромное количество людей интеллигентных, культурных, образованных», так сказать, сливки общества (о чем мы с вами, дорогой читатель, пока слыхом не слыхивали, а имели об этой славной организации, мягко говоря, несколько иное представление) — такому учрежденьицу ничего не стоило «аннулировать» одного автора («явный белогвардеец»), а его рукопись передать другому, назначенному в гении из народа.

Однако новоиспеченному гению даже и чужой текст не было нужды подвергать своей литературной обработке. «Подлинная картина реконструируется примерно следующая. С 1923 года начинается реализация проекта, для которого выбран Шолохов. Но ему было всего 18 лет, и он… не Лермонтов. За ним нет Московского Императорского университета и бабушки Арсеньевой… А потому дорога к появлению романа прокладывается составлением (не сочинением, а именно составлением!) некоей гепеушной бригадой на основе фрагментов арестованных рукописей романа (и — сей союз, видимо, в спешке опущен — Ю.К., В.Б.) отдельных «Донских рассказов».

Касательно недостаточной образованности Шолохова. Был и еще один классик, не менее ущербный в этом отношении (закончил всего три класса Кунавинского слободского училища). Правда, бабушку он имел тоже, и может быть даже более «подходящую», кладезь народной мудрости, но, согласимся, не могущую однако заменить Императорского университета…

Так вот, сей самоучка обретший еще в возрасте Христа небывалую в литературе всемирную славу, стал одним из образованнейших людей планеты, дружить с которым почитали за честь крупнейшие знаменитости мира, включая и тех, что заканчивали престижнейшие университеты. Кстати, когда Горького спросили, как он относится к слухам о шолоховском плагиате, он безоговорочно отметил, имея в виду связь «Донских рассказов» и «Тихого Дона»: «Конечно, это одна рука!»

Не стоит тратить дальнейших усилий на то, чтобы доказать уникальный примитивизм представлений Н. Журавлева по вопросам психологии художественного творчества. Ведь если поверить ему, что соответствующий «производственный литподряд» можно уподобить, к примеру, бригаде плотников, берущихся срубить избу. Коли что не понравится хозяину, — наймет другую бригаду, посноровистей, да, глядишь, и подешевле…

У Н. Журавлева буквально «вызывает восхищение» та система доказательств, которую выстраивает в своей книге Бер Сеела в поисках альтернативного автора «Тихого Дона». Формируется восемь — ни больше, ни меньше — пунктов. Конечно, автор — из людей, родившихся примерно в 1890 году, поскольку «автор явно (?!) постсимволист и близок к акмеистам». (К кому именно? Гумилеву? Ахматовой? Как известно, образцов прозы акмеизм не оставил.)

Далее. Автор «должен быть хорошо образован». (Без комментариев. См. выше о Горьком.) Должен быть белогвардеец… И так далее… И дата его ухода из жизни должна быть около 1920—1922 годов.

Вообще говоря, почему бы не обнародовать для завершения картины группу крови и другие подобные данные?

Ну, а такую мелочь, как талант, можно, конечно и не упоминать вовсе, чем и отличается статья Н. Журавлева. Как писал поэт: «единица — вздор, единица — ноль». Пришло время проектов, осуществляемых подрядно…

Вся статья Н. Журавлева — проявление наивного и вовсе не безвредного дилетантизма. И если уж разоблачать Шолохова, то не только как автора «Тихого Дона». Чего уж мелочиться? И вот на место автора романа, другого романа «Сони сражались за родину» ставится… Кто бы вы думали? Андрей Платонов! Ну, как же — вместе пили водку!

Надо ли говорить, что Андрей Платонов в нашей литературе занимает совершенно особое место. начиная с того неповторимого языка, «через» который пропускает он читателя в свой удивительный художественный мир. С точки зрения «среднеарифметической», стиль его «неправильный». (А «правилен» ли язык Достоевского? А Лев Толстой с его нагромождением синтаксических конструкций?)

Оказывается, Платонов, более чем кто-либо другой, отвечает требованиям, заранее сформулированным Бер Сеелой. Когда Сталин «посоветовал Шолохову написать очередную эпопею про идущую войну», Шолохову ничего не оставалось делать, как обратиться к старому другу. Андрей Платонов «почему-то именно в это время становится фронтовым корреспондентом (работа, паек и прочие). И почему-то после его ранней смерти работа над романом прекращается навсегда».

Кстати, люди из соответствующего ведомства, осуществлявшие «проект» и опекавшие Шолохова, не могли не знать, что Платонов подвергался разностной критике не только в 20-е годы (сталинская «резолюция» на полях повести «Впрок»: «Сволочь!»), но и после войны за рассказ «Семья Ивановых» (1947). Не очень надежным партнером оказывался в идейном отношении товарищ Платонов, особенно в свете доклада Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» и постановлений ЦК 1946—48 годов.

В заключение еще раз о таланте — пустяке, который совсем не интересует литературных киллеров. Белинский предлагал различать два вида талантов: у одних ум уходит в талант (Гончаров, автор «Обломова»), у других талант уходит в ум (Герцен «Былое и думы»). Шолохов — явно выраженный пример одаренности первого типа. И реализуется он прежде всего в создании характеров. Таких, которые в принципе невозможно смонтировать, они выписаны с максимальной психологической достоверностью, и читатель безоговорочно верит литературным героям. Какого бы персонажа «Тихого Дона» мы ни взяли — будь то Пантелей Прокофьевич, или мать его детей Ильинична, незабвенная Аксинья или Митька Коршунов — кто угодно, перед нами неповторимые характеры.

Но в первую очередь это, разумеется, Григорий Мелехов. Перед нами тип эпохального обобщения, имевший, кстати, реального прототипа, с которым молодой Шолохов вел многочасовые беседы… Мелехов — неистовый правдоискатель, в котором нет «второго человека», сидящего в каждом из нас и контролирующего наши поступки. По собственному признанию писателя, он хотел отразить в нем «очарование человека». Ниспровергателям, с арифмометром в руках просчитывающим все и вся, нет дела до чуда — характеров, не только поражающих нас своей неповторимостью. Именно через характеры, через систему сложных взаимосвязей между ними пред нами предстает грандиозная эпоха невиданной социальной ломки, воссозданная в гениальном «Тихом Доне».

Скоро 100-летний юбилей великого писателя. Как же хочется испортить это великое событие некоторым «товарищам», вытащив из сундуков с нафталином грязные, давно изношенные одежды.

В.И. Баранов,

доктор филологических наук

Ю.Г. Круглов,

доктор филологических наук