Часть вторая 3. Природные явления в “Тихом Доне” 4. На Германской войне



Печатный текст

Совпадение реально имевших место природных условий на Дону на протяжении более года (с весны 1911 г. по лето 1912 г.) с описаниями, которые мы встречаем на страницах “Тихого Дона”, создает уникальную возможность датировки событий художественного повествования. В соответствии с новыми данными – начало повествования следует сместить на один год и отнести к весне 1911 г.

Учитывая все выявленные обстоятельства, последовательность и внутреннюю связь событий в жизни главных персонажей (прежде всего Григория Мелехова), можно предположить, что в художественном повествовании имеется провал. Изъяты события из жизни персонажей, относящиеся к 1913 г.

Полученный нами результат расходится с традиционной датировкой, вытекающей из созданной Шолоховым версии о внутренней хронологии предвоенных событий романа. Последняя основывается в тексте на нескольких непрямых указаниях.

Первое из них – это общая хронологическая последовательность событий: от женитьбы и присяги Григория до ухода на службу на последнее предвоенное Рождество. При отсутствии прямых датировок это обстоятельство не является “жестким”, его легко обойти при соответствующей поверхностной обработке и редактуре текста.

Один факт косвенно подтверждает наши предположения: старый генерал Листницкий обещает Григорию выхлопотать отсрочку от службы. В дальнейшем никаких упоминаний или свидетельств о ней в тексте мы не находим. Если бы отсрочка состоялась, то Григорий Мелехов, приняв присягу в декабре 1911 г., должен был бы идти на действительную службу накануне войны 1914-го года – в декабре 1913 г., как это и изображено в конце второй части “Тихого Дона”.

Можно вспомнить эпизод ареста Штокмана. Как мы уже показали в первой части нашего исследования, этот эпизод искусственно перенесен в 1-ю главу третьей части, относящейся к лету 14-го года. В действительности текст говорит о том, что арест Штокмана состоялся на следующий год после его появления в хуторе, то есть летом 1912 г. (по реконструированной нами хронологии). Таким образом, имеется сразу несколько указаний на состоявшиеся переделки и перестановки текста первых двух частей романа.

Есть еще одно указание на временные рамки повествования – слова автора, касающиеся драки братьев Мелеховых со Степаном Астаховым, о том, что “через два года в Восточной Пруссии” предстоит еще одна встреча этих персонажей. “Восточная Пруссия” – это война с Германией, начавшаяся в
августе 1914 г. Упоминание войны дает хронологическую привязку всего предвоенного повествования: оно начинается (по Шолохову) весной, за два года до войны! Но такая привязка слишком легко могла быть изменена при редактировании текста Шолоховым и поэтому не может служить основой для датировки первых частей “Тихого Дона”.

“Шолоховские” рукописи

Дополнительный свет на понимание текста могут пролить дошедшие до наших дней рукописи “Тихого Дона”. Их изучение дает исследователю возможность взглянуть на раннюю стадию работы над романом, лучше понять сам процесс работы автора (или соавтора?) над художественным текстом.

Журналист Л. Колодный, предпринимая энергичные усилия для подтверждения авторства М. А. Шолохова, смог “обнаружить” подлинные шолоховские рукописи “Тихого Дона” – ранние редакции романа. Частично текст этих ранних вариантов был первоначально опубликован журналистом в журнале “Москва”, № 10 за 1991 г., в трех номерах газеты “Рабочая трибуна в октябре 1991 г., а позднее – все эти материалы увидели свет в отдельном издании в 1995 г. книги Л. Колодного “Кто написал “Тихий Дон””. Подробнее мы поговорим об этой “находке” несколько позже, а здесь мы рассмотрим лишь несколько фактов, относящихся к начальным частям романа и позволяющим провести независимое датирование описываемых в тексте событий.

Для нас эти небольшие ранние фрагменты шолоховского текста важны необычайно. В том случае, если Шолоховым действительно проводились значительные переделки первоначального текста другого автора, мы можем отыскать в этих ранних фрагментах текста следы и частицы информации об авторском тексте, утраченные при позднейшем редактировании.

Посмотрим, что говорится в ранних шолоховских вариантах текста о временных рамках событий. Вот как Л. Колодный описывает стариницы первоначального рукописного варианта текста:

“В левом верхнем углу вновь появляется название страницы и дата:

“Вешенская 15-го ноября 1926 ”

Написал в окончательном виде так:

“Подстерегало П. Пр. под пятьдесят, когда женил старшего сына Петра. За тридцать лет помимо косяка лошадей и трех пар быков нажил П. Пр. двух сыновей и дочь. Старшего сына Петра женил, младший ходил в парнях, а Дуняшка встречала 12 весну”.*

Вот она ключевая для нас новая информация – точно назван возраст Дуняшки! Весной того года ей было одиннадцать лет. А в третьей части “Тихого Дона” указан точный возраст той же Дуняшки в 1914 г.:

“В марте 1914 года... Вышла Дуняшка в отца: приземистая собой, смуглая. Пятнадцатая весна минула, не округлив тонкой, угловатой фигуры..” (III, 1, 97–98)

Таким образом, отрывок из шолоховской рукописи подтверждает нашу реконструкцию хронологии первых частей романа, полученную на основе анализе описаний в романе природных явлений. Повествование действительно начинается в 1911 году!

Рассмотрим еще один любопытный факт, который можно извлечь из “найденных” Колодным рукописных страниц. Имеются в рукописи данные, относящиеся и к дате праздника Троицы, с которого начинается завязка многих событий романа.

“”..Аксинья шла рядом, держась за стремя, и снизу вверх, любовно и жадно, по-собачьи заглядывала ему в глаза...”

Поставив здесь точку, Шолохов на полях сделал две пометки: “Троица 25”. Потом цифру 25 исправил на 20.

“Лагери с 1-го мая по 31-е мая”*.

Но позвольте – в 1912 г. праздник Троицы приходился на 13 мая по старому или 26 мая по новому стилю! Может имеется ввиду иной год: 1911-й или 1913-й? Проверим. В 1913 г. Троица праздновалась 2 (15) июня, а в 1911 г. – 29 мая по ст. ст. (11 июня по н. ст.).

Новая загадка, которую нам загадал Михаил Шолохов, а Лев Колодный – простодушно рассказал, может быть даже и помимо своего желания, не предполагая особого, скрытого смысла в публикуемом им материале. Поразительно, но ни в 1912 г., ни ранее (1911 г.), ни позднее (1913 г.) Троица не приходилась ни на 20 мая, ни на 25 мая по любому стилю (новому или старому)! В чем же разгадка этой неожиданно возникшей “неточности”? А вот она – цифры “5” и “0” близки по написанию к цифре “9” и если заменить числа “25” и “20” на “29”, все встает на свои места!

Во-первых, мы получаем ту самую дату праздника Троицы в 1911 г., которую уже определили выше как отправную точку начала повествования, исходя из совершенно иных сведений – характеристики погодных явлений, которые сообщает нам в тексте автор. А во-вторых, шолоховские колебания между датами “25” и “20” свидетельствуют о непонимании им самим смысла и содержания текста, автором которого он якобы является, прямо указывают на слепое копирование Шолоховым чужого рукописного текста, в котором он, затрудняясь прочесть правильную дату 29 <мая>, путается и вместо девятки прочитывает и переписывает сначала пятерку, а затем исправляет ее на ноль. И уж конечно не утруждает себя при этом проверить и дать точную на 1912 год дату Троицы!

Таких перлов в новообретенных шолоховских рукописях встречается немало, приведем лишь один, весьма характерный.

Л. Колодный, описывая в своей книге рукопись третьей части романа, приводит такую фразу из рукописи, относящуюся к известному эпизоду боя казака Козьмы Крючкова с немецкими драгунами: “В стороне восемь человек драгун очарновали Крючкова”. И далее добавляет: “Какой выразительный глагол – “очарновали”!” В публикуемых текстах “очарновали” заменено (кем?) на обычное – окружили”*.

Легко догадаться, кем была произведена замена – журнальным редактором или корректором. Ведь слова такого – очарновали – нет в русском языке, достаточно посмотреть хотя бы у Даля. А есть – огарновали, что как раз и означает: окружили. У Шолохова перепутаны буквы и вместо ч в рукописи должна была бы быть написана г. Но как могла возникнуть такая ошибка у Шолохова? Ответ напрашивается все тот же. Запутаться в буквах ч и г (написание которых очень похоже в рукописном тексте) он мог в том случае, если списывал плохо различимый рукописный текст, не зная и не понимая его смысла. Чужой текст!

Остается сказать здесь несколько слов в адрес журналиста Льва Колодного, который с энергией и безаппеляционностью, достойных лучшего применения, принимал в последние годы самое активное участие в пропагандистских акциях “шолоховедов”, направленных на то, чтобы всеми правдами и неправдами попытаться доказать, что проблемы авторства романа “Тихий Дон” не существует, а сам вопрос возник либо в силу непонимания одних, либо злых происков других исследователей. И одним из главных “аргументов” сих ученых мужей стало обнаружение шолоховской рукописи. Анализ новонайденных материалов требует обстоятельного разговора, и будет проведен в другом месте. Здесь же мы отметим тот факт, что несколько рассмотренных выше фактов, извлеченных из рукописных находок, вполне дополняют нашу складывавшуюся картину о сложном составе текста романа и о характере работы Шолохова над текстом как работе соавтора и компилятора.

Публикации Л. Колодного поучительны еще и другим. Они дают нам образец “логики”, характерной для многих участников дискуссии, “защитников” М. А. Шолохова. Здесь мы встречаем яркие сочные (но малообоснованные) образы вместо рутинной работы по поиску и проверке данных, выводы и характеристики, выдаваемые ранее окончания обследования поставленного вопроса. Вот, например, пишет Колодный в своей книге:

“Для иного романиста не имело бы особого значения, когда праздновали Троицу в 1912 году, – 25 или 20 мая. Однако Шолохов никогда, даже в мелочах, не поступается правдой... Уточнив, что Троицу в 1912 году праздновали 20 мая, Михаил Шолохов таким образом определил для себя временные рамки нескольких событий романа”** .

Что можно добавить к словам Л. Колодного... Оказывается, что не только “для иного романиста”, но и для некоторых журналистов, вызвавшихся найти ключ к проблеме и провозгласивших о ее “окончательном”
разрешении, “не имело бы особого значения, когда праздновали Троицу в 1912 году”. И если журналист уточнял дату Троицы также, как это делал в свое время Шолохов* (“никогда, даже в мелочах, не поступается правдой”), то становится совсем неудивительным, что и в шолоховском “Тихом Доне”, и в работах Л. Колодного по этой теме встречается столько ошибок и несообразностей. Впрочем это обстоятельство нисколько не смущает автора и наш журналист-исследователь считает для себя возможным делать самые “смелые” предположения, выводы, а заодно и поучать всех остальных несмышленых и неразумных ученых коллег, занятых кропотливым поиском решения одной из самых сложных и необычных загадок русской и мировой литературы ХХ века.

Автор

Картины донской природы, описания тех или иных изменений в ней составляют неизменный и художественно особенно выразительный и значимый слой текста. Без них заметно поблекли бы и образы казаков, сынов этой земли, и во многом стали бы непонятными их чувства и поведение. В основе всего этого лежит неразрывная связь жизни казака с той природной, окружающей его средой, которая во многом формирует и определяет его характер, мировосприятие.

Можно считать твердо установленным, что описания природных и погодных явлений в “Тихом Доне” не выдуманы автором. Им не только достоверно изображены характеры казаков и иногородних, дворян и купцов, интеллигентов и рабочих, исторически точно воспроизведена повседневная жизнь Дона. Для осуществления своего художественного замысла автор помещает своих героев в реальное географическое пространство и в природную среду определенного времени.

Как безвестный летописец Древней Руси, он задерживает свое (и наше, читательское) внимание на событиях внешнего, природного мира, которые затрагивают жизнь людей, влияют на них, привлекают к себе внимание. Яркие меняющиеся картины природы с множеством разнообразнейших достоверных деталей, с одной стороны, и сила создаваемых художественных образов на страницах “Тихого Дона”, с другой, предстают перед читателем как рассказ и описание очевидца.

Нельзя не отметить, что сопоставление событий в жизни героев с природными или погодными событиями характерно и для эпических произведений, и для исторических хроник. Особенно интересна традиция русского летописания, где мы встречаем множество сведений о явлениях природы. Введение в текст природных событий, привлекавших внимание современников, вполне соответствует традиции древнерусской литературы и неоднократно встречается в русских летописях. При этом наблюдается важная закономерность: упоминаются события необычные, особенные, чем-то поразившие современников.

“Анализ древнейших летописных сводов свидетельствует о том, что отмеченные в них сведения об экстремальных природных явлениях, как правило, либо основаны на наблюдениях самого летописца, либо получены от своих коллег из других земель. Почти исключением являются свидетельства, основанные на припоминании “памятуков” или рассказах очевидцев. Все явления зафиксированы “по горячим следам” или во всяком случае по истечении небольшого отрезка времени”*.

Фактор личного эмоционального восприятия необычного события летописцем играет очень важную роль. Поэтому его внимание привлекают такие природные явления, которым сам летописец был очевидцем либо известия о них воспринял от непосредственного их свидетеля.

Непосредственность и глубина изображения природы автором “Тихого Дона” такова, что мы можем не просто предполагать в нем очевидца событий: раннего выпадения снега, вскрытия Дона, бурных, разлившихся весенних потоков в степи на Вербное воскресенье... Картины живы и точны. По прошествию пятнадцати лет яркие краски неотвратимо поблекнут даже в памяти того, кто сам “видел и участвовал”.

А это означает, что рассмотренные выше фрагменты текста первой и второй частей “Тихого Дона” написаны сразу либо вскоре после изображенных событий: начало работы автора над романом следует отнести примерно к 1911 г. или немногим позже.

Ни у нас, ни в опубликованных исследованиях и воспоминаниях о Шолохове нет никаких сведений о том, что он в раннем возрасте (в 1911–1912 гг. ему было 7–8 лет) делал какие-либо записи, как-либо фиксировал происходившие вокруг него события. Да и жил-то он в это время в глухих степных уголках: на хуторах Кружилине и Каргине вдали от Дона, от весеннего ледохода. Поэтому признать за Шолоховым точные, достоверные описания погодных явлений, которые мы встречаем в тексте, представляется практически невозможным.

Таким образом, мы обнаружили еще одно независимое подтверждение гипотезы о сложном составе текста “Тихого Дона”, в основу которого положено незавершенное произведение неизвестного автора, начавшего писать свой роман, вероятно, в начале десятых годов.

Однако, следует отметить, что автор не ограничивается ролью простого очевидца и наблюдателя. Из всего многообразия природы он выбирает такие явления и точку наблюдения, что события повествования оказываются соотнесенными с явлениями природного мира. Составляя неотъемлемый и органичный фон художественного пространства, они несут в романе ту же функциональную роль достоверной основы текста, что и реальные исторические события в последующих частях “Тихого Дона”.

На этом фоне ярче проступает внутренний ритм жизни героев, внезапные изменения в их судьбе, неожиданные решения и поступки находят себе аналогии и предвозвещаются событиями мира природного. Ранний преждевременный снег в степи приходит столь же нежданным в жизнь Мелеховых, как и охлаждение Григория к молодой жене, разрыв с ней. Автор как бы показывает нам, что в жизни человеческой, как и в окружающей его природе, действуют иррациональные, неподконтрольные силы, готовые вырваться на волю и увлечь людей.

В итоге можно сказать, что яркие и достоверные описания многочисленных природных, погодных явлений составляют в “Тихом Доне” двойной художественный ряд. С одной стороны, мы имеем дело с точными сведениями о них на Дону, сообщаемыми очевидцем. С другой стороны, он выступает перед нами как вдумчивый и внимательный наблюдатель, выбирающий из общего потока природных явлений именно те события, которые внутренне, по своему ритму, символике как-то связаны с событиями в жизни героев книги. Приведем здесь лишь один характерный пример.

Естественным предшественником и предвестником недолгой российской “свободы” революционного 1917 года на страницах “Тихого Дона” представлена картина недолгой рождественской оттепели накануне 1917 г.:

“В ноябре в обним жали морозы. Ранний перепадал снежок. На колене против верхнего конца хутора Татарского стал Дон. По хрупкому сизому льду перебирались редкие пешеходы на ту сторону...* Перед рождеством внезапно наступила оттепель; сутки шел дождь, с обдонской горы по ерикам шалая неслась вода; на обнажившихся от снега мысах зазеленели прошлогодняя травка и мшистые плитняки мела; на Дону... пенились окраинцы, лед, трупно синея, вздувался... Южный ветер нес с Чира томленые запахи травного тлена... На второй день рождества взломало Дон... За Доном, понукаемые южным волнующим ветром, стремились в недвижном зыбком беге тополя... Но к ночи загудела гора... Ночью ветер повернул с востока, легонький морозец кристальным ледком латал изорванные оттепелью лужины. К утру дул уже московский ветер, тяжко давил мороз. Вновь водворилась зима”. (IV, 6, 192, 194–195)