Зеев Бар-Селла. Жизнь мародера



"Солнечное сплетение". №№ 18-19

Писать о Михаиле Шолохове трудно
Гурген Борян 1

О Шолохове писать очень трудно
Сергей Воронин 2

Какое это трудное дело писать
о таком художнике, как Шолохов
Хасан Ат-Тахир Зарук 3

Писать о Шолохове непросто – и прежде всего потому, что каждый раз приходится выяснять, о ком пишешь. Да и шолоховский вопрос, которому перевалило за семьдесят, все чаще сводится к одному аспекту – совместимость/несовместимость идейно-художественного содержания и исторически-бытового наполнения романа "Тихий Дон" с личностью титульного автора.

Впрочем, в последние годы сторонники шолоховского авторства уже не столь безоговорочно настаивают на тождестве автора романа и Шолохова М. А., заявляя, что в течение жизни М. А. претерпел сокрушительные личностные изменения, превратившие его, по сути, в совершенно другого человека. Среди причин означенных перемен называют инсульт (1975 год – при получении известия о выходе в Париже книги D* "Стремя "Тихого Дона""), алкоголизм (1955 год – помещение в "кремлевскую" больницу), контузию (январь 1942 года – авиакатастрофа при приземлении в Куйбышеве)...

Кандидат биологических наук Николай Кастрикин так прямо и пишет: "Как это ни грустно, но в интересах истины следует различать раннего Шолохова (до января 1942 года) и позднего. Между ними – личностная и художественная пропасть. Разве можно серьезно говорить об этих вымученных подражаниях самому себе (главах из так и не опубликованного романа "Они сражались за Родину" и второй части "Поднятой целины")? "..." Если ранний Шолохов вызывает удивленное благоговение, то поздний – лишь неловкость, стыд и жалость..."4.

Н. Кастрикин решительно не согласен со старшей дочерью Шолохова, которая полагает, что талант писателю отшибло лишь в 1964 году, когда того настиг микроинсульт5. С последним диагнозом тоже не все слава Богу, поскольку вдова писателя относит заболевание – и не микро-, а полноценный инсульт – к 1961 году...6

Дальнейшее развитие концепции шолоховского авторства закономерно увенчалось заявлением К. Г. Смирнова, что Шолохов – это не Шолохов, а свой собственный сводный брат...7

Кабы изучение творческой личности было безраздельной вотчиной травматической психопатологии и генеалогии, так бы нам остаток дней и терпеть. Но есть еще наука филология. А раз так...

 

ИМЕТЬ И НЕ ИМЕТЬ

Даже когда Шолохова никто ни в чем не обвинял, приходилось держать ответ – отвечать за те слова, что он объявил своими. А вопросов к "Тихому Дону" ох как много... Начиная с самого простого – что слова означают? Вот это слово, например? Или вон то?

Для объяснений с читателем писателю дан специальный жанр – авторские примечания.

Вот, скажем, призвали Григория Мелехова в армию, прибыл он в Западный край, а тут:

"Бравый лупоглазый вахмистр Каргин, с нашивками за сверхсрочную службу, проезжая мимо Григория, спросил:

– Какой станицы?

– Вешенской.

– Куцый?

Григорий, под сдержанный смешок казаков-иностаничников, молча проглотил оскорбление" (I, 3, 2).

Персонажи явно понимают в чем дело, а вот читателю невдомек – за что Григория назвали куцым, и в чем, собственно, состоит оскорбление?

Тут и приходит очередь автора:

"Станицы, – разъясняет он, – имели каждая свое прозвище; Вешенская – Кобели".

Впрочем, какова связь между кобелем и куцым понятно, опять же, не всем. Обратимся к Далю: "Куцый, короткохвостый, либо безхвостый, кургузый или корнохвостый. "..."// Куцый, заяц, косой;// дворняжка. Далеко куцому до зайца!" (Изд. 1881 г., II, 228).

Авторское толкование – "Кобели" – не из самых доходчивых, так что о смысле эпизода читателю все равно предложено догадаться самому: Григория, наверное, оскорбило то, что вахмистр назвал его дворнягой с обрубленным хвостом...

А теперь наступает пора последнего вопроса – текстологического. Свой нынешний вид авторское примечание получило достаточно давно – в 1929 году, в первом же отдельном издании I-й книги романа. Отличия версии-1929 от нынешней – минимальны:

"Станицы имеют каждая свое прозвище; Вешенская – кобели".

Это значит, что в 1929 году прозвища у станиц были еще вещью актуальной ("имеют"), а четверть века спустя стали историей ("имели"). Хуже с самим прозвищем, поскольку написание со строчной буквы указывает, скорее, на то, что "кобели" служили кличкой не станицы, а ее жителей.

Это в 29-м. Но отступим всего на один год назад – и обнаружим такое...

А обнаружим мы, что в первой – журнальной – публикации примечание это имело вид совершенно немыслимый:

"Станицы имеют прозвище; Вешенская – кобелями".

Станицы имеют прозвище!? – одно на всех?!

А вот "тире" перед последующим существительным в косвенном падеже (в данном случае творительном множественного числа) означает только одно – эллипсис, указание на опущенный предикат. И таким предикатом может быть лишь сказуемое из предшествующей части фразы.

Следовательно, в полном виде вторая часть фразы способна выглядеть только так:

Вешенская имеют (!) прозвище (!) кобелями (!).

Иного – в тесных рамках русского синтаксиса – не дано.

Итак, что же перед нами? Свидетельство шолоховской малограмотности? Несомненно. Но только ли малограмотности? Ведь и спустя четверть века, и в самом исправном виде примечание это все равно остается невразумительным – даже для читателя, что держит под подушкой далевский словарь!

Отгадка у загадки, наверное, одна: автор романа намеревался дать развернутое примечание к реплике вахмистра. Но только намеревался – в дальнейшем, в том будущем, которого у него не было. А пока что автор ограничился беглыми пометами – указанием на то, что потребует разъяснений и о чем в данном примечании пойдет речь. Заметкой для себя, с недосказанностями и пропуском ясных для автора подробностей:

* Станицы имъютъ прозв.

= "Станицы имъютъ прозв[ища]... ("прозвище" – это, конечно, от

шолоховской бестолковости)...

* Вешенск. прозв. кобелями

= "Вешенск[iе казаки] прозв[аны] кобелями"

Отсюда, кстати, и тире – Шолохов решил, что здесь зашифровано то же самое слово, что и в первой части, – "прозвище". А раз то же самое – можно его опустить. И не таких опускали...

А автор в чужие руки не дался... Ни в 1928 году, ни четверть века спустя... И не дастся – до самого последнего издания, на котором будет стоять: "М. Шолохов "Тихий Дон""...

* * *

А. Г. и С. Э. Макаровы установили, что ряд авторских примечаний в романе, свидетельствующих о трагическом непонимании Шолоховым текста произведения ("атаман", "Вересаев"), целиком заимствованы из доступных справочных пособий (первое издание "Большой Советской Энциклопедии" и "Литературная энциклопедия" 20 – 30-х гг.)8.

Тверской энтузиаст борьбы за чистоту шолоховского имени А. В. Огнев в этой связи горестно сетует: ""..." Макаровы в качестве доказательства (принадлежности романа не перу Шолохова. – З. Б.-С.) используют то, что Шолохов допускает чисто формальный – ошибочный – текст примечаний. Можно было бы принять в расчет эти обличения, если бы было точно установлено, что он (Шолохов. – З. Б.-С.) имел непосредственное отношение к примечаниям.

Макаровых не останавливает то, что в некоторых случаях специально оговаривается их (примечаний. – З. Б.-С.) авторский характер, например: "Станицы имели каждая свое прозвище. Вешенская – Кобели (прим. автора)""9.

ЛОШАДИНАЯ НАУКА

Первый бой Григория Мелехова... 12-й Донской казачий полк на плечах неприятеля врывается в приграничный галицийский городок. Австрийские пехотинцы разбегаются по улицам предместья. "Григорий шашкой плашмя ударил коня. Тот, заломив шею, понес вдоль улицы" (I, 3, 5).

Вроде бы, все как надо... Тем не менее уже в первом книжном издании (1929) фраза подверглась переделке и стала выглядеть так:

"Тот, заломив шею, понес его вдоль улицы".

30-е годы – новые новости: "Тот, заломив шею, понес его по улице".

Зачем? Ведь какая, собственно, разница: "вдоль улицы" или "по улице"?

Да все просто – прежнее "вдоль" столкнулось с переделанным началом следующей фразы. Раньше было: "Над железной решеткой сада, качаясь, обеспамятев, бежал австриец без винтовки, с кепи, зажатым в кулаке".

А в 30-е годы стало так: "Вдоль железной решетки сада..."

Понятно, что получившееся повторение – "...вдоль улицы. Вдоль железной решетки..." – взыскательного мастера не удовлетворило, и пришлось с одним "вдоль" расстаться. С тех пор читается так: "...понес его по улице. Вдоль железной решетки сада, качаясь...".

Ну вот – с 30-ми годами разобрались... Но что заставило уже в 1929 году придираться к вполне приличной фразе?

Только одно – Шолохов не знал одного конкретного и совершенно специфического значения глагола "нести" – "лошади несут" – "понесли, взбесились и помчали" (Даль "1881", II, 537).

Так вот, "понес" – это, понятно, форма совершенного вида глагола "нести", но в значении, отличном от обычного, – не "таскать", а "взбеситься и помчаться".

Конь Григория понес – будучи ударен плоской стороной шашки.

Не поняв этого, Шолохов уж и вовсе растерялся, столкнувшись на той же странице с фразой:

"Конь прыгнул, всхрапнув, понес Григория на средину улицу".

То, что эта фраза произвела на Шолохова сильное впечатление, подтверждается первоначальной правкой, внесенной в предыдущий пассаж. Правка эта полностью ориентирована на последующую фразу:

"...понес Григория на средину улицы"

"...понес его вдоль улицы"

Мало того, через фразу скачет еще одна лошадь и опять что-то тащит:

"Мимо Григория вспененная лошадь протащила мертвого казака, и лошадь несла, мотая избитое оголенное тело по камням".

Так вот, эта фраза никаким изменениям не подверглась, а зря – именно в данной фразе мы встречаем глагол "нести" в том самом, недоступном Шолохову значении. Он-то решил, что лошадь несет мертвое тело, а дело обстоит совсем иначе. Тело лошадь "протащила", а "несет" она не тело, а себя самое – т. е. "понесла, взбесилась и помчала".

То, что лошадь обезумела, ясно из того, что она "вспененная". Лошадь-то никто не погоняет – всадник мертв, значит, мчится она по собственной воле, гонимая страхом перед висящим в стремени трупом.

Зато две другие фразы Шолохов мучил беспрестанно:

Было: "понес вдоль улицы" – стало: "понес его вдоль улицы", и наконец: "понес его по улице".

Было: "понес Григория на средину улицы" – стало: "вынес Григория на середину улицы".

Но ведь на лошадей в этой главе возложена вовсе не транспортная функция – они лишь завершающий мазок картины всеобщего безумия. Безумен Григорий – "Распаленный безумием, творившимся кругом, занес шашку" над головой австрийца... Безумен австриец – бежал "обеспамятев"... Безумны лошади – несут...

А Шолохову ноша оказалась не по силам...

Ну, ладно – ну, не справился... И что же из этого следует?

Да, в общем-то, всё: язык Шолохова – это не язык автора. А раз автор романа и Шолохов говорят на разных языках, то мы имеем дело с двумя разными людьми.

ПОЛ-ЛОШАДИ

Тяжела гражданская война. И особенно тяжко, что не далекая чужая земля, а родная околица обернулась театром военных действий. Правда, с другой стороны, противнику куда как хуже. Ему здесь каждая былинка враг, каждая щель – западня...

А казак – на своей земле. И пока враг мыкается по голой степи, казак тайными путями несет ему смерть.

В начале 1918 года Григорий воевал на стороне красных и со своими двумя сотнями двинулся на охват правого фланга "чернецовцев".

"Двадцать верст дали круга. "..." Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до пояса" (II, 5, 12).

Лошадям – до пояса?! Это как? Может, всаднику до пояса? Вряд ли – там, где всаднику по пояс, лошадь тонет с головой. А снег не вода – не выплыть... Может, что-то есть такое в лошадях, что казаку известно, а нам невдомек? Вот Даль вспоминает, что бывают у животных "поясa"!.. Впрочем, тут же замечает, что так именуются "поперечные полосы другой шерсти" (Даль, III, 376). Поперечные, а не продольные! Не на задних же ногах шагали лошади по балке!?..

А может, речь идет о какой-то части сбруи? Ведь там столько всякого – седла, чересседельники, подпруги, потники...

Так нет, никакую часть сбруи (ременную или иную) никто и никогда "поясом" не называл.

Или все-таки Шолохов имеет в виду именно середину лошадиного туловища? Но лошадь подпоясаться не может! Чтобы подпоясаться, нужна талия...

И вот эдакая глупость держалась в романе целых 15 лет – лишь в 1945 году Шолохов смекнул, что снег доходил лошадям "до брюха"!

Так ведет себя Шолохов. А как ведут себя лошади? А вот так:

"Лошади, спускаясь, топли (после 1932 г.: "тонули". – З. Б.-С.) в рыхлом снегу по пузо" (III, 6, 30).

""..." тверда земля, и растет по ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо "..."" (I, 3, 1).

И так:

"Разъезд вброд переехал речушку, вода подходила лошадям по пузо "..."" (I, 3, 5).

Так что же, на самом деле, было написано в загадочной фразе про подпоясанных лошадей? Только одно:

"Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до пуза"...

"До пуза", а не – "до пояса"!!!10

Ясно, что перед нами ошибка. Ошибка, порожденная неумением прочесть слово и глупостью при выборе возможного прочтения. А из этого, в свою очередь, следуют два вывода.

Что могло заставить читать "пояс" там, где написано "пузо"? Только почерк автора романа. А значит, что в этом почерке "у" было сходно с "о", а букву "з" можно было при некотором усилии принять за "яс"...

Будь у нас один подобный случай, можно было б засомневаться. Но случай этот не единственный.

Автор пишет: "подъ городомъ Сталупененъ" – Шолохов читает: "под городом Столыпиным" (I, 1, 14; II, 4, 4)11.

Здесь он разглядел в авторском "у" букву "ы"...

Смирившись с установленным нами фактом, В. Васильев, не самый безнадежный из московских любителей Шолохова, все еще пытается спорить с нашей интерпретацией данного безобразия (шолоховские глупость и невежество), заявляя, что "Столыпин – народно-этимологическое название города Сталупенена "..." – типичный случай "перевода" с чужого языка в народе (по созвучию, "детская рифма"). В. Немирович-Данченко (не Владимир, естественно, а – Василий. – З. Б.-С.) в книге "Скобелев", рассказывая о плане заграждения минами Дуная у местечка Парапан, пишет: знаменитый генерал спросил уральских казаков: "Знаете ли, куда вы теперь идете..." Солдаты стали мяться... "В Барабан, ваше-ство!" – "Ну все равно, Парапан или Барабан..." "..." В минувшую войну дворцовый ансамбль Сан-Суси, на территории бывшей ГДР, наши солдаты переименовали в "Самсоси" "...""12.

Но приводимые В. Васильевым иллюстрации свидетельствуют как раз об обратном – не могло быть здесь никакой "детской рифмы", поскольку слова "город Столыпин" мы ни разу не встречаем в речи персонажей, а исключительно в авторском тексте (на что и было указано уже в 1989 году)...

А еще есть дед Гришака – дед Натальи Мелеховой (в девичестве – Коршуновой). В краткой биографической справке о нем Автор сообщает: "Участвовал в турецкой кампании 1877 года "..." За боевые отличия под Плевной и Рошичем имел два Георгия и георгиевскую медаль" (I, 1, 19). И дед Гришака Автору не перечит: "- А я в турецкой кампании побывал... Ась? Побывал, да. "..." Под Рошичем был бой... "..." Два Егория имею! Награжден за боевые геройства!.." (I, 1, 23).

Итак, подвиги свои дед совершил в 1877 году. Где – тоже ясно: в Болгарии, и даже еще конкретней – под Плевной и Рошичем. Ну что ж, Плевна – место известное. Наверное, и Рошич чем-то знаменит... Только чем? Военная история на этот счет хранит полное молчание. Да и география не более разговорчива. Потому что не было ни такого боя, ни такого Рошича!

Зато был Рущук – турецкая крепость и портовый город на Дунае. Известностью своей, впрочем, Рущук обязан не победам русского оружия, а тому, что наступавшим Восточным отрядом Дунайской армии командовал тогдашний цесаревич и будущий император Александр III. Естественно, что в дореволюционной историографии Рущуку уделялось намного больше внимания, чем он того заслуживал...

Так вот, Рущук назван Рошичем дважды – в авторской речи и в речи персонажа. При этом никаких причин менять невнятное слово Рущук на не более понятное Рошич тоже не отыскать. Даже в турецком названии городка – Хрущук – для русского уха больше смысла, чем в слове

"Рошич". Болгары же дали городу и вовсе нетрудное имя – Русе!..

Откуда же тогда взялся Рошич? От невежества и глупости.

С началом и концом – "Р" и "мъ" – Шолохов еще справился, зато со

всеми прочими буквами в слове "Рущукомъ" оплошал:

"у" один раз прочел как "о" [ ], а потом как "и" [ ];

"о" перепутал с "е" [ ];

"к" принял за "ч" [ ]...

Так что, поставив "ш" там, где написано "щ", Шолохов совершил наименьшее из прегрешений. А вычитав из "пуза" – "пояс", он лишь подтвердил правоту русской поговорки, увековеченной неутомимым В. Далем:

"Дураку пo-поясъ, а умный сухъ пройдетъ" (III, 376).

И что замечательно – до "пуза" Шолохов так никогда и не добрался, а поменял "пояс" на "брюхо". И это – второй вывод: у Шолохова и Автора романа "Тихий Дон" – разный словарь. Шолохов обозначает живот лошади словом "брюхо", а Автор – "пузо". Разный словарь – это разные языки. Ну, а уж где разные языки, там непременно – разные люди.

* * *

Нет, не ладилось у Шолохова с лошадьми...

Есть в III-й книге романа такой эпизод: к сидящим в засаде казакам приближается (на свою беду) конный разъезд красных.

"Человек десять конных молча, в беспорядке ехали по дороге. На пол-лошади впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура" (III, 6, 30).

Так эта фраза выглядела уже в журнальной публикации 1932 года. Но до тех пор прошло три года (1929 – 1931), когда цензура третью книгу до читателя не допускала. Вначале, видимо, запрет этот не казался абсолютным, и в 1930 году Шолохову еще удавалось публиковать какие-то отрывки.

Напрасно он это делал, потому что в изданной "Библиотекой "Огонек"" книжечке "Девятнадцатая година (Неопубликованные главы "Тихого Дона")" мы можем сегодня обнаружить такое:

"На площади впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура".

Какая площадь? Откуда взяться площади на степной дороге?

Ясно, что площадь здесь не к месту, но как вообще можно было вычитать "площадь" из половины лошади?..

Русский язык начала ХХ века мы понимаем без большого труда, но знаем его очень приблизительно. И еще приблизительней наши знания о специфических сферах языкового обихода. Например, о сокращениях.

Даже в специальной литературе практически не отмечено, что в 10-е годы иными были не только аббревиатуры (это очевидно), но и правила их образования. Например, мы без труда расшифровываем аббревиатуру "гос." – "государственный (-ое, -ая)", но вряд ли отдаем себе отчет, что дожившее до наших дней сокращение "Гохран" отличается от аббревиатуры "Госстрах" не только содержательно, но и принципиально: в эпоху учреждения Гохрана слова в сокращениях были представлены открытыми слогами ("го=", а не "гос="). Потому и НЭП вначале назывался НЭПО – Н[овая] Э[кономическая] ПО[литика]... И языковый ландшафт карательных органов свидетельствует о времени их учреждения: СИЗО – С[ледственный] ИЗО[лятор], ШИЗО – Ш[трафной] ИЗО[лятор]...

Из той же эпохи и знаменитая аббревиатура "зе-ка" или "зека". Впрочем, здесь принцип сокращения иной – тройной. Вначале было слово "заключенный" (заменившее прежнего "узника" с его ненужными революционными ассоциациями), затем – сокращение первого рода, вполне понятное: "зак.". И вот здесь происходит главное – аббревиатура "зак." сокращается вторично: "з/к". То, что мы знаем теперь ("зе-ка", "зека"), – это третья степень сокращения – чтение названий букв, входящих в аббревиатуру. Но сама форма "з/к" такого чтения не предполагала; косая черта ("/") служила лишь обозначением пропуска гласного "з"а"к". Тому же правилу подчинялось и наводнившее деловую и частную корреспонденцию сокращение "к/к", заменившее самое обычное слово "как" (во всех его функциях).

Это – сокращения общепринятые, но были, наверняка, и индивидуальные, особенно в черновиках, записках для себя...

На такую мину, судя по всему, и напоролся Шолохов, пытаясь прочесть в рукописи слово "п/лошади" – "пол-лошади". С первой попытки не преуспел – вышло "площади"... Через два года все-таки справился. Или кто-то грамотный помог...

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

История третьего шолоховского романа темна и невразумительна. Более того, в последние годы высказано мнение, что известные нам печатные фрагменты вообще не относятся к роману "Они сражались за Родину"...

С таким заявлением выступил бывший литературный секретарь Шолохова Федор Шахмагонов. Опирается он на слова самого писателя, сказанные, как можно понять из контекста воспоминаний, еще при жизни Сталина:

"- "..." "Они сражались за Родину" вовсе не роман, а фронтовая повесть...

И Михаил Александрович рассказал, каким образом фронтовая повесть превратилась молвой в роман"...13

Сразу же прервем мемуариста: не надо пенять на молву – сноской "Главы из романа" сопровождалась публикация уже самого первого отрывка из произведения "Они сражались за Родину"...14

Но продолжим слушание показаний Шахмагонова:

""..." Некоторое время спустя после окончания войны в журнале "Знамя" была опубликована статья американского литературного критика. В ней он рассуждал о возможности появления всеохватывающей эпопеи в жанре романа о Второй мировой войне. В своих рассуждениях, сравнивая характер дарования Хемингуэя, Драйзера, Ремарка и Шолохова, он пришел к выводу, что создание такого масштаба произведений можно ожидать только от автора "Тихого Дона".

Сталин пригласил к себе Шолохова. Принимал его в присутствии Г. М. Маленкова. Они дали прочитать Михаилу Александровичу статью, и Сталин сказал, что ждет от него именно такого всеохватывающего романа о войне. Сталин даже добавил, что если в романе прозвучат мотивы пацифизма, это простится.

Михаил Александрович сослался на то, то он еще не окончил повесть "Они сражались за Родину".

– Пусть эта повесть войдет главами в большой роман.

"..." Так родилось обещание Шолохова создать роман-эпопею "Они сражались за Родину" в трех книгах. Правда, он нигде не разъяснял, что главы повести войдут в этот роман, хотя и пытался как-то их привязать к этой грандиозной задаче"15.

Утверждение в последней фразе снова вызывает возражения, поскольку "разъяснял" – в частности И. Араличеву в 1947 году: "Опубликованные главы романа – из середины"16.

Кроме того, рассказ Шахмагонова входит в некоторое противоречие с версией ростовчанина Владлена Котовскова, также опирающегося на слова Шолохова:

"Мне не раз приходилось слышать рассказ Михаила Александровича о том, с чего начинался его военный роман. В июне 1967 года во время вешенской беседы Шолохова с молодыми писателями стран социализма я записал этот рассказ и теперь, дополняя ранее или позднее слышанными деталями, воспроизведу его:

"Когда и как я начал писать роман 'Они сражались за Родину'? На фронте, в сорок втором году. Однажды я задержался в Москве после контузии, и меня пригласил к себе на квартиру в Кремль Сталин. Были там члены Политбюро. Состоялся разговор. Сталин похвалил 'Науку ненависти' "..."

Сталин начал раскуривать трубку и спросил:

– Когда вышел роман Ремарка 'На Западном фронте без перемен'?

– В русском переводе в 1929 году.

– Поздно. Через десять лет после войны. Роман о нынешней войне надо писать сейчас. Ремарк – это буржуазный писатель, а вы – советский писатель, коммунист. К тому же нынешняя война является для нас освободительной, народной, священной – Отечественной войной.

Я заикнулся было, что Лев Толстой взялся за роман 'Война и мир' через пятьдесят лет после разгрома Наполеона в Отечественной войне, но Сталин прореагировал на это так:

– Ремарк, конечно, далеко не Толстой, но откликнулся на события войны быстрее, – пыхнув трубкой, Сталин продолжал: – Положение на фронтах, несмотря на разгром немцев под Москвой, остается тяжелым. В какой-то момент, когда Гитлер бросит ва-банк все свои силы, положение может стать даже критическим. Но мы выдюжим. Я верю в наш народ. Будет и на нашей улице праздник. Так что пишите роман.

– Трудно во фронтовых условиях.

– А вы попробуйте.

Вот я и пробую с сорок второго года... ""17.

Последний рассказ Шолохова, конечно, более всего напоминает помесь шестидесятнических анекдотов о Сталине ("А вы попытайтесь... Как говорит Лаврентий Павлович, попытка – не пытка...") с приказом народного комиссара обороны № 345 от 7 ноября 1942 года ("Товарищи! Враг уже испытал силу ударов под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!")18.

Тем не менее – и несмотря на анахронизмы (в начале 1942 года Сталин цитирует свой приказ, отданный только в ноябре) – версия Котовскова представляется вполне логичной: в 1942 году Сталин поручает Шолохову написать роман, и в 1943 – публикуются первые главы... Но наше внимание привлекают задействованные литературные имена: Ремарк и Лев Толстой. Если верить Шолохову, беседующему с молодыми писателями из соцстран, имена эти были у Сталина на слуху... Относительно Льва Толстого это звучит правдоподобно, но вот – Ремарк...

Потому гораздо убедительней в этой части рассказ Шахмагонова: сопряжение Шолохова с Ремарком и Толстым было подсказано Сталину статьей, опубликованной в "Знамени". Автором ее был американский критик Стенли Эдгар Хаймен, а называлась она вполне в духе сталинских амбиций: "Новая "Война и мир""19. Конечно, выполнять повеление владыки полумира намного почетнее, чем действовать по указке заокеанского щелкопера... Поэтому антураж пришлось подправить: война, Кремль, Политбюро столпилось у стола... Великий полководец, зорко глядя в грядущее, прикидывает, что народу и армии нужнее в данный решающий момент: обеспечить успех летней кампании 1942 года или Шолохову – условия для написания романа?..

Вот так, легко и безмятежно творил Шолохов легенду своей жизни, ту легенду, в которой Вождь разговаривал с ним на равных!

Впрочем, бывало, что Шолохов от Сталина и открещивался. Вот Виктору Петелину запомнилось:

"Записки так и сыпались. "..." На каждый вопрос Шолохов отвечал коротко и ясно. Вопросы, вопросы, вопросы...

– "..." Вот в этой записке утверждается, что я пишу роман "Они сражались за Родину" по указу Сталина. Это не соответствует действительности. Ничего мне Сталин не говорил и не советовал. Сталин говорил, что надо писать о войне. Говорил он это многим. Сталин действительно вызвал меня в 1951 году и спросил, когда был опубликован роман Ремарка "На Западном фронте без перемен". Я по памяти сказал. Сталин сказал, что писать надо о войне сейчас, а не ждать, как Ремарк, восемь лет"20.

Записки бросали Шолохову слушатели Академии бронетанковых войск. С чего это вдруг задушевные беседы со Сталиным оказались не ко двору? А с того, что танкистов-академиков Шолохов посетил 21 февраля 1956 года – на следующий день после произнесения речи на ХХ съезде КПСС... И вот одно вранье сменяется другим так же непринужденно, как и даты – 1945... 1942... 1951...

Но перейдем от слов сказанных к словам запечатленным.

Всего был опубликован 21 фрагмент "глав из романа": 8 – в 1943 году ("Правда" и "Красная звезда"), 4 – в 1944 (там же), 4 – в 1949 ("Правда" и "Сталинградская правда"), 1 – в 1954 ("Ленинградский альманах" и "Литературная газета") и 4 – в 1969 ("Правда"). А еще в 1992 году дочь Шолохова С. М. Туркова обнародовала доцензурную машинопись публикации 1969 года21.

Это все. От рукописей осталось одно воспоминание – Владлена Котовскова:

"Это было летом 1950 года. Однажды, когда Михаил Александрович уехал в отдаленные колхозы района посмотреть, как идет уборка хлебов, его дочь Маша провела меня в кабинет писателя на втором этаже. "..."

С огромным волнением рассматривая стол, за которым работал великий писатель, я заметил у машинки странички и небольшую книжечку "Библиотека красноармейца. Из фронтовой жизни. Михаил Шолохов. Они сражались за Родину. Военное Издательство Народного Комиссариата Обороны. 1943".

В начале каждой из страничек надпись: "М. Шолохов. Они сражались за Родину. Глава I".

Одна страничка написана чернилами, четким шолоховским почерком, две другие отпечатаны на машинке, но все три были густо испещрены поправками автора.

Первая фраза рукописи выглядела так: "Между холмов по широкому суходолу перед рассветом хлынул густой южный ветер".

На первой машинописной странице она читается уже так: "Перед рассветом с юга по широкому суходолу хлынул густой и теплый весенний ветер".

Опять правка, и вот фраза становится такой, какой мы ее знаем теперь: "Перед рассветом по широкому суходолу хлынул с юга густой и теплый весенний ветер""22.

Такой мы знаем первую фразу из куска, опубликованного в 1954 году. Вот это работа над словом! Семь страниц 4 года писал! Одну первую фразу и ту дважды переделывал взыскательный художник!..

А что за книжка лежала на столе? Котовсков и тут дает исчерпывающую информацию: Шолохов Михаил. "Они сражались за Родину". Военное Издательство Народного комиссариата Обороны. 1943. "Библиотека красноармейца. Из фронтовой жизни". Подробнее, кажется, некуда...

Поэтому обратим внимание на то, о чем не сказано. А не сказано только одно – где издана книжка?.. Так вот, Котовсков не виноват. Просто книжка, лежавшая на столе, была sine loco. А в 1943 году таким негативным признаком обладали лишь два издания "глав из романа" – оба из Куйбышева. Друг от друга отличались они количеством страниц: в одной брошюрке их было 59, а в другой – 63. И содержанием настольной книжки, несомненно, были именно "главы из романа", опубликованные первыми, поскольку все аналогичные публикации с продолжением несли на обложке специальную помету: "Выпуск 2".

Но это то, что показывали гостям. На самом же деле писавший текст 1950 – 54 годов держал перед глазами совсем другую книгу...

"Перед рассветом по широкому суходолу хлынул с юга густой и теплый весенний ветер"23.

Ср.: ""..." с юга со степного гребня, набегом шел теплый и мокрый ветер". Это – "Поднятая целина". Книга 1-я, глава 2624.

А вот снова "Они сражались за Родину", 1954:

"С хрустом стал оседать в оврагах подмерзший за ночь последний ноздреватый снег"25.

Сравниваем:

""..." с шорохом и гулом стал оседать крупнозернистый снег"...

Откуда? Правильно! – "Поднятая целина", книга 1-я, глава 2626.

А вот еще из "Они сражались..." 1954 года:

"Острое бледно-зеленое жальце ее пронизало сопревшую ткань кленового листа. "..." Поднялась, выпрямилась травинка "...", упорно и жадно тянущаяся к вечному источнику жизни, к солнцу"27.

Переворачиваем страницу все той же 26 главы 1-й книги "Поднятой целины":

""..." острое зеленое жало травяного листика, отталкивая прошлогодний отживший стебелек, стремится к солнцу"28.

Вот эдак, попросту, без затей – берется 26-я глава "Поднятой целины", и из нее тачается начало очередного романа...

Эти текстуальные совпадения в двух главах из двух разных романов обнаружил уже Герман Ермолаев29. Правда, он предпочитает именовать их не совпадениями, а аналогиями. А само бесстыдное передирание – угасанием таланта. Мол, писательская манера не изменилась, а способности уж не те... Ну, это понятно – Ермолаев считает, что Шолохов и "Тихий Дон" написал...

Так что не будем множить аналогичные примеры, а рассмотрим совсем иной аспект поэтики.

И начнем мы с самого начала: с куска романа, дошедшего до читателя самым первым – 5 мая 1943 года.

Рассказывает персонаж по имени Иван Звягинцев:

"Видишь рубец у меня на верхней губе? "..." На первое мая я и другие мои товарищи комбайнеры затеялись выпить. Собрались семейно, с женами, гуляем, гармошка нашлась, подпили несколько. "..."

Была на этой вечеринке одна барышня, очень хорошо "цыганочку" танцовала. Смотрю я на нее, любуюсь, и никакой у меня насчет ее ни задней мысли, ни передней нет, а жена подходит, щипает за руку и шипит на ухо: "Не смотри!" Вот, думаю, новое дело, что же мне на вечере зажмурки сидеть, что ли? Опять смотрю. Она опять подходит и щипает за ногу, с вывертом, до глубокой боли: "Не смотри!" Отвернулся, думаю, чорт с тобой, не буду смотреть, лишусь такого удовольствия. После танцев садимся за стол. Жена против меня садится, и глаза у нее, как у кошки, круглые и искру мечут. А у меня синяки на руке и на ноге ноют. Забывшись, гляжу я на эту несчастную барышню с неудовольствием и думаю: "Через тебя, чертовка, приходится незаслуженно терпеть! Ты ногами вертела, а мне расплачиваться". И только я это думаю, а жена хватает со стола оловянную тарелку и со всего размаху – в меня. Мишень, конечно, подходящая, морда у меня всегда была толстая. Не поверишь, тарелка согнулась пополам, а у меня из носа и из губы – кровь, как при серьезном ранении.

Барышня, конечно, охает и ужасается, а гармонист упал на диван, но и задрал выше головы, смеется и орет дурным голосом: "Бей его самоваром, у него вывеска выдержит!" Света я не взвидел! Встаю и пускаю ее, жену то-есть, по матушке. "Что же ты, говорю, зверская женщина, делаешь, так твою и разэтак?!" А она мне спокойным голосом отвечает: "Не пяль глаза на нее, рыжий чорт! Я тебя предупреждала""30.

Текст как текст – похоже на плохого Зощенко. Ничего излишне замечательного...

Но сделаем усилие – продолжим чтение:

"Тут я успокоился несколько, сел и обращаюсь к ней вежливо, на "вы": "Так-то, говорю, вы, Настасья Филипповна, показываете свою культурность? "..."""31.

Что-о?!! Может, это фигурально?.. "Настасья Филипповна" равняется скандалу!?

Да нет, никакой фигуральности! Вот – через страницу:

""..." "Что ж, Настасья Филипповна, вешайся, веревка за сундуком лежит""32.

И на следующей – опять она:

"Скажу тебе откровенно и по секрету, никак переписку со своей Настасьей Филипповной не налажу"33.

А в быту муж кличет ее просто "Настасьей":

""Ополоумела ты, Настасья! "..."""34;

""Возьми, Настасья, прочитай про трактор. "..."""...35

Так что ж это – случайность? Вроде нет, потому как сказано про несчастную эту женщину еще и такое:

""..." последние два года испортилась она у меня. А испортилась она, прямо скажу, через художественную литературу. Восемь лет "..." работала она прицепщиком на тракторе, ни в обмороки не падала, никаких фокусов не устраивала, а потом повадилась читать разные художественные книжки, с этого и началось"36.

Так может, это намек? На художественную литературу? Только как его понимать? А как хочешь, так и понимай!.. На данном этапе.

Потому что, едва простившись 5 мая с Настасьей Филипповной, мы уже на следующий день – в номере от 6 мая – встретим очередную загадку:

"В саду пахло вянущей травой, дымом и пригоревшей кашей. Около полевой кухни, широко расставив кривые ноги, стоял "..." бронебойщик Петр Лопахин"37.

Лопахин – это "Вишневый сад", пьеса А. П. Чехова. Так что Настасья Филипповна не в одиночку ходит – их тут, литературных героев, целый табун.

Правда, зовут нашего Лопахина не Ермолай Алексеевич, а Петр (15 ноября 1943 года нам даже отчество сообщат: "Федотович"38), да и сад на заднем плане не вишневый, а яблоневый ("Легкий ветер шевелил листья яблони"39)...

Но не стоит торопиться, потому что 14 ноября 1943 года, за день до знакомства с отчеством, мы обнаружим Лопахина в том единственном месте, где ему положено быть:

"Лопахин "..." шмыгнул в сад. Но едва лишь вишневые деревья скрыли его от посторонних взоров, как он выпрямился, "..." и, вразвалку ступая кривыми ногами, направился к гостеприимно распахнутой двери здания"40.

Может хоть это сыграет какую-то роль в повествовании? Нет, неузнанным и непонятым проходит Лопахин сквозь вишневый сад!..

Кончился 1943 год, наступил новый год войны... А 13 февраля оставшиеся в живых читатели познакомились с новым персонажем неистребимой эпопеи:

"Остатки роты вел старшина Поприщенко"41.

Хорошо хоть не Фердыщенко!.. Да не намного лучше – ведь у любого грамотного русского человека возникает тут одна-единственная ассоциация: гоголевский Поприщин!

И кто-то ведь даже ощутил некое неудобство, поскольку безотказная память Котовскова сохранила такой эпизод:

"Однажды в ходе веселой беседы Михаил Александрович сказал: "А знаете, почему у старшины фамилия Поприщенко? Да потому, что он и в дни отступления был твердо уверен, что мы попрем еще врага назад, на заход солнца!..""42.

Видать, теплилась у кого-то надежда, что Поприщенко не от Поприщина произошел. Вот этот некто и задал вопрос, на который пришлось Шолохову отвечать... Ответ, я думаю, не удовлетворил – во-первых, в куске, опубликованном 14 февраля 1944 года, старшина выражается не так (""..." вскорости опять пойдем мы хоженой дорогой, назад, на заход солнца"43), а во-вторых, фамилия (что Поприщенко, что Поприщин) образована не от глагола "попереть" (тогда б не было в ней буквы "щ"), а от существительного "поприще"...

Так что же это?

Еще раз повторим имена:

Настасья Филипповна – героиня романа "Идиот".

Поприщин – главный персонаж (и автор) "Записок сумасшедшего"...

Лопахин – что про него можно сказать? Произносит он одну знаменитую фразу: "Я купил!"...

А теперь расположим все это в порядке появления героев:

"Идиот"

"Я купил!"

"Записки сумасшедшего"

Это что за акростих? А это – суть романа, его метасюжет:

– Я, идиот, купил полный бред!!

Кто вложил это в роман? Шолохов? Но не до такой же степени он...

Нет, это – не Шолохов. Это над Шолоховым издевается автор – писатель-невольник, бесправный литературный негр. Издевается и разоблачает. Ведь все эти литературные игры в пределах элементарного курса. Рассчитаны на моментальное узнавание. Моментальное и безошибочное. Никто не вспомнит фамилию Настасьи Филипповны – Барашкова. А имя и отчество известно всякому. Другое дело – Лопахин, тут как раз никто не помнит отчества: Лопахин – он Лопахин и есть. Равно, как и Поприщин – хоть пытай, не дождешься ответа: "Авксентий Иванович"...

И автор играл:

В мае 1943 года наградил персонажей именами "Настасья Филипповна" и "Лопахин".

Шолохов не понял...

В ноябре 43-го автор осмелел и запустил Лопахина в вишневый сад.

Шолохов не понял!

И тогда, в феврале 1944 года, автор совсем распоясался и ввел Поприщенко...

А Шолохов все равно ничего не понял!!

Но это, хоть и опасные, но – мелкие пакости. А такой отчаянный автор где-то, но должен был сказать правду.

И он ее сказал! С самого начала (5 мая 1943 года) Иван Звягинцев жалуется, что никак у него переписка с женой не наладится. А почему? А потому:

"Беру письмо, руки дрожат, распечатал – и так меня жаром и охватило!

Пишет: "Здравствуй, мой любимый котик!", а дальше "..." на четырех тетрадочных страницах про любовь "...", а в одном месте зовет меня не Иваном, а каким-то Эдуардом. Видно, из книжек списывает про эту проклятую любовь, иначе откуда же она выкопала какого-то Эдуарда, и почему в письмах столько разных запятых? Сроду об этих запятых она и понятия не имела "...""44.

Ох, не об одной гражданке Звягинцевой тут речь...

Впрочем, и о ней тоже. Что за книжки такие она читает? Мало что про любовь, так еще Эдуард какой-то приблудился...

Никаких Эдуардов в национальном литнаследстве, вроде бы, не имелось... Поэтому обратим внимание на сопутствующий момент: Настасья Филипповна Звягинцева по ошибке называет Эдуардом своего законного мужа Ивана. А такая операция с именами выводит на совершенно конкретный литературный факт: пьесу Максима Горького "На дне" и ее героиню, "девицу 24 лет" с именем самым что ни на есть подходящим – Настя!

Вот она впервые появляется в первом акте:

"Барон (выхватив у Насти книжку, читает название). "Роковая любовь"... (Хохочет.) "..." Эй, ты, роковая любовь! Очнись!"45

А во втором акте мы знакомимся и с содержанием Настасьиного чтения:

"Настя (закрыв глаза и качая головой в такт словам, певуче рассказывает). Вот приходит он ночью в сад, в беседку, как мы уговорились... а уж я его давно жду и дрожу от страха и горя. Он тоже дрожит весь и – белый как мел, а в руках у него леворверт... "..." И говорит он мне страшным голосом: "Драгоценная моя любовь... "..." Ненаглядная, говорит, моя любовь! Родители, говорит, согласия своего не дают, чтобы я венчался с тобой... и грозят меня навеки проклясть за любовь к тебе. Ну и должен, говорит, я от этого лишить себя жизни..." А леворверт у него – агромадный и заряжен десятью пулями... "Прощай, говорит, любезная подруга моего сердца! – решился я бесповоротно... жить без тебя – никак не могу". И отвечала я ему: "Незабвенный друг мой... Рауль"

"..."

Барон (хохочет). Настька! Да ведь... ведь прошлый раз – Гастон был!

Настя (вскакивая). Молчите... несчастные! Ах... бродячие собаки! Разве... разве вы можете понимать... любовь? Настоящую любовь? А у меня – была она... настоящая! "...""46.

Наложить этот монолог на Настасью Филипповну Звягинцеву – и пробела не останется: от имени и круга чтения до перепутанных имен... А если кому-то вдруг взбредет в голову прочесть ее письма мужу – пожалуйста:

"Настя. "…" И вот – отвечаю я ему: "Радость жизни моей! Месяц мой ясный! И мне без тебя невозможно жить на свете... потому как люблю я тебя безумно и буду любить тебя, пока сердце бьется в груди моей!"

"..."

Барон ("..." смеется). "..." Это ведь все из книжки "Роковая любовь"... Все это – ерунда!"47.

А поскольку пьеса называется "На дне", не представляет труда обогатить уже выстроенный метасюжет еще на один оскорбительный параметр – "подонок"...48

Интертекстуальные средства задействованы и в отношении другого персонажа. Знаменитая фраза "Я купил!" помещена Чеховым в примечательнейший контекст:

"Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?

Лопахин. Продан.

Любовь Андреевна. Кто купил?

Лопахин. Я купил. Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... "..." Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад теперь мой! "..." Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется ... Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности..."49.

Это о нем сказано, о Шолохове, – плод чужого воображения, покрытый мраком неизвестности...

А слова Лопахина: "...у меня в голове помутилось "..." это только мерещится мне" заставляют вспомнить "Записки сумасшедшего"... Круг подтекстов-подсказок замкнулся.

Но если накоротко замкнулся метасюжет, то контакт обязательно должен произойти и на "поверхностном" уровне текста... Он и случился, стоило лишь появиться старшине Поприщенко.

"Остатки роты вел старшина Поприщенко. Тяжело раненого лейтенанта Голощекова несли на плащ-палатке бойцы, сменяясь по очереди. Позади всех шел мрачный, злой, как чорт, Лопахин "..."

Когда проходили по месту, где утром сиял зеленой листвою "..." сад, а теперь чернели одни обугленные пни, – Лопахин остановился "..." Даже будучи мертвым, сад все еще источал в свою последнюю ночь пленительное и сладостное дыхание жизни..."50

Сад все тот же – вишневый. Что же случилось? Ничего особенного – смена караула. Заступил на пост Поприщенко, Лопахин пост сдал. Вместе с садом... И, чтобы расчистить литературное поле, автор сад вырубил.

А потому и структура эпизода – рамочная: вступив в эпизод в противостоянии – по оба конца походной колонны, взаимосвязанные персонажи обязаны сойтись в самом конце:

"- Ты Лопахин? – окликнул "..." из темноты старшина Поприщенко.

– Я, – нехотя отозвался Лопахин.

Старшина отделился от стоявшей возле плота группы, пошел навстречу "...". Он подошел к Лопахину в упор, сказал дрогнувшим голосом:

– Не донесли... умер лейтенант.

Лопахин положил на землю ружье, медленным движением снял каску. Они стояли молча"51.

Ситуация нестерпимо искусственная: старшина, а уж тем более старшина, ставший командиром роты, ни при какой погоде не будет давать отчет рядовому бронебойщику. И никакими предыдущими приятельскими отношениями этого разговора не объяснить – до 13 февраля 1944 года старшину Поприщенко никто не встречал...

Так заданный метасюжет корежит незамысловатое повествование.

...А "главы" продолжали появляться и после 1944 года. Вначале с пятилетним промежутком (1949, 1954), потом – с 15-летним (1969). Но подобных игр уже не было. Значит, поменяли исполнителя.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Борян Г. Великий сеятель // Михаил Александрович Шолохов. М.: Правда, 1966. С. 68.

2 Воронин С. Всегда рядом // Там же. С. 77.

3 Зарук Х. Ат-Тахир. Мудрые наставники // Там же. С. 118.

4 Кастрикин Н. Тайна и трагедия Михаила Шолохова // Культура, 1996 (8.06). Свое заявление Н. Кастрикин повторил в газете "Литература и жизнь" (1996, № 18-19) и тут же удостоился отповеди со стороны В. Осипова (Осипов В. Михаил Шолохов: презумпция невиновности // Век, 1996, № 36).

5 [Туркова-]Шолохова С. М. К истории ненаписанного романа // Шолохов на изломе времени (Статьи и исследования. Материалы к биографии писателя. Исторические источники "Тихого Дона". Письма и телеграммы). М.: Наследие, 1995. С. 106.

6 [Шолохова М. П.] Мария Петровна Шолохова вспоминает... // Дон,

1990, № 2. С. 158.

7 Смирнов К. Близка ли к разгадке скандальная шолоховиана? // Чудеса и приключения. [М.,] 2000, № 3. С. 56, 58-60; Смирнов К. Тайны Шолохова // Литературная Россия, 2001, № 13 (30.03). С дежурным негодованием выступил Феликс Кузнецов (Кузнецов Ф. Осторожно: профанация! // Литературная Россия, 2001, № 16 (20.04)).

Еще совсем недавно К. Г. Смирнов не решался заходить так далеко (см.: Смирнов К. Два таланта Михаила Шолохова // Техника – молодежи, 1997, № 7. С. VI-IX).

8 Макаров А. Г., Макарова С. Э. К истокам "Тихого Дона" // Загадки и тайны "Тихого Дона". Т. 1 (Итоги независимых исследований текста романа). Самара: P.S. пресс, 1996. С. 292-295.

9 Огнев А. В. Михаил Шолохов и наше время. Тверь: [Тверской гос. ун-т], 1996. С. 91.

10 При этом совершенно ясно, что диктовало Автору выбор того или иного предлога – глагол:

вода по[д=ходила] ~ по пузо

снег до[=ходил] ~ до пуза

11 Бар-Селла З. "Тихий Дон" против Шолохова (Текстология преступления) // 22. [Тель-Авив], 1989, № 63. С. 152-155. Перепеч.: Даугава [Рига], 1991, № 1. С. 53-54; Загадки и тайны "Тихого Дона". Т. 1. С. 141-143.

12 [Васильев В.] Примечания // Шолохов М. А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 1. М.: Терра – Книжный клуб, 2001. С. 346.

13 Шахмагонов Ф. Бремя "Тихого Дона" // Молодая гвардия, 1997, № 5. С. 63.

14 См.: Правда, 1943, № 115 [5.05]. С. 3.

15 Шахмагонов Ф. Указ. соч. С. 63.

16 Араличев И. В гостях у Михаила Шолохова // Вымпел, 1947, № 23 [10.12]. С. 24.

17 Котовсков В. Шолоховская строка: К 80-летию со дня рождения М. А. Шолохова // Новый мир, 1985, № 5. С. 232-233.

18 Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. [Изд. 5-е]. М., Военное изд-во Министерства Вооруженных Сил СССР, 1949. С. 81.

19 Хаймэн Стэнли Эдгар. Новая "Война и мир" (размышление) // Знамя, 1945, № 9. С. 141, 147, 149.

20 Петелин В. "Тихий Дон" – бессмертен // Шолохов М. Тихий Дон: Роман в четырех книгах. М., Военное изд-во, 1995. Кн. 1-2. С. 9.

21 Молодая гвардия, 1992, № 7. С. 28-70.

22 Котовсков В. Указ. соч. С. 233-234.

23 Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. М.: Правда, 1975. С. 3.

24 Там же. Т. 5. С. 193.

25 Там же. Т. 7, с. 3.

26 Там же. Т. 5. С. 193.

27 Там же. Т. 7. С. 8.

28 Там же. Т. 5. С. 194.

29 Ermolaev H. Mikhail Sholokhov and his Art. Princeton, Univ. Press, 1982. P. 87-88 (рус. пер.: Ермолаев Г. Михаил Шолохов и его творчество. СПб.: Академический проект, 2000. С. 117-118).

30 Шолохов М. А. Указ. соч. Т. 7. С. 61-62 (здесь и далее – орфография и пунктуация по первой публикации).

31 Там же. С. 62.

32 Там же.

33 Там же. С. 64.

34 Там же. С. 65.

35 Там же.

36 Там же. С. 64.

37 Там же. С. 67.

38 Там же. С. 118.

39 Там же. С. 67.

40 Там же. С. 108.

41 Там же. С. 143.

42 Котовсков В. Указ. соч. С. 234.

43 Шолохов М. А. Указ. соч. Т. 7. С. 155.

44 Там же. С. 66-67.

45 Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 6. М.: ГИХЛ, 1950. С. 106?107.

46 Там же. С. 144-145.

47 Там же. С. 145-146.

48 При обсуждении настоящей статьи на культурологическом семинаре "Солнечного сплетения" в Иерусалиме (28 июня 2001 года) Михаил Вайскопф напомнил анекдот-каламбур, имевший хождение в 60-х годах: "Что такое подонок? – Писатель, работающий на Дону...". Апелляция к горьковской пьесе равносильна прямому называнию имени Шолохова, если допустить, что возраст анекдота на четверть века почтеннее: Александр Щуплов (Щуплов А. Литература бывает бездоходной – но не безотходной // Субботник [приложение к "Независимой газете"], 2000, № 20 [27.05]) полагает, что причиной появления анекдота послужило неудовольствие Шолохова по поводу того, что А. Синявского и Ю. Даниэля не приговорили к расстрелу. Своей скорбью М. А. Шолохов поделился 1 апреля 1966 года с делегатами XXIII съезда КПСС (Шолохов М. А. Указ. соч. Т. 8. С. 352).

49 Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 12?13.

М.: Наука, 1978. С. 239-240 [вторая пагинация].

50 Шолохов М. А. Указ. соч. Т. 7. С. 143-144.

51 Там же. С. 152.