Часть вторая К истокам “Тихого Дона”1.-2.



К ИСТОКАМ

Вторая часть нашего исследования продолжает тему поиска истоков “Тихого Дона”. За два с половиной года с момента представления первой части нами было получено много откликов от тех, кто смог познакомиться с работой. Однако, среди них почти не оказалось писем специалистов-“шолоховедов”. Они предпочли высказаться вскользь в газетных статьях, произвольно интерпретируя отдельные цитаты и не вдаваясь в существо проблемы. Видимо, их окончательное мнение еще не сформировалось и нет достаточного количества аргументов для подробного обсуждения поднятых вопросов.

Один из них – об авторстве “Тихого Дона”. Возникает он не из предвзятости или туманных неоформленных сомнений, а в результате кропотливого текстологического исследования романа, несущего в себе большой эмоциональный и информативный заряд. Его энергия не иссякает с течением времени. Проходят десятилетия, а идеи романа и событийные ситуации не теряют своей актуальности. Сменяются власти и политические режимы, но неистребимо человеческое стремление к всеобщей справедливости и лучшей жизни. Меняется образ жизни, сменяют друг друга шаткие кумиры, но православные традиции русского народа, глубокими корнями вросшие в нашу прекрасную землю, поддерживают стремление к поиску исконных нравственных норм... Присущие человеку естественные чувства находят яркое воплощение в образах и героях “Тихого Дона”.

Блистающим радужными оттенками алмазом предстает перед нами роман. Чем больше граней его изучено и отточено, тем ярче свет его неиссякаемых лучей. И очень важно, что он освещает и раскрывает тайну прошедших лет, становясь самой историей.

Углубленный взгляд на описываемые в романе события отмечает безусловное первенство литературы в изображении жизненного процесса. Задавленная идеологическими догмами историческая наука долгие годы оставалась позади. Мы провели тщательный, хотя далеко не исчерпывающий, анализ событийной достоверности и хронологической точности “Тихого Дона” и пришли к выводу, что он может и должен быть одним из серьезных исторических источников о казачестве и гражданской войне на Дону. Вместе с тем мы определили, что текст романа неоднороден, сильно затушеван позднейшими идеологическими правками и неоднократной редактурой. Жизнь за несколько лет шагнула далеко вперед. Традиционные, почти театральные декорации “партийности” в одночасье рухнули. Мы оказались в хаотическом смешении всевозможных принципов и связей. Всем уже стала очевидна искусственность многих эпизодов и метаморфоз с героями в “Тихом Доне”. Но остается главный вопрос: в чем заключается проблема авторства этого произведения?

К настоящему времени сложился достаточно широкий круг людей, как простых читателей романа, так и исследователей, которые по тем или иным причинам сомневаются в его принадлежности Шолохову. Тем самым подразумевается, что он был написан другим автором и впоследствии лишь слегка отредактирован и дополнен Михаилом Александровичем. Многочисленные его сторонники, критикуя те или иные положения своих оппонентов, отвергают все сомнения в шолоховском авторстве и зачастую видят в возникновении самого обвинения в плагиате причины внелитературные, чисто политические.

Иногда складывается впечатление, что обе стороны ведут разговор как бы в двух разных, почти не пересекающихся плоскостях. “А что это доказывает?” (другой вариант: “Это ничего не доказывает!”) – распространенный вопрос, с помощью которого сторонники Шолохова пытаются снять острую для них проблему. Зададим и мы вопрос: а что мы (читатели и исследователи) должны доказывать? Понятие доказательства применимо в математике, в юриспруденции и т.д. – везде, где можно оперировать вполне определенными категориями и использовать известные формальные процедуры поиска и нахождения решения (например, определения виновности или невиновности подсудимого). Но в текстологическом исследовании, когда под сомнение берется происхождение и идентичность самого объекта исследования, ситуация складывается иная. Можно ли здесь использовать это понятие и в каких пределах?

О доказательстве факта плагиата можно было бы говорить в том крайнем случае, когда в руки исследователей “каким-то чудом” попал бы рукописный текст романа, написанный рукою другого (“истинного”) автора. Это позволило бы провести графологическую и литературоведческую экспертизы, чтобы выяснить вероятность вторичности известного текста по отношению к этой рукописи. Однако любому непредубежденному читателю ясно, что проблему “Тихого Дона” нельзя решить на основе таких непредсказуемых событий, как внезапное “обретение” авторской рукописи романа. А проблема существует и будет существовать, пока не получит своего разумного объяснения история возникновения текста, причины появления в нем многочисленных несообразностей, противоречий и ошибок, пока мы не поймем, как именно, когда и кем создавалось одно из наиболее значительных произведений русской литературы ХХ столетия.

На путях поиска “разгадки” романа собственно проблема авторства, то есть вопрос о том, кто написал, как это ни странно может показаться читателю, не является первоочередной. Дело в том, что уже самое поверхностное знакомство с текстом “Тихого Дона” показывает, что мы недостаточно знаем сам объект нашего внимания, подчас плохо понимаем смысл и характер повествования, не замечаем многих внутренних связей и нитей, незримо скрепляющих отдельные эпизоды “Тихого Дона” в неповторимое эпическое полотно.

Поскольку на сегодняшний день мы не имеем доступа к ключевым материалам и документам, относящимся к истории создания “Тихого Дона”, то начинать свой поиск пришлось не с выяснения того, кем написан роман, а со всестороннего исследования его содержания, композиции, внутренней структуры, источников формирования. А уже на путях раскрытия мира “Тихого Дона” мы надеялись раскрыть внутренний мир самого автора и, обретя таким образом твердую основу под ногами, открыть в дальнейшем дорогу к его имени.

Уникальность явления “Тихого Дона” в русской да и в мировой литературе ХХ века – факт общепризнанный. Могучая сила воздействия повествования, отмечавшаяся многими исследователями и простыми читателями, прежде всего связана с тем, что автору удалось решить одновременно две огромные по своему масштабу задачи. С одной стороны, он дал изображение целой исторической эпохи, причем с такой широтой и охватом, с таким множеством событий, достовернейших деталей и обстоятельств, что книга его стала для целых поколений читателей, как отечественных, так и зарубежных, как бы хроникой ушедшей старой России.

Столь же важной оказалась и другая, чисто литературная сторона таланта автора. Он сумел не только хорошо узнать внешнюю сторону описываемого им мира, но и глубоко проникнуть в души его обитателей, увидеть, какими чувствами и противоречиями наполнены сердца его героев, передать свою любовь к этим людям, ко всему этому ушедшему навсегда миру. И может быть, самое важное – автор смог выразить свое чувство любви к родному краю через незабываемые художественные образы.

Уникальность “Тихого Дона” – это соединение в авторе таланта писателя, знаний историка, мудрости и наблюдательности летописца. Такое соединение основывалось на культурных особенностях формирования личности образованных слоев дореволюционного русского общества. Прежде всего следует отметить роль хорошего классического образования. По ходу обучения оно давало не просто значительные объемы знания, но одновременно соединяло их в некую целостную систему, когда широкий круг изучавшихся предметов создавал прочную основу для понимания самых разнообразных явлений природного мира и человеческого общества. Приобретенные в ходе учебы сведения приучали видеть окружающий человека мир в его единстве и развитии.

Мировоззрение культурной части русского общества. Оно основывалось на жизненных корнях этого слоя, тогда еще тесно связанного своим прошлым и настоящим, своей личной, сословной и национальной судьбой с историей России. Традиции православия и гуманизма способствовали в этой культурной среде утверждению целостного восприятия окружающего мира и развитию представлений о единстве всего сущего и ценности человека как существа, созданного по образу и подобию Божию.

Стремление понять прошлое своего народа и в яркой и выразительной форме показать его читателю рождают в писателе под влиянием горячей любви к своей родной земле пророческий дар. Каждое его слово для новых поколений наполняется сокровенным смыслом, тайной, заставляя в трудные минуты жизни искать в них ответ на мучительные вопросы “дня сегодняшнего”. Эта великая сила художника и пророка воздействовала и увлекала за собой целые поколения читателей “Тихого Дона”. Она же требует от всех нас до конца разобраться с вопросом, кем и когда было создано одно из основных произведений русской литературы.

Оглядываясь в начале ХХ века на век прошедший, ХIХ-й, один из отечественных историков литературы отмечал, что “все великие памятники мировой литературы, какой бы интерес ни представляли сами по себе как произведения искусства, всегда образец глубоких размышлений человека над своей судьбой, над смыслом жизни и отражение того настроения, какое вызвано в художнике окружающей действительностью”*. Именно здесь, через изучение того, как окружающая действительность воспринята, понята и воплощена автором в своем произведении, и может исследователь сказать свое веское, а, возможно, и решающее слово в поиске автора и пути, которым тот пришел к “Тихому Дону”.

Нужно ли подвергать детальному анализу давно известный и всеми любимый текст, стоит ли копаться во всем этом? Не повредит ли “копание” положению и авторитету этого произведения русской классики, не приведет ли тщательный анализ текста к его как бы рассечению на отдельные малозначащие составные части, не отвратит ли все это от “Тихого Дона” молодое поколение читателей? Вопросы эти правомерны, и, приступая к своей долгой и кропотливой работе, мы должны уметь на них четко отвечать.

Отметим здесь одно обстоятельство, которое обычно ускользает от внимания рядовых читателей. На обыденном уровне книга, содержание которой хорошо известно многим, а сам текст многократно издавался большими тиражами, воспринимается как нечто единое и органичное. Поэтому и вся проблема в упрощенном виде обычно сводится к вопросу: кто написал? В действительности ситуация гораздо сложнее и запутанней. У нас нет никаких оснований предполагать apriori, что основная часть известного текста создана только каким-то одним автором и не подвергалась дополнительно многократной последующей переработке кем-то другим – соавтором (или – соавторами!). Многое в “Тихом Доне” говорит о том, что текст переписывался, дополнялся и редактировался разными лицами. Это, прежде всего, многочисленные встречающиеся в тексте грубые и очевидные ошибки.

Разными путями исследователи пришли к предположению о работе над текстом “Тихого Дона” в разное время нескольких человек. При этом работа их была неравнозначной и несколько упрощенно может быть выражена формулой “автор – соавтор”, предложенной еще И.Н.Медведевой-Томашевской. Однако уже первая попытка разделить текст на авторский и соавторский, проделанная в “Стремени” при помощи стилистического анализа, показала всю сложность подобной задачи. Сами результаты изучения стиля и языка романа неоднозначны. Главная трудность – отсутствие объективных критериев оценки текста и его авторства. Основную задачу разделения текста на авторскую и соавторскую части приходится решать на основании во многом субъективных представлений и оценок исследователя.

Попробуем обозначить главные узлы этой проблемы. Определение характера и степени участия разных авторов в создании текста разбивается на три самостоятельных задачи:

• выделение из текста отдельных его частей, принадлежащих одному автору;
• выявление общей системы соединения в тексте различных фрагментов и эпизодов друг с другом;
• и, наконец, установление позднейших способов переработки отдельных частей и фрагментов и текста в целом, его редактирования и восполнения отдельных лакун и провалов в повествовании.

И здесь неоценимую помощь в решении вопросов текстологии “Тихого Дона” может оказать историческая наука, с ее хорошо разработанными методами работы с источниками. Дело в том, что многочисленные и разнообразные исторические сведения составляют прочную основу многих авторских эпизодов и сюжетных линий. Именно эта особенность позволяет с большой точностью и надежностью восстанавливать ход авторской работы, опираясь на изучение событийной основы художественного текста. Такое изучение реально и продуктивно, поскольку сегодня мы отделены от эпохи “Тихого Дона” всего лишь одним-двумя поколениями и располагаем при этом достаточными сведениями практически о всех основных сторонах жизни и происходивших на Дону событиях.

Явным преимуществом этого направления исследования следует признать и гораздо большую степень определенности и однозначности при анализе передачи и изложения исторических фактов. Историческая основа составляет в тексте как бы несущий “скелет”. Она придает роману определенную цельность и единство всех составных частей. А по фрагментам этого “скелета” можно попытаться (как палеонтолог по отдельным найденным косточкам ископаемых животных) реконструировать первоначальный вид произведения, в том числе и его основные внутренние связи, композицию, сюжет.

Разрабатывая версию И.Н.Медведевой-Томашевской “автор – соавтор”, мы привнесли совершенно новую трактовку границ соавторского текста. Наши данные позволяют констатировать факт целенаправленного “соавторского” вмешательства в “Тихий Дон” на протяжении всего художественного повествования, начиная с самых первых частей романа. Они опровергают высказанное в “Стремени” предположение о четком делении на две первые, авторские, книги и последующие соавторские.

Опираясь на текстологические изыскания первой части нашей работы, где были выявлены, систематизированы и расшифрованы многие аномалии текста (нарушение последовательности изложения, историческая путаница, хронологические разрывы и смещения, изменения лексики и т.п.), мы подтвердили существование двух авторских начал и попытались найти способы их выделения.

На новом этапе нашего исследования мы рассмотрели “внешний слой” соавторского внедрения в “Тихий Дон”:

а) редактирование текста с целью придания ему политико-идеологической правки;

б) наличие аномалий и трансформаций образов персонажей.

Первый поверхностный слой работы соавтора-редактора легко отслаивается в силу наличия массы пропагандистских клише 20-х – 30-х годов, определенных понятий и закономерностей жизни советской системы. Именно он ярко вырисовывает образ – официального редактора. Им мог быть как ответственное “должностное” лицо, так и Шолохов, улучшавшие и приспосабливавшие текст романа к новым требованиям жизни.

Второй слой соавторской работы связан с корректировкой и нивелировкой поведения героев “Тихого Дона”, идейной и композиционной трансформацией образов. И в первом и во втором случае проглядывает примитивный уровень осмысления соавтором сущности историко-психологических процессов, заключенных в художественном тексте.

Можно было бы долго гадать над возможным претендентом на данное соавторство, если бы не прямая связь этого явления с восьмой заключительной частью романа. Факт повсеместного и разномасштабного чужеродного вмешательства в текст “Тихого Дона” ставит исследователей перед проблемой структурирования отдельных его фрагментов и частей. Наши результаты в данной области – лишь незначительная часть той предстоящей предварительной работы по “расчистке” текста романа, которая должна привлечь внимание специалистов и определить характер и методы дальнейших исследований.

I. “À âëàñòü ýòà íå îò Áîгà”

1. За что сражается Григорий Мелехов

Смутное время России – основа авторского повествования в “Тихом Доне”. Новый строй является нам и в образе разнузданной черни – прежде всего солдатни – и в образе сознательных разрушителей своей родины. И тем, и другим на страницах “Тихого Дона” противостоят люди, сохранившие верность родной земле, не дрогнувшие в минуту общего падения духа, готовые отдать за нее жизнь.

И между этими двумя полюсами смуты находится растерянная, потерявшая поначалу жизненные, а подчас и нравственные ориентиры основная масса казаков. Лишь постепенно развеивается революционный туман и жизнь дает свою меру словам и посулам.

На германской войне Григорий честно и доблестно выполнял свой долг, стал полным “крестовым” кавалером. Наступил “февральский переворот”... В опубликованном тексте “Тихого Дона” из судьбы Григория Мелехова выпал 1917 год. Однако в ранних рукописных вариантах романа, недавно ставших известными,* этот разрыв оказывается мнимым: один из центральных персонажей становится в семнадцатом году явным “большевиком” – членом полкового комитета. А зимой 1918 года Григорий вместе с Подтелковым участвует в свержении Войскового правительства Каледина. Лишь безвинная кровь убитых Подтелковым пленных офицеров-чернецовцев заставила Григория очнуться и отойти от активного участия в установлении большевистской власти.

Когда весной 1918 года на Дону вспыхнули первые разрозненные восстания против большевиков, Григорий встал в ряды казаков с явной неохотой. Лишь постепенно борьба с большевиками превращается для него в борьбу за родину, “за право на жизнь”. Пришедшая зимой 1919 года на Дон волна красных, начавшийся террор против казачества и разрушение родного края окончательно определили выбор казаков хутора Татарского и самого Григория Мелехова.

Дальше – ставшая легендой трехмесячная, почти безнадежная борьба повстанцев и их победа, соединение с Донской армией, освобождение родного края... Поход на Москву не удался, донская земля зимой 1920 года снова оказалась под властью большевиков, но в конце этого крестного пути
казачество осталось единым перед лицом врага. В отступление уходят все казаки, борьба продолжается до полного исчерпания сил. Один за другим погибают казаки Татарского, но никто из них не помышляет о прекращении борьбы, не предлагает сдаться или перейти к красным.

После всех метаний и заблуждений герои “Тихого Дона”, так же как реальные бойцы Донской армии 1918–1920гг., выбрали свой путь, путь борьбы, и прошли его до конца. Прошел этот путь от хутора Татарского и станицы Вешенской до Кубани и отрогов Кавказа и Григорий Мелехов.

“А власть твоя... поганая...”

“Выстрел сорвал с крыши белый дымок инея. Григорий... увидел в окно, как в снегу, пятня его кровью, катается собака, в предсмертной яростной муке грызет простреленный бок и железную цепь...

– За что убил собаку? Помешала? – спросил Григорий, став на пороге.

– А тебе что? Жалко? А мне вот и на тебя патрон не жалко потратить. Хочешь? Становись!” (VI, 16, 379)

В таком облике пришли на казачью землю новые хозяева. Со злобой в сердце, разнузданностью в действиях, жестокие и бессердечные, поначалу вызывая удивление у казаков:

“– Я тебе вот что скажу, товарищ. Негоже ты ведешь себя: будто вы хутор с бою взяли. Мы ить сами бросили фронт, пустили вас, а ты как в завоеванную сторону пришел. Собак стрелять – это всякий сумеет, и безоружного убить и обидеть тоже нехитро”. (VI, 16, 380)

В январе 1918 г. после бессудной расправы Подтелкова над пленными чернецовцами Григорий Мелехов ушел из рядов красных и вернулся в родную среду. Теперь, спустя год, красные сами пришли в его дом. Григорий снова оказался перед выбором: смириться, подчиниться или встать на защиту родного края. Его раздумья, поиски своего пути наиболее полно раскрыты в разговоре с представителем новой хуторской власти Иваном Алексеевичем Котляровым вечером 24 января, через несколько дней после прихода в хутор Красной армии.

Прежде всего Григорий в действиях новой власти отмечает обман рядовых казаков. Ее посулы на деле обернулись для них еще большим неравенством.

“– Ты говоришь – равнять. Этим темный народ большевики и приманули. Посыпали хороших слов, и попер человек, как рыба на приваду! А куда это равнение делось? Красную Армию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а “Ванек” в обмоточках. Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны, и тужурка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укоренятся они, – куда равенство денется? Нет, привада одна!” (VI, 20, 392)

Что же несет казакам новая власть по мнению Котлярова, назначенного этой властью главой хуторского ревкома. Идеи равенства и братства? Свободу? Права? Для Ивана Алексеевича важнее другое – его собственное положение, близость к власти:

“– Мне руку, как ровне, дал, посадил”. (VI, 20, 391)

Для Григория же проблема новой власти видится много сложнее, ибо это вопрос для него не личная (как и при какой власти ему легче приспособиться), а общий – решается судьба его народа и родного края. Поэтому-то и не могут найти общего языка глава хуторского ревкома образца 1919 года и бывший боец красной гвардии, устанавливавший советскую власть на Дону в январе 1918-го.

“– Чем ты эту власть корить будешь?

– А чего ты за нее распинаешься? С каких это ты пор так покраснел?

– Об этом мы не будем касаться. Какой есть теперь, с таким и гутарь. Понял? Власти тоже дюже не касайся, потому – я председатель, и мне тут с тобой негоже спорить”. (там же)

Интересно сравнить эти слова Котлярова с той частью его рассказа, где он описывает свою встречу с высшей для него властью – с председателем. Радость Котлярова, оказывается, связана не с близостью власти к народу, а с его собственной близостью к новой власти!

Григорию необходимо высказать вслух свои мысли, разрешить сомнения, и он продолжает этот, все более опасный для него, разговор:

“– Давай, бросим. Да мне и пора уж. Это я в счет обывательских зашел. А власть твоя – уж как хочешь – а поганая власть. <И ты хвалишь ее, как мамаша: “Хучь сопливенький, да наш”.>* Ты мне скажи прямо, и мы разговор кончим: чего она дает нам, казакам,?

– Каким казакам? Казаки тоже разные.

– Всем, какие есть.

– Свободу, права...

– Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! – перебил Григорий – Земли дает? Воли? Сравняет?.. Земли у нас – хоть заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. Кто его выбирал, какой тебя ручкой обрадовал? Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. Но нам и генералы не нужны. Что коммунисты, что генералы – одно ярмо”. (VI, 20, 391)

Как свидетельствуют доводы Григория Мелехова, в казачестве трудно укоренить общие лозунги “воли! земли!”, какими удалось склонить на сторону большевиков миллионные массы крестьянства. Понятие воли для казаков – исконное, собственной кровью добытое, “монопольно” закрепленное. Вопрос о земле также не стоит остро: огромные, плодородные пространства – только работай.

Итак, Григорий сформулировал три основных вопроса, волновавших казаков и бывших для них мерой отношения к происходящему:

• Земля. Казаки имели достаточно земли и не нуждались в ее переделе;
• “Воля” или, точнее, личная свобода. Ограничения личной свободы в среде казачества определялись стремлением не допустить общество до анархии и сами по себе не были обременительными в повседневной жизни;
• Вопрос о власти и, в частности, о самоуправлении казаков. При старом порядке вещей казаки имели реальную возможность участвовать в местном управлении (“атаманов сами выбирали”).

Чувствуется, что рассуждения Григория глубоко продуманы, укоренены в опыте казачьей жизни. Ведь Григорий сам увлекался на фронте большевистскими идеями, но кровная связь с родной землей взяла верх.

“Ломала и его <Григория> усталость, нажитая на войне... Трудно нащупывалась верная тропа... Тянуло к большевикам – шел, других вел за собой, а потом брало раздумье, холодел сердцем... Но, когда представлял себе, как будет к весне готовить бороны, арбы, плесть из краснотала ясли, а когда разденется и обсохнет земля,– выедет в степь; держась наскучавшимися по работе руками за чипиги, пойдет за плугом, ощущая его живое биение и толчки; представлял себе, как будет вдыхать сладкий дух молодой травы и поднятого лемехами чернозема,...– теплело на душе... Мира и тишины хотелось... Все напоминало ему полузабытую прежнюю жизнь...” (V, 13, 274)

Со временем эти чувства еще сильнее утвердятся в его сознании. Невозможность мирно трудиться на родной земле, ее разорение и опустошение вызовут у Григория резкое неприятие непрошенных хозяев и приведут на путь непримиримой борьбы с большевиками.

“И помалу Григорий стал проникаться злобой к большевикам. Они вторглись в его жизнь врагами, отняли его от земли! Он видел: такое же чувство завладевает и остальными казаками... И каждый, глядя на неубранные валы пшеницы, на полегший под копытами не скошенный хлеб, на пустые гумна, вспоминал свои десятины, над которыми хрипели в непосильной работе бабы, и черствел сердцем, зверел... “Бьемся за нее <землю>, будто за любушку”, – думал Григорий”. (VI, 9, 362)

Трудно укоренить в донских степях идеи “пролетарской революции”. Остается использовать старое средство – насилие, и Григорий хорошо чувствует это. Его же собеседник Котляров далек от насущных казачьих проблем. Неопределенная идея равенства туманит его сознание, опьяняет, развязывает руки.

“– Богатым казакам не нужна, а другим? Дурья голова! Богатых-то в хуторе трое, а энти бедные. А рабочих куда денешь? Нет, мы так судить с тобой не могем! Нехай богатые казаки от сытого рта оторвут кусок и дадут голодному. А не дадут – с мясом вырвем! Будя пановать! Заграбили землю.

– Не заграбили, а завоевали! Прадеды наши кровью ее полили, оттого, может, и родит наш чернозем.

– Все равно, а делиться с нуждой надо. Равнять – так равнять!” (VI, 20, 391–392)

Перед нами две противоположные, непримиримые линии. Одна из них отражает интересы казачества в целом, приход красных рассматривается как завоевание и насилие, покушение на свободу и жизнь. Другая представлена казаками, по тем или иным причинам порвавшими с казачьей средой, оторвавшимися от земли. Поэтому они, такие как Иван Алексеевич и Кошевой, усвоили идеологию и лозунги революционной пропаганды (“Вот она, наша власть-любушка! Все ровные!” – говорит Иван Алексеевич), охотно пошли на сотрудничество с новой властью.

По воле соавтора чистота и ясность взглядов Григория Мелехова будет подвергаться постоянному сомнению, равно как и его твердая жизненная позиция. В этом случае так же видна временная отдаленность соавтора от непосредственных событий и сильная оторванность от общечеловеческих истин, поколебленных искушениями большевистских лозунгов.

Вопрос о посулах и лозунгах новой власти серьезно затронут в “Послании Совету народных комиссаров” Патриарха Тихона от 13(26) октября 1918 г., где он, в частности, пишет:

“Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф.7.9–10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир “без аннексий и контрибуций”...

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью: прикрываясь различными названиями – контрибуций, реквизиций и национализаций, – вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем “буржуев” грабили людей состоятельных; потом, под именем “кулаков”, стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

Вы обещали свободу.

Великое благо – свобода, если она правильно понимается как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно”.*

Мы видим, что мысли и чувства Григория Мелехова в “Тихом Доне” совсем не случайны, не определены произвольным авторским выбором, а точно отражают историческую реальность эпохи гражданской войны.

“...не покривил душой перед собой”

Борьба, начатая сперва с явной неохотой, постепенно, ожесточаясь, мобилизует в Григории все его физические и душевные силы, становится смыслом и содержанием жизни. Кульминация в его судьбе – минута, когда, откликаясь на призыв восстать за честь и свободу родины, Григорий Мелехов принимает одно из важнейших решений в своей жизни.

Ниже мы приводим отрывок из главы 28 шестой части в разных редакциях. Текст самой ранней редакции был настолько крамольным для того времени, что уже при публикации в журнале “Октябрь” (1932, №2, с.5) он подвергся существенной правке. Мы выделили фразы и слова, изъятые из текста, курсивом, а вставленные в него позднее – угловыми скобками. Все изменения в тексте, судя по свидетельствам современников*, вносил сам М. А. Шолохова.

“А теперь за шашку!” (Начало восстания)

“Ясен <, казалось,> был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях... Жизнь оказалась усмешливой, мудро-простой. <Теперь ему уже казалось, что> извечно не было в ней такой правды, под крылом которой мог бы посогреться всякий, <и, до края озлобленный, он думал:> у каждого своя правда, своя борозда. За кусок хлеба, за делянку земли, за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться, пока светит им солнце, пока теплая сочится по жилам кровь. И бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее...

Пути казачества скрестились с путями безземельной мужичьей Руси ...Биться с ними! Насмерть рвать у них из-под ног тучную, донскую, казачьей кровью завоеванную <политую> землю. Гнать их, как татар, из пределов области!... Проба сделана: пустили на войсковую землю <красные> полки вонючей Руси, пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь. Испробовали? А теперь – за шашку!

Об этом <, опаляемый слепой ненавистью,> думал Григорий, пока конь нес его по белогривому покрову Дона. На миг в нем ворохнулось противоречие: “Богатые с бедными, а не казаки с Русью. Мишка Кошевой и Котляров тоже казаки, а насквозь красные.” Но он <со злостью отмахнулся от этих мыслей> усмехнулся, не покривил душой перед собой: “Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!”** (VI, 28, 406)

Григорий Мелехов и новая власть Январь 1919 г.	Патриарх Тихон Октябрь 1918 г.
1. Характеристика власти – А власть твоя...– поганая власть. – <И ты хвалишь ее, как мамаша: “хучь сопливенький, да наш”> – Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. – Кто его выбирал, какой тебя ручкой обрадовал? – Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! – Мужичья власть, им она и нужна.	(Послание СНК) Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы... Все проявления... истинной гражданской... свободы человечества подавлены вами беспощадно. вы дали ему камень вместо хлеба
2. Сомнения относительно новой власти – Ты мне скажи... чего она дает нам, казакам?.. Всем, какие есть. – Бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее.	какие обещания давали и как исполнили эти обещания?
3. Разочарование в ревпропаганде – Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! – На миг в нем ворохнулось противоречие: “Богатые с бедными, а не казаки с Русью ...Но он усмехнулся, не покривил душой перед собой.	Сначала под именем “буржуев” грабили людей состоятельных; потом, под именем “кулаков”, стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян.
4. Оценка Григорием прежней жизни – земли у нас – хоть заглонись ею. – воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. – атаманов сами выбирали.	Вы обещали свободу... Великое благо – свобода ...не переходящая в про-извол и своеволие.
Но, когда представлял себе, как будет к весне готовить бороны, арбы... выедет в степь... представлял себе, как будет вдыхать сладкий дух молодой травы и поднятого лемехом чернозема... – теплело на душе... Мира и тишины хотелось... Все напоминало ему полузабытую прежнюю жизнь”.

5. Отношение к большевикам

• Григорий стал проникаться злобой к большевикам
• Они вторглись в его жизнь врагами
• Отняли его от земли.
• Такое же чувство завладевает и остальными казаками.
• И каждый, глядя на неубранные валы пшеницы, вспоминал свои десятины... и черствел сердцем, зверел: “Бьемся за нее, будто за любушку”.
• пустили на войсковую землю полки вонючей Руси, пошли они как немцы по Польше. Кровь и разорение покрыли степь.

6. Права казаков на землю

• Не заграбили, а завоевали!
• прадеды наши кровью ее полили, оттого... и родит наш чернозем.
• Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!

————————

Прежде чем обратиться к разбору этого ключевого отрывка, отметим его органическую связь с остальным текстом. Характер и глубина чувств Григория, которые прорываются наружу в ответ на призыв восстать против новой (“красной”) власти, непосредственно связаны с его отношением к ней, изложенным в наиболее концентрированном виде им самим в разговоре с Иваном Алексеевичем. Выделим в отдельную таблицу все те места текста, которые позволяют реконструировать отношение Григория Мелехова (и, в определенном смысле, всего казачества) к установившейся на Дону новой власти.

В словах Григория о новой власти обращает на себя внимание исчерпывающий и продуманный характер оценок. Он вспоминает старую, хорошую жизнь, критически оценивает как деятельность новой власти, так и идейное обоснование ее права вершить судьбы, выказывает неверие в ее посулы, а главное – видит нескончаемое разрушение разумного и естественного течения жизни, насильственное вторжение в нее чуждых и враждебных сил. Его отношение, высказанное до начала Верхнедонского восстания в разговоре с Котляровым, в сущности то же, что и в его начале.

Власть большевиков: поганая, мужичья, окромя разору ничего не дает. Последствия вторжения большевиков в жизнь казаков: вторглись в его жизнь врагами, отняли от земли, “атаманов” сажают.

Отношение к родной земле:

• землю прадеды завоевали, своей кровью полили;
• земли много, хватает на всех;
• вольная жизнь и работа на своей земле в единении с природой;
• бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь... Проба сделана... А теперь – за шашку!..

Для понимания выбора, который делает Григорий, очень важно упоминание о новой власти как о власти мужичьей. Этим автор подчеркивает существовавшее у казаков чувство определенной отчужденности от общей массы русского населения – местный “сепаратизм”. Для Григория пришедшая на Дон волна завоевателей – это прежде всего “полки вонючей Руси”, стремящиеся отнять главное достояние – землю. Он реально осознает внутреннее единство казачества, когда мысленно отбрасывает деление борющихся сторон на “красных” и “белых”: “...мы все царевы помещики”.

“Матросню!.. Всех!.. Рррублю!..”

Среди многих эпизодов участия Григория в боях во время восстания картина боя с матросами под хутором Климовским – одна из самых значительных и выразительных:

“Григорий полуобернулся к сотне: – Шашки вон! В атаку! Братцы, за мной!” (VI, 44, 439)

Мы встречаем здесь и отчаянную решимость, и яростную, бьющую через край энергию, сплавленную с ненавистью к врагам казачества. Но одно обстоятельство выделяет этот бой из всех остальных. Конная атака повстанцев встречает такой страшный отпор со стороны обороняющихся матросов, что казаки не выдерживают и поворачивают, бросая своего командира на произвол судьбы.

“В замешательстве, в страхе Григорий оглянулся. Растерянность и гнев судорогами обезобразили его лицо. Сотня, повернув коней, бросив его, Григория, скакала назад”. (там же)

Он оказался перед выбором: отступить под напором превосходящей силы или... нечеловеческим напряжением превозмочь и одолеть врага. После недолгого замешательства он выбирает второе.

“В непостижимо короткий миг... он зарубил четырех матросов и, не слыша криков Прохора Зыкова, поскакал было вдогон за пятым... Но наперед ему заскакал подоспевший командир сотни...

– Куда?! Убьют!

Еще двое казаков и Прохор, спешившись, подбежали к Григорию, силой стащили его с коня. Он забился у них в руках, крикнул:

– Пустите, гады!.. Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!..” (VI, 44, 440)

Сверхчеловеческие усилия Григория, его самозабвение в бою приводят к надрыву, истерическому припадку. Автор несколько раз по ходу развития действия рисует отношение Мелехова к тем, кто находится по другую сторону фронта. Здесь, среди “красных”, мы встречаем и старого унтера из саратовских крестьян, и казака-хоперца. А ранее, на германском фронте, он сталкивался и с немцем, и с чехом, и с австрияком. Были и тяжелые переживания по поводу первого убитого, и спокойное, взвешенное отношение к врагу. Мелехов всегда видел во враге человека, чувствовал в нем человеческую природу, старался как-то понять его душу. Лишь однажды чувство ненависти ослепляет и на мгновение захлестывает Григория, и он кричит в припадке: “Матросню!.. Всех!.. Рррублю!..”

Этот внезапный взрыв открывает нам нечто очень значительное в авторском построении. Для Григория Мелехова враг, с которым ведется беспощадная борьба, это не мужик (саратовский или пензенский), не предатель и изменник казачества вроде Мишки Кошевого, не иногородний, как какой-нибудь Валет. В своей борьбе Григорий защищает нечто большее, чем землю, на которой живет, чем свое достояние, свободу или даже жизнь. Надвигающаяся на него сила грозит разрушить сам окружающий мир. Грозит втоптать в землю и уничтожить создававшиеся веками основы самой жизни. А “мужики”, “иногородние” и прочие – только слепое орудие в руках этой сатанинской силы. Поэтому-то она и рождает в душе Григория слепую, безотчетную ненависть, а ее олицетворением становится “матросня”, особо отличившаяся в годы гражданской войны на поприще кровавого установления “новой жизни”.

Этот эпизод органично входит в развитие сюжетной линии Григория Мелехова. Тем ярче контраст со вставленным здесь же небольшим фрагментом, полностью противоположным остальному тексту, отрицающим и пафос борьбы, и мотивацию поступков центрального персонажа:

“– Кого же < Кровных> рубил!.. <Своих!> – И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая, выплевывая вместе с пеной, заклубившейся на губах:

– <Своих!> Братцы, нет мне прощения!.. Зарубите, ради бога... в бога мать... Смерти... предайте!..” (VI, 44, 440)

Странное чувство возникает при чтении этого отрывка. “Поганая власть”, “мужичья”, которая “казакам... окромя разору, ничего не дает”, является на Дону в лице вооруженных матросов. Каким образом Григорий, проникшийся “злобой к большевикам”, которые “вторглись в его жизнь врагами”, “отняли его от земли”, – защищая унаследованную от прадедов, политую их кровью землю, потерявший уже в этой борьбе родного брата, может называть матросов “своими”, “кровными”?!

“Спрашивая” себя, против кого ведет он в бой казаков, Григорий находит ответ в виде расхожей большевистской пропаганды – “против народа ”. Что же, сам Григорий, казаки хутора Татарского к народу не принадлежат?

Несколькими строчками выше, выражая отношение к этим самым “своим”, Григорий кричал: “Матросню!.. Рррублю!..” В начале восстания именно эти матросы составляли часть “полков вонючей Руси”, которых пустили на Дон, и в результате – “кровь и разорение покрыли степь”. Нет, “бездумно надо биться” с теми, кто “хочет отнять жизнь”.

Может быть, Шолохов хочет протянуть связующую нить к тем временам, когда Григорий Мелехов, впитавший основные “классовые” идеи большевистской пропаганды, зимой 1918 г. вместе с Подтелковым боролся против власти Донского правительства? Напрасный труд. Первая же кровь пленных офицеров-чернецовцев на донской земле оттолкнула Григория от большевизма. Спустя год в споре с Иваном Алексеевичем он скажет, вспоминая словесный туман недоброй памяти семнадцатого года: “Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать!”

Нет, логичнее предположить иное: слова о “своих” – позднейшая чужеродная вставка. В пользу этого говорит и сравнение разных редакций этого эпизода. Слова, изъятые из поздних редакций “Тихого Дона”, определенно указывают на попытку некоторого смягчения Шолоховым этого фрагмента, поскольку несовместимость с основным текстом, противоположность его общему духу слишком явно бросается в глаза.

Можно было бы привести и другие примеры подобных аномалий в тексте, но мы сознательно не станем расширять объем рассматриваемого материала. Сравнение разных отрывков показывает чужеродность таких “большевистских” всплесков в поведении персонажей “Тихого Дона”, идейную и лексическую близость “соавторского” фрагмента традиционной большевистской пропаганде, разрушение “добавлениями” логики внутренних переживаний героев, осмысления и обоснования ими своего поведения.

“Овцы погибшие быше людие мои...”

Противопоставление старого и нового, верности воинскому долгу и равнодушия к судьбе своей родной земли показано в романе достаточно последовательно как одна из главных стержневых идей автора.

В “Тихом Доне” олицетворяет старые казачьи традиции дед Гришака, фигура которого сопутствует на протяжении всего повествования Григорию Мелехову: у старого воина должно перенять эстафету верного служения тихому Дону молодое поколение казаков.

В дни общего развала, шатания и неустойчивости он единственный после прихода в хутор “красных” открыто демонстрирует верность казачьему долгу и бесстрашие перед лицом новой, безбожной власти.

“– Кокарду, говорю, сыми! Кресты скинь! Заарестуют тебя за такое подобное. При советской власти нельзя, закон возбраняет.

– Я, соколик, верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога. Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!... Митюшку проводили мы в отступ. Сохрани его, царица небесная!... Твои-то остались?... Вот они какие казачки-то пошли! Наказному, небось, присягали. Войску нужда подошла, а они остались при женах...

Мирон Григорьевич... заговорил по-новому с вызревшей злостью:

– А через что жизнь рухнулась? Кто причиной? Вот эта чортова власть! Она, сват, всему виновата. Да разве это мысленное дело – всех сравнять?... Хозяйственному человеку эта власть жилы режет”. (VI, 19, 389)

Таким же гордым и непреклонным встает перед читателем дед Гришака в заключительной главе шестой части “Тихого Дона”, когда он, отказавшись спасаться за Дон от наступающих красных карательных отрядов, сталкивается на пороге своего дома с отщепенцем Мишкой Кошевым, пришедшим сжечь его родной курень:

“– А ты что же это? В анчихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил? Это ты, сукин сын, поганец, значит супротив наших казаков?” (VI, 65, 499)

Однозначно и последовательно отношение деда Гришаки к представителям новой власти. Тверда его личная позиция – вплоть до последних мгновений его земной жизни.

Особое место в романе занимает одна из центральных сцен в повстанческих главах – разговор Григория Мелехова с дедом Гришакой на Пасху, в самый разгар восстания. Ранее мы были уже свидетелями мучительных раздумий Григория и возникшей в его душе решимости подняться на борьбу за донскую землю, видели и его героическую энергию в этой смертельной схватке.

На Пасху же в кульминационный момент борьбы происходит как бы встреча двух поколений казаков. Устами деда Гришаки автор вводит в текст “Тихого Дона” тему библейских пророчеств. Вопрос о причинах происшедшего, о том, почему распалась такая, казалось, крепкая старая жизнь, в глубине души волнует многих казаков. Сопоставление событий, развернувшихся на донской земле, с библейскими как бы устанавливает для них меру и масштаб. Но, главное, оно указывает на возможные причины происшедшей катастрофы: “Овцы погибшие быше людие мои, пастыри их совратиша их...”

“Григорий вошел в горенку... Дед Гришака, все в том же армейском сером мундирчике с красными петлицами на отворотах, сидел на лежанке. Широкие шаровары его были аккуратно залатаны, шерстяные чулки заштопаны... Дед Гришака держал на коленях Библию...

– Вот и я говорю. А через чего воюете? Сами не разумеете! По божьему указанию все вершится. Мирон наш через чего смерть принял? Через то, что супротив бога шел, народ бунтовал супротив власти. А всякая власть – от бога. Хучь она и анчихристова, а все одно богом данная. Я ему ишо тогда говорил: “Мирон! ты казаков не бунтуй, не подговаривай супротив власти, не пихай на грех!” (VI, 46, 446)

Удивительная метаморфоза (подмеченная еще Р.А.Медведевым)! Нарушено психологическое и символическое единство образа деда Гришаки. Грубое “соавторское” вмешательство в текст еще заметнее там, где старый казак разъясняет Григорию пророчества из Книги Пророка Иеремии:

“Овцы погибшие быше людие мои, пастыри их совратиша их, и сотвориша сокрытися по горам: с горы на холм ходиша”.

– Это к чему же? Как понять? – спросил Григорий...

– К тому, поганец, что бегать вам, смутителям, по горам. Затем, что вы не пастыри казакам, а сами хуже бестолочи-баранов, не разумеете, что творите”. (VI, 46, 447)

Этот отрывок представляет исключительный интерес, поскольку здесь явственно выступает раздвоение текста: фрагмент не мог быть написан лишь одним человеком. С одной стороны, привлечение библейских пророчеств из Книги Пророка Иеремии не случайно: в них описано похожее и тоже катастрофическое время в истории древнего Израиля (государство политикой своих вождей разрушено, а народ – то, что от него осталось, – рассеялся); направленность библейских изречений вполне ясна – это слова о лжепастырях, которые совратили народ и увели его в пропасть. Для лучшего понимания текста приведем эти же строки из синодального перевода Ветхого Завета:

“Народ мой был как погибшие овцы;

пастыри их совратили их с пути,

разогнали их по горам;

скитались они с горы на холм...” (Книга Пророка Иеремии, 50, 6.)

С другой стороны, вложенный в уста деда Гришаки “соавторский” комментарий к этим строкам свидетельствует о непонимании писавшим смысла пророчеств, форма же комментария скорее вызывает ассоциации с дедом Щукарем и его байками.

Для многих поколений верующих, читавших Библию (а следовательно, и для деда Гришаки), выражение “скитающиеся по горам” имеет вполне определенный и хорошо понятный применительно к ландшафту Палестины смысл. Но о каких горах может идти речь в “Тихом Доне”, когда шолоховский дед Гришака говорит Григорию: “бегать вам, смутителям, по горам”?

И дальнейшее прямо-таки анекдотично:

“– Слухай дале: “Забыша ложа своего, вси обретающая их снедаху их”. И это в точку! Вша вас не гложет зараз?

– От вши спасенья нету, – признался Григорий”. (VI, 46, 447)

Сравните этот же текст в синодальном переводе:

“...забыли ложе свое. Все, которые находили их, пожирали их, и притеснители их говорили...” (Книга Пророка Иеремии, 50, 6, 7.).

Дед Гришака в романе неоднократно читает Библию, размышляет над вопросами жизни и смерти. И его кончина предстает как пример непоколебимого противостояния неправедной, “анчихристовой” власти. Она венчает готовность честно исполнить свой долг и пройти по предначертанному пути до конца.

“После выстрела [Кошевого] дед Гришака упал навзничь, внятно сказал:

– Яко... не своею си благодатию... но волею бога нашего приидох... Господи, прими раба твоего... с миром...” (VI, 65, 500)

Вероятно, здесь, в эпизодах, связанных с дедом Гришакой, мы сталкиваемся с еще одним случаем того, как обрабатывавший и дописывавший первоначальный текст “соавтор” порой плохо понимал смысл отдельных мест в тексте, а чувства и представления персонажей были ему глубоко чужды.

“Согрешающих пред всеми обличай...”

Апология советской власти в устах деда Гришки полностью выпадает из единого ряда:

• старый казак не может считать советскую власть законной после начала восстания, если ранее даже под угрозой смерти не боялся бросить ей вызов, демонстративно шагая в церковь с царскими крестами на груди;
• дед Гришака не мог одергивать сына, Мирона Григорьевича, чтобы тот “не подговаривал супротив власти”, поскольку сам открыто бросал этой власти вызов и законность ее не признавал.

Оправдание сатанинской власти невероятно было для любого православного христианина. Чтобы воочию убедиться в этом, узнать настроения верующих, достаточно познакомиться с деятельностью их духовных наставников в то смутное время.

В послании от 1 января 1918 года “Смиренный Тихон, Божией Милостью Патриарх Московский и всея России” к “возлюбленным о Господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской”, обращался так:

“Да избавит нас Господь от настоящего века лукаваго (Гал. I,4).

Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани.

Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним, ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполнили свой долг перед Родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности – совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и др.).

Все сие преисполняет сердце наше глубокою болезненной скорбью и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения по завету Святого апостола: “Согрешающих пред всеми обличай, да и прочии страх имут” (I Тим. 5, 20).

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.

Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: “Изымите злаго от вас самех” (I Кор. 5, 13)”.*

Не случайно в решающую минуту освободительной борьбы Григорий обращается к старшему поколению православного мира, ищет в библейских пророчествах подкрепления в правильности и правомерности своих действий.

13(26) октября 1918г. в “Послании Совету народных комиссаров” Патриарх Тихон во главу угла поставил пророчество Спасителя “Все, взявшие меч, мечом погибнут” (Мф.26.52):

“Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах воодушевлявшее их сознание, что “больше сея любве никто же имать, да кто душу свою
положит за други свои” (Ин.15,13). Отечество вы подменили бездушным интернационализмом, хотя сами отлично знаете, что когда дело касается защиты Отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями...

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции...”

“И что еще скажу. Недостанет мне времени” (Евр.XI.32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка – “Ноги их будут ко злу и они спешат на пролитие невинной крови, мысли их – мысли нечестивые, опустошения и гибель на стезях их” (Ис.59.7)...

Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась “Божиим слугой” на благо подчиненных и была “страшная не для добрых дел, а для злых” (Рим.XIII,34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы Наше слово увещевания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк.XI,51) и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф.XXVI.52)”*.

Этот час для верхнего Дона пробил полгода спустя. Меч в руке Григория Мелехова не только пророчески воплощен, но и реально неизбежен.

Слова напутствия о “всякой власти от Бога”, вложенные в уста деда Гришаки позднейшим толкователем донских событий, не соотносятся с пафосом и накалом освободительной борьбы казаков. Ибо в тот момент весь православный мир взирал с замиранием сердца и надеждой на карающий меч Правосудия, пошатнувший основы и победные оргии сатанинской власти.

Патриарх Тихон 1918. (Из посланий от 1 (14) января и 13 (26) октября 1918; с.13, 21, 24)	Дед Гришака (VI, 65, 498–500)
Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы... Это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.	В книге пророка Исаии так и ска-зано: “И изыдут, и узрят трупы че-ловеков, преступивших мне. Червь бо их не скончается, и огнь их не угаснет, и будут в позор всяческой плоти”... Ты – анчихристов слуга, его клеймо у тебя на шапке!
Любовь Христову вы открыто заме-нили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство.	Это про вас было сказано у пророка Еремии: “Аз напитаю их полынем и напою желчию, и изыдет от них осквернение на всю землю”. Вот и подошло, что восстал сын на отца и брат на брата...
Властью, данною нам от Бога... анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.	Так это ты и есть, сударик? Мишкой тебя нарекли при святом крещении? Хорош!... В анчихристовы слуги по-дался? Красное звездо на шапку на-весил?
А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк,XI,51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. XXVI,52). Заклинаем и всех вас... не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение...	А в святом писании что сказано? Аще какой мерой меряете, тою и воздастся вам. Дед Гришака... стал он против Мишки и с удивлением и гневом смотрел на него... – Изыди, супостатина! (VI, 19, 389)
Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась “Божиим слугой” на благо подчиненных и была “страшная не для добрых дел, а для злых” (Рим. XIII. 34).	– Я, соколик, верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога. Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то! (VI, 19, 389)

Когда же и откуда существовавшая веками в Российском государстве идея “Всякая власть от Бога” могла трансформироваться и возродиться в условиях власти, провозглашенной сатанинской и преданной Патриархом анафеме? Применительно к контексту “Тихого Дона” эта фраза явилась позднейшей (20–30-е годы) произвольной интерпретацией как позиции церкви, вынужденной пойти на компромисс с победившей и утвердившейся властью, так и последних речей Патриарха Тихона, когда надежды на освобождение от большевизма были разбиты, когда ясно наметился мученический путь верных православных христиан и море крови не привнесло в мир решения главной проблемы, единственно оставшийся путь – смирения и ожидания смерти за веру Божию, ожидания мщения не от руки человеческой, но Божией.

Знакомство с посланиями Патриарха Тихона приводит к интересному выводу: мысли и высказывания старого казака деда Гришаки, особенно в предсмертной сцене, во многом созвучны патриаршим словам, а порой можно проследить между ними и прямую взаимосвязь. Можно предположить, что автор находился в самой гуще событий, был хорошо знаком с православной литературой этой эпохи и создавал образы своих героев по горячим следам событий.

“Вези... Пока помру...”

Ключом к пониманию образа Григория являются финальные эпизоды освободительной борьбы на Кубани весной 1920 года – заключительные главы седьмой части “Тихого Дона”. Приходит к концу борьба донского казачества (в восьмой части мы встречаем лишь отдельные эпизоды из частной жизни казака Григория Мелехова, не более того) и можно уже подвести ее итог. После всех колебаний Григорий Мелехов, как мы знаем, сделал свой окончательный выбор, и этот выбор привел его зимой 1920 года на Кубань...

“Оставив Аксинью, Григорий сразу утратил интерес к окружающему... То, что происходило на отодвигавшемся к югу фронте, его не интересовало. Он понимал, что настоящее, серьезное сопротивление кончилось, что у большинства казаков иссякло стремление защищать родные станицы, что белые армии, судя по всему, заканчивают свой последний поход и, не удержавшись на Дону, – на Кубани уже не смогут удержаться...

Война подходила к концу...

Григорий на остановках внимательно прислушивался к разговорам, с каждым днем все больше убеждаясь в окончательном и неизбежном поражении белых. И все же, временами у него рождалась смутная надежда на то, что опасность заставит распыленные, деморализованные и враждующие между собою силы белых объединиться, дать отпор и опрокинуть победоносно наступающие красные части...

В станице Кореновской он почувствовал себя плохо... врач осмотрел Григория, пощупал пульс, уверенно заявил:

– Возвратный тиф. Советую вам, господин сотник, прекратить путешествие, иначе подомрете в дороге.

– Дожидаться красных? – криво усмехнулся Григорий...

– Но вам лучше остаться. Из двух зол я бы предпочел это, оно – меньшее.

– Нет, я уж как-нибудь поеду, – решительно сказал Григорий...” (VII, 27, 613, 616)

В минуту ставшего уже почти явным поражения в долгой и кровавой войне Григорий Мелехов ни разу не усомнится в ее необходимости, не обронит слов сожаления по поводу того, что казаки подняли знамя в этой оказавшейся для них смертельной борьбе. Григорий связывает прекращение серьезного сопротивления не с правотой, справедливостью дела, за которое воюют “победоносно наступающие красные части”. Нет, причину он видит в другом: “у большинства казаков иссякло стремление защищать родные станицы”.

Но, значит, ранее такое стремление было! Значит, защитой родных станиц – родной донской земли – было вызвано участие казаков, самого Мелехова в жестокой и почти безнадежной борьбе! Страшная цена: гибель большинства хуторян, оставление самого хутора, смерть почти всех членов семьи Мелеховых – такова плата за верность старому укладу жизни, за мужество, проявленное при его отстаивании.

Больной, находящийся на грани смерти, потерявший в жестокой борьбе все самое дорогое, Григорий Мелехов, быть может, в одно из последних осознанных мгновений жизни подтверждает верность своему выбору. Завет верности казачьему долгу, родине, тихому Дону... Решение разделить общую судьбу казачества...

“Над ними сияло солнце. То клубясь, то растягиваясь в ломаную бархатисто-черную линию, с криком летели в густой синеве неба станицы темнокрылых казарок. Одуряюще пахло нагретой землей, травяной молодью. Григорий, часто дыша, с жадностью вбирал в легкие живительный весенний воздух. Голос Прохора с трудом доходил до его слуха, и все кругом было какое-то нереальное, неправдоподобно уменьшенное, далекое... Прохор... снова наклонился над Григорием, и тот скорее догадался по движению обветренных прохоровых губ, нежели услышал обращенный к нему вопрос:

– Может, тебя оставить в станице? Трудно тебе?

На лице Григория отразились страдание и тревога; еще раз он собрал в комок волю, прошептал:

– Вези... Пока помру...

По лицу Прохора он догадался, что тот услышал его, и успокоенно закрыл глаза, как облегчение принимая беспамятство, погружаясь в густую темноту забытья, уходя от всего этого крикливого, шумного мира”. (VII, 27, 617)

Как завещание звучат на Кубани в повозке отступающего казачьего обоза его слова – еле слышный ответ верному спутнику на дорогах войны, Прохору Зыкову: “Вези... пока помру...”

Тема верности в самом широком понимании этого слова близка автору. Не случайно эпиграфом к “Тихому Дону” взяты слова старинной песни “Ой ты, наш батюшка тихий Дон!” В песне рассказывается о девушке, которая отвергла все попытки увлечь себя и поплатилась за это. Сохранила верность, пожертвовав жизнью.

Идея верности, даже ценой собственной гибели, – одна из сокровенных мыслей автора, стержень, на который нанизываются события и судьбы основных персонажей. Верность – это то, чем питается сама жизнь. Пока живет в сердцах, передаваясь из поколения в поколение, это чувство – верность семье, традициям, родной земле и родному дому – ничто не угрожает существованию родины.

Когда в ночной степи внезапно зазвучит мужественный грубоватый голос запевалы, Григорий, лежа в повозке, почувствует, будто в него вдохнули жизнь. Следя за виртуозным пением подголоска как за движением самой жизни, казаки, отступающие на Кубань, чувствуют прилив надежды! Не все еще кончено! Пока звучит старинная казачья песня, пока рождает донская земля казаков, есть еще надежда на возрождение тихого Дона, его народа и родной земли.

Кульминационный момент повествования: заканчивается лишь этап, трагический и тяжелый, в судьбе тихого Дона. Затаив дыхание, казаки слушают старинную казачью песню... После всех побед, поражений, потерь, горьких переживаний и утрат для всех казаков остались все такими же дорогими и близкими родные образы донской земли и славного казачьего прошлого...

Как внешняя и мощная сила, большевизм сломал старинный уклад жизни. Победила сила, но дух казачества сломить она не смогла! Все казаки уходят в отступ, не находя себе места в разоренных, развороченных непрошеными гостями жилищах, уходят, лишь бы не оставаться под ненавистной властью. Все так же сжимаются сердца казаков при звуках родной донской песни, все так же тянутся невидимые нити к родной земле. Вот поразительный итог эпопеи.

Старая легенда рассказывает о взятии турками Константинополя: при появлении неверных в храме святой Софии служивший литургию священник вошел в стену – он должен выйти из стены и возобновить службу, когда над святой Софией вновь воссияет крест.

Так и в романе – в темноту ночи со старинной песней уходит казачий полк. В душе казаков – щемящая боль утраты. Но бьется сердце в надежде на возрождение тихого Дона, родного их края.

Это, по нашему мнению, и есть истинный конец романа – глава двадцать восьмая седьмой части!

История жизни и борьбы хутора Татарского закончена. Ушел вдаль, за горизонт казачий полк – и мы уже семьдесят с лишним лет в минуты внутренней тревоги и надежд напряженно вслушиваемся: не слышен ли снова цокот копыт, не настала ли минута возрождения?

2. Границы авторского текста

Пусть не покажется произвольным высказанное выше утверждение, что эпизодом со старинной казачьей песней о Ермаке, которую слушает Григорий Мелехов в обозе отступающих на Кубань казаков (гл.28 седьмой части), прерывается нить авторского повествования. Выбор именно этой песни не случаен. Часть казаков хутора Татарского служит в полку, который носит на своих знаменах заветное для казаков имя – 3-й Донской казачий имени Ермака Тимофеевича полк, и в его составе вступает в войну в самые первые ее дни! Казак этого же полка Козьма Крючков первым из защитников России в 1914 году получил солдатский Георгиевский крест. В романе обнаруживается появление сразу нескольких признаков радикального разрыва между текстом первых семи частей “Тихого Дона” и заключительными страницами седьмой части, а также и всей восьмой частью.

28-я глава седьмой части завершает рассказ о судьбе Григория Мелехова, сражающегося против установления большевистской диктатуры на Дону. Обрыв в этом месте авторского повествования означает совпадение границ художественного пространства “Тихого Дона” и его временных рамок (и в первую очередь – судьбы одного из центральных персонажей романа) с историей героического двухлетнего участия донского казачества в освободительной войне 1918–1920гг. и защите Дона от большевистской диктатуры.

Последовательность и связность повествования

Чтобы определить возможный обрыв авторского текста, необходимо отступить по времени немного назад и рассмотреть цепь событий, приведших казаков хутора Татарского на Кубань. При этом мы будем обращать внимание на их последовательность, географическую и хронологическую точность в описании. Первая группа событий относится к осени 1919 г., когда в сентябре-октябре на Дону развернулись бои с наступавшими частями 10-й Красной армии.

“В конце августа был мобилизован Пантелей Прокофьевич. Одновременно с ним из Татарского ушли на фронт все казаки, способные носить оружие... Несколько дней спустя... какой-то глуховатый, осадистый гул... С этого дня орудийный гул звучал не переставая четверо суток... Замолкший было орудийный гул 5 сентября возобновился с новой силой... Бои шли верстах в сорока от Дона... В ночь на 17 сентября неожиданно явился домой Пантелей Прокофьевич... (VII, 21, 590–591)

17 сентября части ударной группы Шорина, сделав тридцативерстный переход, вплотную подошли к Дону. С утра 18-го красные батареи загремели от устья Медведицы до станицы Казанской... В ночь на 19-е казаки-хоперцы, бывшие в заставе против Вешенской... В первых числах октября основные силы Донской армии... перешли в наступление... За неделю левый берег Дона был очищен от красных вплоть до станицы Вешенской”. (VII, 23, 594–595)

“Две с половиной недели Пантелей Прокофьевич благополучно прожил с семьей в хуторе Латышевом и, как только услышал, что красные отступили от Дона, собрался ехать домой”. (VII, 24, 596)

События романа, связанные с жизнью его персонажей, оказываются точно соотнесенными с общим ходом реальных событий на Дону и образуют единую достоверную хронологию.

Вторую группу составляют эпизоды отъезда казаков из хутора Татарского в отступление на Кубань. Отправной точкой здесь служит последняя прямая датировка в “Тихом Доне”, данная по старому стилю:

“На сходе татарцы решили выезжать всем хутором... Выезд назначен был на 12 декабря”. (VII, 25, 604)

Дальнейшие описания, хотя и не имеют конкретно определенных дат, но все же содержат неявную датировку событий. Возможность хронологической привязки дают упоминания событий, происходивших в это время на фронте: под Ростовом и на Маныче. Во всех случаях временные рамки в тексте указаны достоверно*.

“На юг двигались все северные станицы Дона. Многочисленные обозы беженцев перевалили через железную дорогу Царицын – Лихая, приближались к Манычу. Находясь неделю в дороге... ехали, минуя слободы украинцев, через казачьи хутора на Обливскую... Только на тринадцатые сутки... В полдень, когда остановились в поселке Ново-Михайловском...” (VII, 26, 608, 611)

“...после сдачи Ростова <27.12.1919 с.ст.> он утратил эту надежду, и слух о том, что под Батайском... красные начали отступать <6.01.1920 с.ст.** >, – встретил недоверчиво”.

“В конце января... Григорий и Прохор приехали в слободу Белую Глину”.

“Две недели хворал... Ишо под Мечеткой повалил его [Пантелея Прокофьевича] тиф... Григорий выехал из Белой Глины по направлению на Новопокровскую. В станице Кореновской он почувствовал себя плохо”. (VII, 27, 613, 614, 616)

Итак, мы видим, что автор подробно и точно указывает путь своих персонажей, упоминая при этом множество местных населенных пунктов. Хронологические рамки движения тоже не вызывают сомнений. Более того, в тексте имеется даже точное указание на длительность болезни персонажей романа.

Путь казаков на Кубань зимой 1920 г.

Хутор Татарский => железная дорога Царицын–Лихая =>
приближаясь к Манычу (минуя украинские слободы) через казачьи хутора => на Обливскую => поселок Ново-Михайловский => слобода Белая Глина => из Белой Глины на Новопокровскую... => В станице Кореновской

<Путь движения> <Хронология>

1. Выезд назначен был на 12 декабря

2. Обозы беженцев перевалили через железную дорогу
Царицын-Лихая, приближаясь к Манычу. Находясь неделю в дороге...

3. Они ехали, минуя украинские слободы, через казачьи
хутора на Обливскую

4. Только на тринадцатые сутки <24.12.19>

5. Остановились в поселке Ново-Михайловском...

6. после сдачи Ростова... <26.12.20>

7. слух о том, что под Батайском красные... отступать... < 6.01.20>

8. под Мечеткой повалил его тиф... две недели хворал.

9. приехали в слободу Белую Глину в конце января.

10. Григорий выехал из Белой Глины по направлению на
Новопокровскую. В станице Кореновской почувствовал себя плохо.

Начало болезни Григория, через несколько дней после похорон отца, приходится еще на зимнюю, морозную погоду. Могилу отцу приходилось долбить пешней. А вскоре на Кубань пришла весна: общее потепление, таяние и сход снега, появление озимых и, главное, прилет первых перелетных птиц (краснозобых казарок), которых в полубеспамятстве видит Григорий в небесной вышине. Время прихода весны – особое для каждого года и определяется целым рядом погодных факторов. Для 1920 г. оно может быть определено с точностью до нескольких дней и приходится примерно на середину февраля по старому стилю.

Теперь, познакомившись с некоторыми характерными чертами авторской работы, мы можем перейти к вопросу о том, что же происходит с географией и хронологией в самом конце седьмой части “Тихого Дона”?

28-я глава: разрыв в повествовании

Вернемся к эпизоду отступления обоза казаков на Кубани, когда ночью звучит старинная казачья песня. Здесь открывается при тщательном изучении явный разрыв в повествовании седьмой части. Прежде всего обнаруживается логическая неувязка в рассказе о судьбах персонажей романа. Разные части текста не стыкуются между собой, противореча друг другу.

В начале 28-й главы прямо утверждается, что:

“За всю дорогу, до самой станицы Абинской, Григорию запомнилось только одно: беспросветной темной ночью очнулся он...” (VII, 28, 617)

Но сразу после эпизода с песней стоят следующие слова, отделенные многоточием:

“...И еще, как сквозь сон, помнил Григорий: очнулся он в теплой комнате,... из соседней комнаты донесся взрыв безудержного мужского хохота...” (с. 618)

и далее самогонка, пьяные речи, брань и т.п.

<до самой станицы Абинской>	<в Екатеринодаре, как сквозь сон>
За всю дорогу... Григорию запомнилось только одно	И еще помнил...: очнулся он <в Екатеринодаре>...

Здесь, при соединении отдельных фрагментов текста Шолохов ошибся. Он не придал особого значения расположению на Кубани упоминаемых в романе станиц. От станицы Кореновской Абинская станица лежит на юго-запад от Екатеринодара, около Новороссийска – в точном соответствии со всем рядом населенных пунктов, последовательно упоминаемых в тексте как места, через которые проезжали отступавшие казаки. Поэтому “еще помнить” что-либо о пребывании в Екатеринодаре Григорий не мог, если действительно ему “за всю дорогу, до самой станицы Абинской,... запомнилось только одно”.

Неинтересно подробно разбирать, что дальше в тексте наговорено “плачущим пьяным голосом” Прохора Зыкова, Харлампия Ермакова, Платона Рябчикова и других персонажей, как на смотру, собранных вокруг... Однако внимание наше задерживается на словах Рябчикова: “Екатеринодар заняли! Скоро пыхнем дальше! Пей!” Шолохов относит беседу Григория со своими товарищами (и его последующее пребывание там в течении недели) к Екатеринодару, хотя на предыдущей странице было ясно написано: до самой станицы Абинской (за исключением единственного ночного эпизода) Григорий находился в бессознательном состоянии и, следовательно, разговаривать и пить в Екатеринодаре он никак не мог.

Обнаруживается простой и очевидный факт – повествование после эпизода с ночным обозом на пути в Абинскую дополнено картинами пьянства казаков в Екатеринодаре, хотя по прямому смыслу предшествующего
текста казаки слушают ночью песню о Ермаке уже оставив Екатеринодар позади себя. Не зная точного местоположения Абинской, Шолохов не смог правильно пристыковать собственную концовку к 28-й главе.

Путаница в персонажах

Немотивированные изменения в поведении персонажей, в их мыслях, взаимоотношениях наблюдаются все чаще и чаще с конца шестой части. Подробнее этот вопрос будет рассматриваться отдельно, а здесь мы хотим остановиться на нескольких ярких штрихах.

Описывая пьянство казаков в Екатеринодаре и Новороссийске, Шолохов среди собутыльников Григория несколько раз называет Богатырева Петра.

“В комнату... вошли Прохор, Харлампий Ермаков и... Петро Богатырев...” (VII, 28, 618)

По прямому смыслу в тексте подразумевается командир повстанческой бригады Григорий Богатырев. Петр, его двоюродный брат, упоминался ранее лишь однажды в гл.53 шестой части: он первым прилетел к повстанцам на самолете из-за Донца и установил связь с ними и командованием Донской армии. Этих-то двух братьев и спутал Шолохов. Не менее наглядной предстает и практика произвольной трактовки им реальных исторических лиц.

“Богатырев метнул в его сторону озлобленный взгляд,... сказал:
– Просить будут, все эти Деникины и другие б... , и то не поеду!” (VII, 28, 622)

Очевидно, что Петр Богатырев для соавтора – фигура совершенно абстрактная, в связи с ним не возникает никаких конкретных ассоциаций. В действительности же с тем образом пьяницы и гуляки, который создал “пролетарский писатель”, реальный Петр Богатырев не имел ничего общего.

В 1919г. в “Донской волне” была напечатана фотография героя Донской армии Петра Богатырева. Очень молодой стройный офицер, вся грудь в крестах. Он первым прилетел в восставший округ и в этом крайне опасном предприятии проявил себя храбрым и преданным защитником Дона. И напрасно Шолохов вставил в его уста фразу о том, что, мол, не поедет он, Петр Богатырев, вслед за “всеми этими Деникинами”. Он поехал! Его дальнейшая судьба сегодня известна: Петр Богатырев сражался до самого конца в рядах Русской армии Врангеля, покинул Россию во время крымской эвакуации и умер спустя много лет в эмиграции.

Скачок в хронологии и новое появление заимствований

Существенные сведения об изменениях в повествовании и об их характере дает изучение хронологии последних частей романа.

Неоднократно отмечалась важность ее в романе для понимания структуры текста и истории его возникновения. В последних главах седьмой части датировка событий обнаруживает сразу несколько характерных изменений.

Во-первых, в тексте с середины седьмой части исчезают все православные календарные даты, столь часто встречавшиеся в предшествующих частях романа и составлявшие основу внутренней хронологии сюжетных линий, с удивительной точностью синхронизировавшие сведения о разных персонажах.

Во-вторых, в романе прекращается датировка событий по старому стилю. Мы знаем, что практически все события 1918–1919гг. в основном тексте датированы по нему: в полном соответствии с порядком, существовавшим на территории свободной от большевиков. Как мы уже отмечали выше, последняя такая дата. связанная с уходом казаков хутора Татарского в отступление на Кубань, исторически достоверна и дана по старому стилю:

“Выезд назначен был на 12 декабря”. (VII, 25, 604)

В-третьих, сразу после логического “скачка” со станицей Абинской датировка событий переходит на новый стиль. Единственная прямая дата в тексте 28-й и 29-й глав после эпизода с ночным обозом – дата пребывания Григория в Новороссийске во время эвакуации Донской армии. Она стоит уже в той части текста, где самогонка льется рекой, и дана по новому стилю:

“Утром 25 марта Григорий и Платон Рябчиков пошли на пристань узнать, грузятся ли части второго Донского корпуса...” (VII, 28, 619)

Новороссийская эвакуация (когда после поражения на Кубани добровольческие и донские части были перевезены в Крым), как известно, длилась несколько дней и закончилась 14 (27) марта 1920 г.

Одновременно с новым стилем в заключительных эпизодах снова обнаруживаются случаи заимствования Шолоховым из разбиравшихся уже книг Н.Е.Какурина и А.И.Деникина, а также из книги участника Белого движения Г.Н.Раковского “В стане белых. (От Орла до Новороссийска)” (Константинополь, 1920). Ее использование скорее всего связано с тем, что Н.Е.Какурин в своем очерке упоминает ее как хороший источник, рассказывающий о последнем этапе борьбы белых на Кубани и в том числе о Новороссийской эвакуации. Первые две книги издавались в двадцатые годы в СССР.

Размер новых заимствований незначителен, но для нас они представляют большой интерес, потому что свидетельствуют о возникающих у Шолохова затруднениях при создании тех эпизодов, где ему приходится говорить не о льющейся рекой водке, а вводить в текст конкретную историческую информацию.

Даже в столь незначительных фрагментах заимствований обнаруживаются характерные для Шолохова ошибки и несообразности.

1. Н.Е.КАКУРИН (т. 2, с. 367; в изд. 1990, с. 329)		“ТИХИЙ ДОН” (VII, 28, 619)
Добровольческий корпус... опередил Донскую армию в Новороссийске и начал производить посадку на суда... 2. А. И. ДЕНИКИН (т. 5, Б., 1926, с. 345)* “привлеченные к погрузке артиллерийских грузов офицеры... проявляют полное напряжение... грузят в двойном и более размерах...” 3. Г. Н. РАКОВСКИЙ (с. 186) В Новороссийске тем временем шла лихорадочная эвакуация. Съехавшиеся со всего юга России беженцы садились на пароходы... Удирали в чужие страны спекулянты, мародеры тыла...	В Новороссийске шла эвакуация ...Части Добровольческой армии, опередив в бегстве донцов и кубанцев... На пристанях день и ночь шла погрузка. Юнкера работали в артелях грузчиков, заваливая трюмы пароходов военным имуществом, чемоданами и ящиками сиятельных беженцев. В Новороссийске шла эвакуация

В исходном тексте Какурина заданы направление и порядок движения белых:

Добровольческий корпус, Донская армия ® Новороссийск, эвакуация.

Добровольческий ® опередил ® Донскую...

А вот что получается у Шолохова после внесения им “незначительных” изменений и дополнений.

1. Добровольческий корпус превращается у Шолохова в Добровольческую армию. Важное расхождение. Шолохов не знает о ходе борьбы белых армий на Дону и Кубани в январе-марте 1920 г. (хотя все это подробно описано у того же Какурина), о том, что после отхода к Ростову Добровольческая армия в январе 1920 г. была приказом Деникина переформирована в Добровольческий корпус. В то же самое время в “Тихом Доне” мы встречаем достоверное описание маршрута отступления казаков на Кубань, включающее с полдюжины точных упоминаний населенных пунктов, где они проезжали и останавливались.

2. Посмотрим теперь, кого “опередили” в Новороссийске добровольцы. Шолохов, походя очерняя отступающих (“опередив в бегстве”), к донцам добавляет еще и кубанцев. Здесь он проявляет непонимание самого хода описываемых им на этих страницах событий. Дело в том, что после прорыва фронта под Тихорецкой и начала общего отхода, кубанские казачьи части почти прекратили активную борьбу и начали отступление по направлению на Туапсе. В дальнейшем они сосредоточились в районе г.Сочи. Практически никаких “кубанцев” в районе Новороссийска не было!

Православная тема

Одновременно с переходом на новой стиль в датах, исчезновением православной датировки событий и появлением новых заимствований наблюдается еще одно принципиальное изменение в художественном тексте, в поведении персонажей “Тихого Дона”. С самого начала книги автор многократно, в самых разнообразных формах показывает мир тихого Дона с его глубоко укоренившимися обычаями, православным воспитанием казаков, их собственным видением и мировосприятием. Многочисленные конкретные примеры мы рассмотрим в следующем разделе работы, а здесь отметим следующее.

1. Органичность включения элементов, связанных с православной традицией, в художественное повествование. Это становится в руках автора дополнительным сильным изобразительным средством.

2. Практически равномерное распределение по шестой и седьмой частям фрагментов, где упоминаются в той или иной форме эти элементы в жизни казачества. Нить обрывается где-то в самом конце седьмой части.

3. Многогранность изображения “православной темы” в романе: лексика, поведение персонажей, опирающиеся на христианскую традицию и религиозное отношение к жизни. Мы встречаем общеупотребительные характерные выражения, действия и чувства персонажей (например, когда казаки крестятся на иконы и т.п.), облеченные в естественную православную традицию, в которой многие поколения казаков были воспитаны и с которой они полностью срослись.

4. Примерно в тех же границах исторически достоверно упоминаются органы казачьего управления: представители хуторской, станичной или окружной властей, те или иные их распоряжения, информация о событиях во внешнем мире, распространяемая через эту же местную казачью власть и т.д., причем сами центральные персонажи действуют в романе в соответствии с их требованиями.

Духовная жизнь героев “Тихого Дона” определена православием, а социальная обеспечена войсковой организацией с выборными атаманами и строгой дисциплиной. В самом конце седьмой части эти элементы авторского повествования исчезают. В восьмой части романа мы уже ничего похожего не находим, хотя этот период начала 20-х годов и был непосредственно знаком молодому Шолохову.

Если попытаться сравнить развитие художественного действия в заключительной, восьмой, части с предшествующими частями “Тихого Дона”, то обнаруживается весьма знаменательное изменение: сужение художественного пространства романа. Ранее действие всегда, прямо или косвенно, было тесно связано с реальным, широким историческим пространством – Россией начала ХХ века. Связи эти, от мелких деталей быта и характеристик персонажей до конкретных исторических событий,
введенных в него в полном соответствии с географией, хронологией, создают довольно жесткий каркас текста, не допускающий произвольного его изменения или редактирования. В восьмой части описываемый круг жизни сужается до таких размеров, что действие уже не выходит за пределы отдельного хутора, отдельной семьи и т.д. и развивается как бы отдельно от остальной жизни.

Художественное пространство восьмой части существует практически вне исторического пространства и времени. Мы не будем здесь подробно обсуждать созданный Шолоховым образ “главаря банды” Фомина, не имеющий ничего общего с реальным историческим лицом и скорее похожего на примитивную карикатуру. В этой части нет для Шолохова принципиальных препятствий для произвольных изменений и перемещений отдельных фрагментов и эпизодов. По сути содержание художественного текста позволяет привязать его к любым внешним событиям, любому времени, производя при этом лишь минимальные в нем редакторские изменения.

Сужение авторского художественного видения мира. Если в первых семи частях автор, рассказывая о тех или иных своих героях, об их радостях и горестях, создавал перед читателем впечатляющую картину народной жизни, картину родной земли, то в восьмой части ситуация иная. Мы имеем в лучшем случае фрагментарное и порой нелогичное, противоречивое изображение жизни отдельного персонажа – Григория Мелехова. Ни судьбы хутора Татарского, ни судьбы донского казачества после окончательного установления большевистской власти мы не узнаем.

Таким образом, художественное пространство шолоховской восьмой части “Тихого Дона” изображено вне контекста реальной истории России, вне реального исторического времени и редуцировано до узкого круга оставшихся персонажей. Разрыв в хронологии романа, в датировке событий, в связности изложения дает в наши руки достаточные основания, чтобы предположить существование в романе иного, истинного финала. Эпизод с отступающим обозом, когда казаки в 28-й главе седьмой части затаенно слушают старинную казачью песню, и есть конец связного, осмысленного рассказа автора “Тихого Дона” о жизни, трагической судьбе, гибели донского хутора и его казаков.

3. Система “соавторской” переработки текста

Эволюция отдельных фрагментов текста

Проблему “редакторской” работы над текстом можно свести к следующим аспектам:

• выявление изменений в тексте отдельных фрагментов, с выделением мест, удаленных и добавленных Шолоховым в позднейших изданиях;
• сопоставление изменений, вносимых в разные фрагменты.

В последнем случае обнаруживается наиболее важное – общая тенденция в работе Шолохова над текстом и соотношение этого его вклада с общей направленностью “авторского” текста.

Григорий Мелехов

Во внутреннем монологе Григория Мелехова в начале Верхне-донского восстания выражены его главные мысли и чувства – итог, к
которому он пришел после всех раздумий и шатаний первых двух лет революции. Внесенные в текст изменения безусловно не случайны, имеют целенаправленный характер.

ЭВОЛЮЦИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ФРАГМЕНТОВ ТЕКСТА.

(Начало восстания. Григорий Мелехов)

Удалено	Вставлено
1.	Теперь ему казалось, что...
2. <полки> вонючей Руси	красные <полки>
3. Пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь.	опаляемый слепой ненавистью со злостью отмахнулся от этих мыслей...
4. усмехнулся, не покривил душой перед собой: “Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!”	до края озлобленный <Ясен>, казалось, <был его путь>

Изъятия:

1. Устраняются резко отрицательные отзывы о Красной армии (полки вонючей Руси, пошли... как немцы по Польше.., кровь и разорение...)

2. Снимается негативная характеристика прихода на Дон Красной армии – “кровь и разорение покрыли степь”.

3. Уместно вспомнить слова Григория о новой власти из разговора с Иваном Алексеевичем, также удаленные в позднейших изданиях. “И ты хвалишь ее <власть> как мамаша: “Хучь сопливенький, да наш”.

4. “Мы все царевы помещики” – слова, подчеркивающие осознание единства всех казаков, отсутствие среди них серьезного классового расслоения, удалены.

5. Изъятые слова объединяет осмысленное и продуманное отношение Григория к жизни.

Добавления:

1. Смягчается характеристика Красной армии.

2. Подчеркивается мысль о том, что причина недовольства стоит вне общих жизненных вопросов казачества.

3. Вставленные слова (опаляемый... ненавистью, озлобленный и т.д.) как бы переориентируют ситуацию: причины, которые привели казаков к восстанию, связаны прежде всего с личными мотивами. Они носят временный характер – впредь до момента, когда исчезнет их предубежденность. Казаки очнутся и вернутся в лоно “родной” власти.

4. Добавленные Шолоховым слова призваны подчеркнуть бессознательный, основанный на эмоциях, в какой-то мере случайный образ действий Григория Мелехова, толкнувший его на участие в восстании.

5. По непонятной причине Григорий вспоминает разорение Восточной Пруссии, хотя в составе 12-го Донского казачьего полка он участвовал в кровопролитных боях в Галиции и на других фронтах не воевал.

Естественно, что в результате такой обработки текста происходит заметное изменение образа Григория Мелехова. Привлекает внимание осознанный и продуманный характер действий главного героя, который отождествляет себя со всем казачеством и не мыслит свою судьбу вне общей судьбы родины. С другой стороны, сила, против которой он встает на борьбу, представляется внешней и враждебной по отношению к казачеству в целом. И не просто враждебной, но несущей родине разрушение и смерть.

Образ Григория Мелехова становится собирательным, воплощает в себе основные мысли, чаяния и интересы казачества в целом. Последнее обстоятельство придает ему особый колорит и органичность. Главный герой кровно связан со своей землей и своим народом, и через его поступки, мысли мы начинаем понимать мотивацию, психологию, характер действий всего казачества в гражданской войне на Дону.

Вводя в мотивацию Григория случайные и эмоциональные элементы (до края озлобленный, опаляемый слепой ненавистью, со злостью отмахнулся... от мыслей), Шолохов снижает значимость изображаемого до судьбы отдельного, частного лица. Этому же эффекту способствует максимальное смягчение характеристики вражеской стороны – красных, что принижает или вовсе отрицает принципиальные жизненные противоречия между казачеством и новой, “чужой” властью. Снимаются такие черты новой власти, которые вряд ли позволили Григорию в последующих эпизодах назвать эту кровавую власть своей.

И, наконец, можно отметить следующее: изъятые слова достоверны и правдоподобны с исторической точки зрения, точно характеризуют события того времени. А добавленные в текст – играют роль произвольной дополнительной характеристики персонажа.

Михаил Кошевой

На противоположном краю казачьего мира в “Тихом Доне” показан Михаил Кошевой, один из немногих персонажей романа – сторонников советской власти на Дону. Как же изображен этот представитель красных, или, если взять шире, кто реально противостоит Григорию Мелехову и всему казачеству на донской земле в кровавой драме гражданской войны? Другой вопрос неразрывно связан с первым – как изменялся образ Кошевого в процессе редактирования текста. Образ “большевика” Михаила Кошевого в сценах восстания, показанный впервые на страницах ростовского журнала “На подъеме”, шел настолько вразрез с господствовавшими в 20-х годах пропагандистскими представлениями, что уже при публикации в столичном журнале текст подвергся значительной правке.

Возьмем эпизод расправы казаков с Кошевым в самом начале восстания в хуторе Татарском. Сразу бросается в глаза однонаправленность изменений, внесенных Шолоховым в образы Григория Мелехова и Михаила Кошевого. Фактически он пытался сгладить драматическую основу “Тихого Дона” – борьбу всего казачества за свою свободу и землю.

ЭВОЛЮЦИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ФРАГМЕНТОВ ТЕКСТА

(Начало восстания. Михаил Кошевой)

““На подъеме” (1930, № 6, с. 15–16)	Редакция 1941 г. (VI, 27, 403–404)
Выстрел. Емельян, не роняя из рук вожжей, упал с саней... И на миг не пришла Кошевому в голову мысль о защите. Он тихо слез с саней, не глянув на Емельяна, отошел к плетню... Кошевой без крика лег лицом вниз, ладонями закрыв глаза, упал он не от боли..., а скорее от страха.	Выстрел. Емельян, не роняя из рук вожжей, упал. < ... > Кошевой спрыгнул с саней. < –– > От ожога в плече Кошевой без крика упал вниз, ладонями закрыл глаза. < ... >

(Мать Кошевого обращается к сыну:)

“Уходи... Иди, куда хошь, нехай убьют, но не на моих глазыньках. Уходи. Не хочу тебя тут зрить”.

< ... > – Уходи! Найдут тут тебя”.

Так, например, в самом раннем журнальном варианте фраза “И на миг не пришла Кошевому в голову мысль о защите”, подчеркивает покорность и малодушие Кошевого: в минуту опасности он униженно молит о своем спасении тех, кого еще накануне мог свободно лишить жизни... Шолохов изымает из текста эту фразу и еще одну, где также содержится прямое указание на испытываемый Кошевым в минуту опасности страх: “Кошевой без крика лег лицом вниз... упал не от боли, а скорее от страха...”

В другом эпизоде (смерть Петра Мелехова) обращенные к Петру слова « Мы вас, гадов, врагов, без слез наворачиваем” слишком выпукло рисовали жестокость и бессердечие “большевика” – были опущены при последующих публикациях.

В первоначальном варианте родная мать изгоняет раненого сына, не желая иметь с ним дело после всех совершенных им преступлений против своих, казаков.

Уходи... Иди, куда хошь. –> Нехай убьют...

Уходи. –> Не хочу тебя зрить...

В этой сцене автор показывает отторжение казачьей средой отщепенцев, большевиков, сторонников “новой жизни”. И, конечно, наиболее яркие черты такого рода изымаются при редактировании из текста и заменяются нейтральными.

Итак, при редактировании мы наблюдаем последовательное устранение или сглаживание таких непривлекательных, негероических черт образа “большевика”, как ненадежность и малодушие адепта новой веры в минуту опасности и жестокость и бессердечие в минуту торжества.

Есаул Чернецов

Пример целенаправленной редакторской правки Шолохова дает нам эпизод расправы с пленными офицерами-чернецовцами и с самим есаулом Чернецовым. Последний – персонаж эпизодический, но его роль в судьбе Григория Мелехова одна из важнейших. Именно с эпизода бессудной расправы над чернецовцами начался отход Григория от большевизма. Да и само появление Чернецова в романе не случайно: упоминание о нем мы встречаем еще в третьей части, в отдельной, “вставной” одиннадцатой главе: “далеко пойдет сотник Чернецов”.

В пятой части романа Шолохов для заимствований использовал книгу Антонова-Овсеенко. В ней приводится версия гибели Чернецова, по которой причиной расправы была попытка побега пленных.

“Есаул Чернецов... взят в плен вместе с 40 юнкерами и офицерами. По дороге арестованные сделали попытку побега и были расстреляны казачьим конвоем. Убит Чернецов... Впоследствии выяснилось, что Чернецов зарублен Подтелковым...”*

Здесь же приводится текст телеграммы Председателя ВРК в Совнарком, где в качестве оправдания расправы упоминается попытка захваченного в плен Чернецова застрелить Подтелкова.

“Революционные войска... бесстрашным отпором отразили натиск калединцев. Отряд Чернецова был смят и обращен в бегство. Сам Чернецов и 40 офицеров были взяты в плен; по дороге Чернецов пытался стрелять в конвоировавшего его Председателя В.Р.К., за что был им убит”. (там же, с. 233–235)

Эту версию в своей книге развил и снабдил рядом фантастических деталей коммунистический “публицист” 20-х годов Д.Делерт.

“Пленного Чернецова вел сам Подтелков... Резким взмахом Чернецов выхватил браунинг, пальнул. Осечка... Мигнула шашка Подтелкова... Взмах... Хряск... Вскрик...”**

На основе этой версии и была построена конструкция эпизода в поздних редакциях “Тихого Дона”. Однако в журнальном варианте и в первых отдельных изданиях книги версия расправы выглядела иначе. В ней не только нет никакого упоминания о “пистолете” – намного важнее то, что причина расправы не та, что у Антонова-Овсеенко.

В сцене встречи Чернецова с Подтелковым сталкиваются две ведущие фигуры воюющих лагерей. Чернецов – защитник казачества, его традиций и автономной жизни, отважный и храбрый герой, “спаситель” Дона, последняя надежда его защитников. Подтелков – казак по происхождению, но изменивший Дону, помогающий большевикам сделать в области переворот, развязывающий при поддержке красногвардейских отрядов междоусобную войну.

“– Изменник казачества! Под-лец! Предатель! – сквозь стиснутые зубы зазвенел Чернецов.

Подтелков мотал головой, словно уклоняясь от пощечин...

С губ его <Чернецова>, сведенных судорогой, соскакивали невнятные, перемешанные с матерной руганью слова. Что он говорил, – слышал один медленно пятившийся Подтелков.

– Придется тебе... ты знаешь? – резко поднял Чернецов голос”. (V, 12, 272)

В издании 1953 г. и последующих в тексте далее добавлено:

“Чернецов выхватил из куртки револьвер, вскинул руку... Осечка...”

Шолоховское добавление не просто тенденциозно, хотя его и можно поставить в один ряд с такими случаями соавторского редактирования как, например, эпизод встречи атаманом Красновым союзнической миссии в Новочеркасске. В данном случае несущественна даже достоверность версии с “пистолетом”, пытался ли Чернецов или кто-либо другой бежать.

Автор в ранних редакциях создал единый образный и смысловой ряд. Побежденный Чернецов обвиняет Подтелкова в предательстве интересов казачества, а тот, не находя аргументов в свою пользу, в порыве гнева убивает Чернецова и отдает приказ о расправе над остальными пленными. Бессмысленное убийство безоружных людей производит на Григория Мелехова настолько сильное впечатление, что он навсегда покидает ряды красных и возвращается в родной хутор.

“...не мог ни простить, ни забыть Григорий гибель Чернецова и бессудный расстрел пленных офицеров”. (V, 13, 274)

Весной 1918 г. судьба снова ненадолго сведет Григория с Подтелковым. Они встретятся в день казни последнего в хуторе Пономареве, и Григорий напомнит своему бывшему товарищу:

“– Под Глубокой бой помнишь? Помнишь, как офицеров стреляли. По твоему приказу стреляли!... Отходился ты, председатель московского совнаркома! Ты, поганка, казаков жидам продал! Понятно?” (V, 30, 323)

Поэтому позднейшая вставка, заимствованная скорее всего из книги Д.Делерта, совершенно чужеродна и выпадает из общего художественного ряда. Сводя противостояние двух полярно противоположных сил, олицетворяемых Чернецовым и Подтелковым, к опереточной сцене с выхватыванием пистолета, Шолохов так же, как в эпизодах, уже рассмотренных выше, разрушает драматизм действия романа.

Подводя общие итоги, можно на основании разобранных случаев сказать следующее. Шолохов подправляет и переориентирует художественные образы, снижая их значимость, снимая наиболее одиозные и отрицательные, хотя исторически достоверные черты большевистского режима на Дону. При этом вносимые изменения вступают в противоречие с основным текстом “Тихого Дона”, разрушая или искажая его построение.

Чужеродные фрагменты текста

Органичность отдельных фрагментов текста, последовательность (или прерывистость) развития действия романа хорошо прослеживается при изучении какой-нибудь сквозной существенной характеристики. Для казаков зимой и весной 1919 г. не было вопроса более злободневного, чем отношение к новой, большевистской власти на Дону, начавшей с помощью штыков проводить расказачивание.

Обратимся к деду Гришаке и сопоставим между собой различные эпизоды, в которых старый воин выражает свое отношение к новой власти.

НОВАЯ ВЛАСТЬ В ГЛАЗАХ КАЗАКОВ

(Дед Гришака. Противоречия образа)

Перед восстанием. Февраль 1919.

Во время восстания.Апрель 1919

– Я... верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!... Митюшку проводили мы в отступ. Сохрани его, царица небесная!.. Твои-то остались?.. Наказному, небось, присягали. Войску нужда подошла, а они остались при женах. <Мирон Григорьевич>: А через что жизнь рухнулась?... Вот эта чортова власть! Она, сват, всему виновата. (VI, 19, 389) Накануне победы. Май 1919. – В анчихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил? Это ты... супротив наших казаков?... дед Гришака упал навзничь, внятно сказал: – Яко... не своею си благодатию... но волею бога нашего приидох... Господи, прими раба твоего... с миром... (VI, 65, 499–500)

– А всякая власть – от бога. Хучь она и анчихристова, а все одно богом данная. Мирон наш через чего смерть принял? Через то, что супротив бога шел, народ бунтовал супротив власти. – А через чего воюете?.. По божьему указанию все вершится. Я ему ишо тогда говорил: “Мирон! ты казаков не бунтуй, не подговаривай супротив власти, не пихай на грех!..” (VI, 46, 446)

Сравнение двух столбцов текста в таблице показывает нам двух совершенно разных людей, с несхожими представлениями, мыслями, даже языком, на котором они говорят. Чтобы понять, насколько оправдан и точен сделанный нами для сравнения выбор, посмотрим, что говорит нам автор о других персонажах.

Мы выделили как различные персонажи относятся к новой власти, ее законности. Оценка событий глазами других персонажей обнаруживает единое и последовательное отношение казаков к советской власти.

Новая власть в глазах казаков

(январь – апрель 1919 г.)

Мирон Коршунов	Григорий Мелехов
– Вот эта чортова власть! Она... всему виновата. Да разве это мысленное дело – всех сравнять?... Хозяйственному человеку эта власть жилы режет... (VI, 19, 389) Дед Гришака – Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!.. В анчихристовы слуги подался? Это ты ...супротив наших казаков? (VI, 65, 499)	А власть твоя... – поганая власть; Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. ...чего она дает нам, казакам?... Всем, какие есть. (VI, 20, 391)

Ясно видно, что через разных персонажей передается одна и та же общая характеристика советской власти. Здесь и оценка власти (“поганая”, “чортова”); и результат ее хозяйничанья для казаков (“окромя разору...”, “хозяйственному... жилы режет”); и отношение к казачеству как единому целому (“супротив наших казаков”, “нам, казакам... всем, какие есть”).

Мы встречаем даже лексические совпадения. Так, для деда Гришаки пришлые – это “мужики”, что в точности воспроизводит и восприятие новой власти Григорием – “мужичья власть, им она и нужна”.

Таким образом, характерные черты образа деда Гришаки, которые мы встречаем в начале и конце восстания, органично входят в текст “Тихого Дона” и отражают целостную концепцию автора. А из этого, в свою очередь, следует, что беседа Григория со старым казаком на Пасху не просто расходится с другими эпизодами сюжетной линии этих персонажей, а чужеродна основному тексту, выпадает из общего повествования.

“Аномалии” в тексте: реконструкция работы соавтора

В то же время сравнение отдельных “аномальных” эпизодов обнаруживает и определенное сходство между ними, прежде всего во внутренней структуре текста. В “пасхальном” фрагменте оказываются затронутыми те же вопросы, что и в февральском, но освещены они иначе. Среди этих вопросов такие важные, как законность новой власти, наличие высшей, божественной санкции у нее, законность и оправданность борьбы с нею.

“Пасхальный” фрагмент построен, как зеркальное отражение, инверсия других эпизодов сюжетной линии. Практически каждый важный вопрос, понятие, чувство воспроизводится здесь. Однако трактовка их либо прямо противоположная, либо упрощенная. “Зеркальная” структура фрагмента, конечно, исключает случайность совпадений и указывает на искусственность и его вторичность по отношению к основному тексту и, следовательно, подтверждает соавторское участие в создании “Тихого Дона”. Дополнение текста эпизодами, написанными с прямо противоположных
позиций, служит главным источником появления в романе “неразрешимых” противоречий.

Знаменательно при этом, что рассматриваемые фрагменты имеют и лексические совпадения. Так, если перед восстанием дед Гришака говорит: “А власть эта не от бога ”, то на Пасху он теми же словами заявляет нечто прямо противоположное: “А всякая власть от бога” и т.д.

Интересна еще одна сторона соавторской работы: “удвоение” текста. Например, одна и та же мысль деда Гришаки воспроизводится дважды. Сначала обращаясь к Григорию, старик объясняет причины смерти сына в прямой речи:

“– Мирон наш через чего смерть принял?... народ бунтовал...” И тут же он “повторяет” свои слова в форме обращения к погибшему:
“– Я ему ишо тогда говорил: Мирон! Ты казаков не бунтуй...”

В “повторной” части Шолохов, сохраняя и число значимых элементов во фрагменте, и лексику, меняет лишь их последовательность – смещает на одну позицию. Если в первой половине фрагмента “народ бунтовал” стояло на втором месте, то соответствующий аналог – “казаков не бунтуй” переходит на первое место и т.д.

“Умножение” фрагментов

Мирон наш через чего смерть принял:	Я ему ишо тогда говорил: “Мирон! ты:
(1) супротив бога шел (2) народ бунтовал (3) супротив власти	казаков не бунтуй (2) не подговаривай супротив власти (3) не пихай на грех (1)

Конструкция фразы:

(1) –> (2) –> (3)

(2) –> (3) –> (1)

Последнее наблюдение весьма многозначительно, поскольку с проблемой “повторов” приходилось уже неоднократно сталкиваться при анализе заимствований. Например, в качестве соединительной вставки Шолохов дважды (ч.6, гл.57 и ч.7, гл.1) использовал фрагмент из воспоминаний Краснова, касающийся подготовки ударной группы генерала Фицхелаурова. Несколько раз включал в текст “повстанческих” глав одни и те же элементы сюжетной линии Штокмана – Кошевого.

Много повторов наблюдается и в рассмотренных нами эпизодах. Здесь и употребление одних и тех же слов при позднейшем редактировании текста, использование при создании “вторичных” эпизодов лексики “исходного” эпизода.

“Зеркальная” инверсия обнаруживается и в эпизоде боя под Климовкой. Если в начале фрагмента написано: “Он забился у них в руках, крикнул: ...Матросню!.. Всех!... Ррруб-лю!”, – то последующее добавление Шолохова, которое явно выпадает из общего текста, конструируется таким образом: “Кого же рубил?!..– И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая...” Мы видим, что “аномальный” фрагмент построен так же, как и первичный. Использованы те же ключевые слова: “забился”, “крикнул”, “рубил”, но при этом в полученный текст вложен совершенно иной, прямо противоположный смысл.

Повторы при позднейшем редактировании текста

Теперь ему казалось, что извечно	Ясен, казалось, был его путь.
до края озлобленный, он думал	опаляемый слепой ненавистью, думал

Повторы в разных фрагментах текста

А власть эта... Через что?

А всякая власть от... А через чего... Через чего воюете?

Повторы внутри одного фрагмента

Матросню!.. Всех!.. Рррублю!..	Кого же... рубил? Кровных! Своих!
всякая власть от бога...	По божьему указанию все вершится ...а все одно богом данная

Хорошей иллюстрацией шолоховского метода инверсии служит рассматривавшийся уже эпизод с толкованием дедом Гришакой Священного Писания:

СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ В “ТИХОМ ДОНЕ”

Текст Ветхого Завета	Интерпретация Шолохова (в устах деда Гришаки)
Овцы погибшие быше людие мои	а сами хуже бестолочи-баранов
<Народ мой был как погибшие овцы>
пастыри их совратиша их	вы не пастыри казакам
<пастыри их совратили с пути>
и сотвориша сокрытися по горам	не разумеете, что творите
<разогнали их по горам>
с горы на холм ходиша	бегать вам, смутителям, по горам
<скитались они с горы на холм>
Забыша ложа своего,
<забыли ложе свое>
Вси обретающая их снедаху их.	Вша вас не гложет зараз?
<Все, которые находили их, пожирали их и притесняли их, говорили.>	От вши спасенья нету, – при-знался Григорий.

Овцы –> хуже бестолочи-баранов

пастыри их –> вы не пастыри

и сотвориша... –> не разумеете, что творите...

с горы на холм ходиша –> бегать вам по горам

Вси... снедаху их –> Вша вас не гложет зараз?

От вши спасенья нету...

Бросается в глаза огрубление текста, примитивность интерпретации: “пастыри” – “не пастыри”; “овцы” – “...хуже баранов”; “вси... снедаху их” – “вша... не гложет?” А превращение “вси” (все) во “вши” обнаруживает недостаточно ясное понимание внутреннего смысла толкуемого текста.

В заключение можно сформулировать несколько предположений. Нам представляется, что текст некоторых фрагментов вторичен, то есть создавался на основе механической переделки основного текста. При этом использовались методы:

• “зеркальной” инверсии, когда сохранялась и перенималась внутренняя конструкция первичного текста;
• “удвоения” текста, когда объем формируемого текста увеличивался за счет повторения в новом месте и несколько иной форме уже имевшегося материала;
• сохранения в новообразованных фрагментах лексики заимствуемых и “размножаемых” эпизодов;
• механической перестановки элементов текста без изменений его содержания по существу.

————————

Таким образом, мы имеем все основания говорить о реальности соавторского участия в переработке и редактировании текста “Тихого Дона”.

4. “Большевистская правда” Гаранжи

Неразборчивость в художественных средствах и явное нарушение достоверности хорошо видны на примере того, как Шолохов вводит в роман тему большевизма. Еще И.Н.Медведева-Томашевская в своей книге (“Стремя...”, с.114–118) обратила внимание на полную противоположность новой, “классовой” идеологии, якобы мгновенно усвоенной Григорием от солдата Гаранжи, не только казачьим представлениям Мелехова, но и всему тому, что думает и делает в романе сам Григорий после расставания с Гаранжей.

Итак, Москва, глазная клиника Снегирева, осень 1914 г.

“...честно берег свою казачью славу”

Первое впечатление у Григория от нового соседа-фронтовика неудовлетворительное. Григорию не нравится желчный, язвительный характер соседа, который “ругал власть, войну, участь свою, больничный стол, повара, докторов, – все, что попадало на острый его язык”. Раздражает Григория трудный на слух, частый, исковерканный, отменно удобренный ругательствами язык Гаранжи.

Поэтому и ответы Григория краткие, недоброжелательные, с неприкрытым раздражением. Тем более странными и неуместными выглядят характеристики, которые Шолохов вводит в текст сразу после первого разговора Григория с Гаранжей.

“Изо дня в день внедрял он в ум Григория досель неизвестные тому истины, разоблачал подлинные причины возникновения войны, едко высмеивал самодержавную власть... <Григорий> в душе чувствовал правоту Гаранжи и был бессилен противопоставить ему возражения, не было их и нельзя было найти... умный и злой украинец постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия о царе, родине, о его казачьем воинском долге”. (III, 23, 158)

Характеристики явно тенденциозны, похожи на идеологический или пропагандистский штамп 20-х годов с самоуверенным тоном и претензией на абсолютную истину. Странно не то, что Григорий не мог противопоставить возражения малограмотному, нахватавшемуся большевистских словечек (“хвабрыкант” !) Гаранже, сколько то, что таких возражений – “не было их и нельзя было найти”. Нигде позднее (даже в тех эпизодах, где Григорий участвовал в боях заодно с большевиками), по ходу развития действия никакого упоминания о большевистской “большой правде” Гаранжи нет.

За исключением, впрочем, одного отрывка четвертой части, где разъясняется, почему Григорий Мелехов полностью “забыл” эту бесспорную “большую правду”. Вчера еще молодой казак, а сегодня воин и георгиевский кавалер, Григорий в ноябре 1914 г. после госпиталя приезжает в родной хутор.

“С ним, как с равным, беседовали на майдане старики, при встрече на его поклон снимали шапки, девки и бабы с нескрываемым восхищением разглядывали бравую, чуть сутуловатую фигуру в шинели с приколотым на полосатой ленточке крестом. Он видел, что Пантелей Прокофьевич явно гордился им, шагая рядом в церковь или на плац”.

Прервем цитату. Атмосфера встречи хутором своего земляка-героя естественна и органично дополняет картины его боевых дел, знакомых нам по третьей части “Тихого Дона”. Лишь одно выпадает из общего художественного ряда – воспоминание об “умном и злом украинце”, который “постепенно, неуклонно” разрушал “все его прежние понятия о царе, о родине, о его казачьем воинском долге”. Шолохов купирует эту единственную “зацепку” собственной характеристикой, не выделяемой в отдельный абзац:

“И весь этот сложный, тонкий яд лести, почтительности, восхищения постепенно губил, вытравлял из сознания семена той правды, которую посеял в нем Гаранжа. Пришел с фронта Григорий одним человеком, а ушел другим. Свое, казачье, всосанное с материнским молоком, кохаемое на протяжении всей жизни, взяло верх над большой человеческой правдой”. (IV, 4, 184)

Нелогичность этого фрагмента только усиливается трактовкой естественного для казаков чувства гордости и восхищения за своего героя-станичника как лести. Шолоховское авторство “вставки” косвенно подтверждается специфической лексикой фрагмента. В качестве подлежащего использовано сразу три прилагательных: “казачье, всосанное..., кохаемое”. Последнее слово вообще малороссийское и не вяжется с казачьей лексикой. Оно скорее напоминает нам о малороссийском происхождении матери Шолохова, у которой, возможно, он и усвоил отдельные слова.

После вставки повествование продолжается так, как будто никаких вышеприведенных характеристик и комментариев не было.

“– Я знал, Гришка, – подвыпив, на прощанье говорил Пантелей Прокофьевич и, волнуясь, гладил серебряные с чернью волосы, – знал давно, что из тебя добрый казак выйдет...

Добрым казаком ушел на фронт Григорий; не мирясь в душе с бессмыслицей войны, он честно берег свою казачью славу”. (IV, 4, 184)

Что дает сопоставление двух фрагментов? В эпизоде посещения дома после ранения соавторская вставка завуалирована сильнее, она вплетена в сами воспоминания Григория, не выделена ни красной строкой, ни скобками и выдается за продолжение мыслей главного героя, разрывает единый в художественном отношении эпизод.

С робостью и удивлением встречает Григорий волну уважения и интереса к себе со стороны хуторян. Автор показывает его нам все тем же молодым парнем – знакомым по “мирным” главам первых частей романа, – так пока и не привыкшим к новой взрослой роли, роли воина и героя.
Никак не подходят его облику брань, ожесточение к богатым и начальникам, которые навязываются читателю в 23-й главе третьей части.

И уж совсем невероятной представляется фраза, в которой единая, сквозная мысль, характеристика Григория “добрым казаком ушел на фронт... честно берег свою казачью славу” разорвана фальшивой, а в контексте рассказа о жизни казаков еще и нелепой вставкой “не мирясь в душе с бессмыслицей войны”. О какой бессмыслице для казака – потомственного и профессионального воина, все призвание которого составляла вооруженная защита родины, из поколения в поколение передаваемая как эстафета от отца к сыну, от стариков к молодым, можно говорить? Какой смысл несет в себе текст, и можно ли считать, что весь он написан одним и тем же автором?

Между встречей с Гаранжей и возвращением в родной хутор имеет место в романе еще одно событие, столь важное, что оно меняет судьбу главных персонажей. Прежде чем явиться в хутор, Григорий приходит в Ягодное, имение Листницких. Его разрыв с Аксиньей, происходящий по вине “молодого панича”, подробно описан в следующей главе. Вот, казалось бы, прекрасный повод для проявления классовой или сословной ненависти. Но в “Тихом Доне” ничего подобного не происходит. Григорий все так же уважительно “тянется” перед стариком Листницким, а против молодого, Евгения, не высказывает ни единого слова из запаса “большой правды”. По соавторской версии, лишь уважительное отношение своих казаков, хуторских – и то не сразу, а постепенно – вытравляло из Григория “правду”. В Ягодном эта соавторская “правда”, еще не “вытравленная”, должна была хоть как-нибудь заявить о себе – но не заявила ничем!

“Большевики – они верно нацеливаются...”

Нарушение существующих в тексте связей и отсутствие продолжения темы в дальнейшем повествовании является характерным признаком чужеродного вмешательства в текст романа. Еще одна интересная параллель возникает при сопоставлении внутренней конструкции разных фрагментов текста. Авторский комментарий гл.23 (“большая правда” Гаранжи) представляет как бы инверсию второго фрагмента, встречи Григория после ранения в родном хуторе, он лишь “вывернут” наизнанку. Сравните:

(часть IV, гл. 4)	(часть III, гл. 23)
Добрым казаком ушел на фронт Григорий... честно берег свою казачью славу...	постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия... о его казачьем воинском долге...

Таким образом, соавторское вмешательство в текст ведет к идеологической нивелировке, “исправлению” при помощи прямой инверсии художественного образа. Замечательно при этом то, что Шолохов порой использует не только одни и те же приемы, но одну и ту же лексику при “корректировании” разных эпизодов. Летом 1917 года Листницкий ведет в Петрограде разговор с членом полкового комитета казаком Лагутиным. Между ними возникает спор о сути большевистских идей. Здесь и встречается явно чужеродная вставка, по лексике и содержанию похожая на разговоры Григория Мелехова с Гаранжей:

“– Большевики – они верно нацеливаются, а вы говорите – воевать.

Листницкий слушал его с затаенным волнением. К концу он уже понимал, что бессилен противопоставить какой-либо веский аргумент, чувствовал, что несложными, убийственно простыми доводами припер его казак к стене, и оттого, что заворошилось наглухо упрятанное сознание собственной неправоты, Листницкий растерялся, озлился.

– Ты чего же, большевик?” (IV, 12, 211)

Вопреки логике самого текста мы встречаем стремление показать превосходство “большевистских идей”, то есть тех самых представлений, которые сложились много позднее, уже после победы большевиков, в установки официальной пропаганды “победителей”.

ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ (III, 23, 158)	ЕВГЕНИЙ ЛИСТНИЦКИЙ (IV, 12, 211)
Гаранжа забивал его в тупик простыми, убийственно-простыми вопросами...	несложными, убийственно-простыми доводами припер его казак к стене.
был бессилен противопоставить ему <Гаранже> возражения, не было их и нельзя было найти.	понимал, что бессилен противопоставить какой-либо веский аргумент.
сам он в душе чувствовал правоту Гаранжи...	заворошилось наглухо упрятанное сознание собственной неправоты.

Близкое по смыслу содержание и явные лексические совпадения, конечно, невероятны с точки зрения внутренней логики развития столь разных, непохожих персонажей, как Листницкий и Мелехов. Можно еще отметить появление во фрагменте слова “озлился” в отношении Листницкого. Как мы уже отмечали ранее, при позднейшем редактировании текста Шолохов, характеризуя состояние Григория Мелехова в момент начала восстания, несколько раз подчеркивал злость Григория как одну из главных характеристик персонажа. Этим снижался образ казака – защитника родного края, искажались мотивы и причины, толкнувшие казаков на сопротивление. Как видим, этот же прием используется и при создании подправленного образа Листницкого.

Дополнения выходят за пределы художественного текста, как бы заставляя героев “Тихого Дона” склонить голову перед будущими победителями, признать их полную правоту, неизбежность прихода к власти. Если бы герои романа (и реальные люди того времени) действительно думали так, как пытается показать нам Шолохов, то написание “Тихого Дона”, рассказ о трагических судьбах России в годы гражданской войны просто потеряли бы смысл.

“Особа... с фразой на английском языке”

Желание добиться идейной переориентации текста приводит Шолохова и к некоторым, логически вытекающим из его “редактирования”, следствиям – явно выступающему стремлению очернить “белых”, а заодно и все казачество в целом. Соавтор стремится сознательно унизить всех вообще “начальников”, среди которых обнаруживаем и заведующего госпиталем, чей образ очень далек от привычного представления о русском враче начала ХХ века:

“Комментарии к ответам давал заведующий госпиталем, причем вился он, как уж, ущемленный вилами, и даже издалека на него было жалко смотреть”. (III, 23, 160)

Эпизод с Гаранжей обращает на себя внимание еще и своим неожиданно грубым и фальшивым тоном отдельных фрагментов, никак не соответствующим общему тону повествования.

“Пенная злоба поводила его губы. – “Сытые какие все, аж блестят. Туда б вас, трижды проклятых! На коней, под винтовку, вшами вас засыпать, гнилым хлебом, мясом червивым кормить!..” (III, 23, 160)

Поражают некоторые мелкие детали. Одна из них – расхожая пропагандистская выдумка об армейских “гнилом хлебе” и “червях в мясе”, вставленная в гл.23 (Уж не из “Броненосца Потемкина” заимствованы эти образы?).

Содержание “Тихого Дона” не подтверждает картины “ужасов и голода”. Наоборот, вот что написано о кормежке казаков (и среди них самого Григория) на фронте буквально несколькими страницами ранее “червей в мясе”:

“– Ты ему сбегай, принеси щей...

– Зараз. Кухня тут вот, в проулке...

Вскоре явился Прохор с котелком щей и торбой гречневой каши... густая добротная каша упала комом <в посудину>, по бокам ее янтарной каймой выступило масло”. (III, 20, 152)

В заключение следует упомянуть еще об одном, что выделяет подобного рода вставки из остального текста, – об их языке. Эта лексика сразу бросается в глаза, поэтому ограничимся лишь одним характерным отрывком, демонстрирующим беспомощность Шолохова, его неосведомленность и просто неготовность писать о чуждых ему социальных слоях:

“Особа <императорской фамилии>... повернулась к сопутствовавшему ей седому генералу с фразой на английском языке”. (III, 23, 160)

5. Восьмая часть “Тихого Дона”

Непрерывная линия авторского повествования о том, как “край родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог родной и угол”, обрывается в конце седьмой части “Тихого Дона”. После 28-й главы седьмой части, по нашему мнению, встречаются лишь разрозненные фрагменты авторского текста, вкрапленные в соавторский текст. Посмотрим на проблему с иной стороны и проследим развитие некоторых черт образа Григория Мелехова в заключительной, восьмой части “Тихого Дона”.

“...с великой душой служил Советской власти”

Поздней осенью 1920 г. Григорий Мелехов возвращается домой с врангелевского фронта. Интересно, что его первое же появление в восьмой части оказывается связанным с очередной исторической несообразностью.

Когда Шолохов пишет об участии главного героя в боях с “врангелевцами”, он совершенно выпускает из виду следующее. Наступление с Каховского плацдарма Первой конной армии, переброшенной с польского фронта, началось 30 октября 1920 г. А уже “в начале ноября” Григорий “после ранения” оказался в родной станице. Совершить свой путь в такие сроки он мог в то время разве что на ковре-самолете.

Таким образом, эти обстоятельства оказываются произвольно придуманными ради механического развития сюжета. Это в корне отличается от того, что мы видим в предшествующих частях. О судьбе Григория, об отношении к прошлому, к установившейся советской власти мы узнаем из его мыслей и рассуждений.

“– И в армии, и всю дорогу думал, как буду возле земли жить, отдохну в семье от всей этой чертовщины. Шутка дело – восьмой год с коня не слазил! Во сне, и то чуть не каждую ночь вся эта красота снится: то ты убиваешь, то тебя убивают...

<Какое-то смешение, объединение противоположных, трудно совместимых понятий. Почему “чертовщина” называется “красотой”, а красота расшифровывается как “ты убиваешь”, “тебя убивают”?>

– Боится, что восстание буду подымать, а на чорта мне это нужно, – он и сам, дурак, не знает... кабы можно было в Татарский ни белых, ни красных не пустить – лучше было бы”. (VIII, 7, 657–658)

Старая песня о “белых” и “красных” – ее мы уже встречали в заимствованиях, при изучении той идеологической направленности, которую придавал тексту Шолохов в процессе его обработки.

“От белых отбился, к красным не пристал...”

Что ж, вернемся снова к вопросу о новой власти и вспомним, как относились к ней казаки в “Тихом Доне”.

Перед нами совершенно другой человек, из другой эпохи, с иным набором мыслей и чувств! Своя казачья власть, превратилась для Григория в “ихнюю власть” генералов. Если раньше “они вторглись в его жизнь врагами”, надо “бездумно биться” с теми, кто “казаков жидам продал”, то в восьмой части “Тихого Дона” после чудесного преображения “с великой душой служил советской власти” (убившей брата, погубившей жену и отца).

ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ

Февраль 1919 г. (VI, 20, 391; 28, 406)	Ноябрь 1920 г. (VIII, 7, 658)
А власть твоя – ...поганая власть ...чего она дает нам, казакам?	Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхелауровых приглашал?
Проба сделана: пустили на войсковую землю красные полки, испробовали? А теперь за шашку!	Я это дело спробовал раз, а потом икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал!
повтор: испробовали? ® отпробовал!	двойная инверсия: проба сделана ® дело спробовал
Весна 1919 г. (VI, 44, 440)	Осень 1920 г. (VIII, 7, 658)
Впереди – оскал на мужественном гололобом лице, взвихренные ленточки беcкозырки... Упор в стремена, взмах – и Григорий ощущает, как шашка вязко идет в мягкое податливое тело матроса. Матросню!... Ррруб-лю!.. < Кого же рубил!.. Своих?!.. Кровных! >	Недавно, когда подступили к Крыму, довелось цокнуться в бою с корниловским офицером – полковничек такой шустрый, усики, подбритые по-англицки под ноздрями две полоски, как сопли, – так я его с таким усердием навернул, ажник сердце взыграло! Полголовы вместе с половиной фуражки осталось на бедном полковничке и белая офицерская кокарда улетела. Вот и вся моя приверженность!

Дело не только в том, что разрушается цельность образа верного сына Дона. Григорий Мелехов в разное время будто бы бездумно рубит всех налево и направо, кто по стечению обстоятельств попадает ему под горячую руку, а потом, когда нужно раскаивается в содеянном (“Кого рубил?.. Своих!”) или вспоминает об этом с удовлетворением. Соавтор дорисовывает образ отменного садиста, смачно, с подробностями рассказывающего о расправе над корниловским офицером. Достаточно сравнить этот эпизод с первым боем Григория на германской войне в Галиции и убитым им австрийцем, вспомнить чувства, которые испытал Григорий по отношению к первому убитому им человеку, чтобы усомниться (даже с учетом всего произошедшего впоследствии) в возможности подобной метаморфозы.

“...а промежду офицеров был как белая ворона”

В монологах восьмой части Григорий не раз повторяет мысль о вредоносности офицерства как такового и пытается при этом, оправдывая себя перед “родной властью”, свести к случайности и свое собственное офицерство, и участие в борьбе на стороне “белых”. Интересно, что в конструкции этих проклятий по адресу офицеров встречается и “традиционная” инверсия.

Офицерство Григория Мелехова

1. “Проклятый офицерский чин”

Зима 1919 г. <Иван Алексеевич>	Осень 1920 г. <Григорий Мелехов>
– Человека во мне увидали… Мне руку, как ровне дал (VI, 20, 391)	Кровью заработал этот проклятый офицерский чин, а промежду офицеров был как белая ворона. Они, сволочи, и за человека меня сроду не считали, руку гребовали подавать, да чтобы я им после этого. Под разэтакую мамашу! (VIII, 7, 658)

Грубая и вульгарная, ни на чем не основанная исторически брань, адресуемая русскому офицерству, может быть соотнесена лишь с агрессивной и лживой советской пропагандой, сеявшей ненависть ко всем силам общества, способным оказать сопротивление новой власти. Ранее в романе мы встречаем иное отношение Григория Мелехова к своему офицерскому званию.

Когда во время отступления на Кубань зимой 1920 г. неизвестные ночью будут рваться в хату, где Григорий остановился вместе с Аксиньей, он с твердостью скажет непрошенным гостям:

“– Я сотник девятнадцатого Донского полка. Тише! Не орать!... Вы что это, милые станичники, развоевались?..

– Слухай ты, ваше благородие, или как там тебя... Мы видим, что офицер из тебя лихой...” (VII, 26, 610)

Упрощенная и примитивная трактовка офицерства тянется у Шолохова еще от эпизодов седьмой части “с участием” генерала Фицхелаурова. В разговоре Григория Мелехова с начштаба Копыловым очень ярко отразились шолоховские представления об офицерах.

“– Правда, ты офицер, но офицер абсолютно случайный в среде офицерства. Даже нося офицерские погоны, ты остаешься, прости меня, неотесанным казаком. Ты не знаешь приличных манер, неправильно и грубо выражаешься, лишен всех тех необходимых качеств, которые присущи воспитанному человеку... И после этого ты еще обижаешься, что офицеры к тебе относятся не как к равному. В вопросах приличий и грамотности ты, просто, пробка!” (VII, 10, 539–540)

Григорий в своих “антиофицерских” речах постоянно подчеркивает, что он “сын хлебороба”, “безграмотный казак”, “какая им ровня”. Здесь и проявляется незнание Шолоховым донского казачества.

Во-первых, образ неграмотных крестьян и казаков создан последующей большевистской пропагандой. В действительности взрослое казачье население было почти поголовно грамотным. И слова, вложенные Шолоховым в уста Григория Мелехова: “я...безграмотный казак”, совершенно неуместны. Во-вторых, между рядовыми казаками и казачьими офицерами не существовало пропасти: офицерские кадры готовились здесь же на Дону, в Новочеркасском военном училище. Практически каждый здоровый и способный к учебе подросток-казак мог поступить в него и по окончании стать офицером.

Узы, связывавшие рядовых и офицеров, в донских полках оказались в 1917–1919 гг. намного прочнее, чем в остальной армии, – почти не было случаев выдачи своих офицеров, сохранялась некоторая дисциплина и т.д. Из Новочеркасского училища вышли и будущие герои, защитники тихого Дона, лихие казачьи генералы Секретев, Мамонтов, Гусельщиков, Коновалов и другие. Кстати, многие из них были самого простого происхождения. Ведь именно в старой – свободной! – России не был заказан путь в офицеры выходцам из народных низов.

Подведем некоторые итоги тому, за что же сражается на донской земле Григорий Мелехов. Две различных, непримиримых линии находим мы в романе. Одна выражена словами “заблудились мы, когда на восстание шли”, “замириться – и на кадетов”, “не болел душой за исход восстания” и заканчивается многочисленными изъявлениями ненависти к офицерам.

ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ

За право на жизнь	Заблудились мы...
за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться... бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь... Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!..		Заблудились мы, когда на восстание пошли... замириться – и на кадетов... не болел душой за ход восстания. Кого же рубил? Кровных! Своих!.. Братцы, нет мне прощения!

Другая линия – эпизод отступления казаков на Кубань в феврале 1920года – показывает нам Григория Мелехова как активного, сознательного участника сопротивления.

Григорий понимал, что

• настоящее, серьезное сопротивление кончилось...
• иссякло стремление защищать родные станицы,
• белые армии... заканчивают свой последний поход
• война подходила к концу...

Григорий... внимательно прислушивался..., с каждым днем все больше убеждаясь в окончательном и неизбежном поражении белых.

И все же, временами у него рождалась смутная надежда на то, что опасность заставит... силы белых объединиться, дать отпор и опрокинуть победоносно наступающие красные части. (VII,27,613)

Находясь на грани смерти, он продолжает анализировать ход борьбы, реально и трезво прогнозирует ее исход. И вместе с тем разделяет судьбу своего народа, остается в рядах защитников отечества до конца. А возникающая в сердце Григория надежда на возобновление борьбы и общее возрождение приоткрывает такие глубокие чувства и неизменные черты его характера, как любовь к своей земле и своему народу, решительность и смелость в момент испытаний и, главное, верность казачьему долгу и заветам своих отцов и дедов.

В процессе работы писателя над текстом в него вносятся изменения, и часто весьма радикальные. В то же время несомненным представляется стремление любого автора к цельности и внутренней непротиворечивости произведения. На примере главного персонажа “Тихого Дона” Григория Мелехова (в той версии, в которой роман увидел свет в конце 20-х годов) можно вычленить две главные идеологические задачи, которые Шолохов решал при создании печатной версии романа.

Одна из них заключалась в таких изменениях текста, которые позволили бы скрыть истинные причины ожесточенной борьбы казаков против новой власти, “за право на жизнь” и, принизив и исказив главные мотивы, двигавшие казачеством в освободительной войне 1918–20гг., способствовать утверждению легитимности новой, большевистской власти. Последствия этого проявляются в “блуканиях” Григория Мелехова, в неправдоподобных колебаниях его между белыми и красными.

Другой задачей Шолохова стало по возможности полное удаление из текста патриотических мотивов, максимальное принижение многовековой казачьей традиции верного служения родине. Эта сторона его работы проявилась прежде всего в главах, посвященных германской войне, или, как назвали ее современники, Второй Отечественной войне 1914г. Один из таких примеров беззастенчивой переделки текста мы находим при описании подвига казака Усть-Хоперской станицы Козьмы Крючкова.

“...слонялся до конца войны...”

В дополнение к 8-й главе третьей части, в которой описан подвиг Крючкова – первого георгиевского кавалера войны 1914-го года, Шолохов добавляет в текст небольшую по объему девятую главу. В ней содержатся “факты”, оскорбительные для героя-казака, а точнее – просто злостные и клеветнические измышления Шолохова:

“...слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петербурга и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры..., а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о “подвиге”, сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести...” (III, 9, 124)

Какая черная ложь и неблагодарность по отношению к простому, рядовому казаку, в минуту опасности для родины проявившему лучшие стороны своей души. В этих шолоховских словах не только нет правды, но их даже нельзя соотнести, сопоставить с тем образом, который нарисован в предыдущей, 8-й главе.

У нас нет сведений о боевой судьбе Крючкова на фронте. Но лживость этих строк не вызывает сомнений. Когда станицы Усть- Медведицкого округа подняли восстание против насилия и красного террора в апреле–мае 1918 года, в первых рядах повстанческой армии был казак Усть-Хоперской станицы Козьма Крючков. И совершил тогда свой очередной подвиг.

“При вторичном взятии Усть-Медведицкой отличился герой последней войны с германцами казак станицы Усть-Хоперской Козьма Крючков, снявший пост красных в шесть человек”.*

Полтора года гражданской войны Крючков сражался в рядах Усть-Хоперского полка Донской армии. На берегах родного Дона, защищая его от наступавших частей Красной армии, он и погиб осенью 1919 года.

Как писали о нем уже в эмиграции знавшие его друзья:

“Осенью 1919 г. сотник Крючков во главе караула казаков самовольно, без приказа пытался выбить красных (взвод пехоты с пулеметом) с противоположного берега под станицей Островской. Красные подпустили поближе и перебили всех из пулемета”**.

Слова “врал без зазрения совести”, порочащие казака — первого героя Отечественной войны 1914-го года, звучат кощунственно и оскорбляют память многих тысяч донских героев, павших за Россию на той германской войне. Они полностью остаются на совести Шолохова, характеризуют его равнодушие к казачеству и его борьбе за свое существование. А сама глава представляется явной чужеродной соавторской вставкой.

6. РАБОТА СОАВТОРА НАД ТЕКСТОМ РОМАНА

Изучение “Тихого Дона” выявило многочисленные аномальные места текста, искажающие единое художественное поле или явно из него выпадающие. В каждом отдельном фрагменте, как в случае с “идеями” Гаранжи или при толковании Библии дедом Гришакой, можно пытаться найти те или иные оправдания, объяснения наблюдаемого отклонения. Однако рассматривая все эти случаи в совокупности и сопоставляя их с последовательным, цельным движением повествования, можно прийти к ряду общих наблюдений и выводов относительно текста романа в целом.

Связанные воедино судьбой Григория Мелехова, несомненно олицетворяющего в глазах автора само казачество и его трагическую участь, “аномальные” отрывки обнаруживают прежде всего свою чужеродность по отношению к основному тексту. Выраженные в них чувства и внутренние раздумья, отношение к событиям и даже сама лексика героев подчас прямо противоположны более обширному тексту, в который эти фрагменты введены.

Это приводит к нарушениям логичности повествования и внутренней логики художественных образов, к появлению в романе явных или скрытых противоречий. Так, героика вдруг ненадолго сменяется предательством, на смену внутренним мучительным раздумьям над жизнью приходит безоговорочная любовь к “родной власти” и столь же безоговорочная ненависть к “генералам” и “офицерам”, вместо чистой народной речи появляется ругань и жаргон городских низов 20-х годов. Вместо сознательного и бесстрашного защитника родины возникает вояка-садист, которому будто бы все равно, когда, где и кого рубить.

Очень важно, что эти нарушения и искажения художественного поля носят вполне локальный характер. Не найти ни продолжения встречающихся в данном отрывке идей и образов в последующем тексте, ни каких-либо оснований на предшествующих страницах романа для такого кратковременного поворота событий. Отдельные вызывающие удивление черты и особенности рассмотренных фрагментов не составляют в тексте чего-то единого и органичного. В каждом таком случае решается как бы отдельная задача по “исправлению” или “дополнению” текста.

Пути и методы решения Шолоховым этих локальных задач довольно стереотипны. Здесь можно прежде всего указать на вторичность текста: новообразованный фрагмент возникает, как правило, на основе исходного базового фрагмента. Отталкиваясь от содержания или лексики исходного текста, Шолохов и создает свои “дополнения”.

Можно отметить такие особенности:

• повторное использование одних и тех же фрагментов или их составных (лексических или смысловых) элементов;
• упрощенную, порой тенденциозную трактовку исходного текста при его переделке;
• использование характерной шаблонной инверсии при создании собственного фрагмента.

————————

Несовместимость авторского и соавторского текстов гораздо глубже частных противоречий. С самого начала мы видим в Григории Мелехове не просто цельную натуру: за всеми его человеческими слабостями и противоречиями стоит все-таки не разрушенный мир старой русской дореволюционной жизни, в котором люди имеют устоявшиеся понятия о вере, семье, родине и воинском долге. Именно эта нравственная основа и отсутствует в спорадических “блуканиях” Григория Мелехова, на какие обрекает его Шолохов своими добавлениями.

Осознанное отношение к жизни, стремление разобраться и своим умом понять происходящее дополняется твердой волей и решимостью отстаивать свой выбор в жизни. Защищая свое чувство к Аксинье ценою разрыва с семьей, отстаивая отечество от внешних врагов, родную донскую землю – от безжалостного порабощения, Григорий осознанно и неуклонно следует выбранному им пути.

Психологизм редакторских включений идет вразрез с психологией персонажей “Тихого Дона”. Шолохов выдвигает на передний план бессознательность и случайность действий героев, полную зависимость их поведения от внешних обстоятельств; отсутствуют либо прямо отрицаются моральные основы поведения и выбора своего пути; персонажи постоянно понуждаются мысленно оправдываться перед “родной” властью. Более того, в добавленных фрагментах у Григория Мелехова теряется цельное отношение к жизни – шолоховская характеристика “от белых отбился, к красным не пристал” вполне точно передает важнейшую новоявленную черту характера – аморфность.

Метания в поведении Григория Мелехова, потеря им твердости духа и нравственной жизненной опоры рисуют нам в рассмотренных фрагментах не просто другого человека – человека иной эпохи. В его сознании на переднем плане мы встречаем набор пропагандистских большевистских штампов. (Порой напрашиваются явные аналогии со сценами ряда известных фильмов 20-х–30-х годов). Причем штампов довольно позднего времени: второго послереволюционного десятилетия. Григорий Мелехов шолоховских дополнений – это герой советской литературы, среди создателей которой был и молодой тогда, начинающий донской писатель Шолохов. Совершенно права И.Н.Медведева-Томашевская, первая указавшая на подмену в тексте художественных образов пропагандистскими клише и одновременное радикальное изменение лексики: язык героев и самого автора теряет чистоту и сочность диалектной речи.

Принимая во внимание и результаты первой части исследования, зададимся вопросом: что же нового можно сказать о “тайнах” “Тихого Дона”, о предыстории создания текста и его авторе (авторах)?

Фундаментальный вывод, который можно сделать на основе первых двух частей нашего исследования, относится к тексту романа, его структуре и составу. С первых же глав в нем обнаруживается обширный слой, обязанный своим появлением другому автору – соавтору. Его работа над романом сводится к исправлению и редактированию исходного авторского текста, а также дополнению его фрагментами и эпизодами либо взятыми из книг других авторов 20-х годов, либо написанными непосредственно соавтором. В самых различных случаях соавторской работы наблюдается и нечто общее для них всех. Это не просто многочисленные ошибки при описании Донской области, исторических событий, психологии и быта казачьего мира...

Другой важный результат наших исследований возникает при попытке освободить “Тихий Дон” (хотя бы мысленно) от соавторских наслоений. Авторский текст в этом случае распадается на несколько полунезависимых произведений. Так, например, предвоенные главы “Тихого Дона” написаны человеком, у которого еще не выработалось в результате многолетней войны и революции катастрофического сознания и видения мира. Начало мировой войны (третья часть романа) описывается скорее в героической тональности. В авторском повествовании мы не сталкиваемся ни у персонажей, ни у самого автора с чувством усталости и безнадежности, которые после двух лет кровопролитной борьбы ярко проявляются в повествовании четвертой части романа.

И, наконец, революция и гражданская война, показанные совершенно другими глазами, чем довоенный казачий мир или же самые первые месяцы германской войны. Однако самое важное заключается в том, что в тексте “Тихого Дона”, по мере развития повествования о событиях гражданской войны, открываются радикальные изменения фабулы и соавтор раскрывается нам как человек далекий от казачества, Дона. А постоянная тенденциозная обработка и нивелировка текста в духе большевистской идеологии и пропаганды, выставляет соавтора, помимо всего прочего, неким представителем “новой” власти, проводником ее идей и установок.

Таким образом, Шолохов, создав “свое” произведение, во многом уничтожил и разрушил художественный мир первоначального “Тихого Дона”. Получившийся гибрид в силу раздвоенности авторской мысли, расщепленности идейной и психологической основы, ведет к психологическому кризису нашего сознания, гипертрофии идейных основ новых, молодых поколений читателей, ориентированных на “Тихий Дон” как на классическое произведение русской литературы ХХ века. Ведь данный текст оставляет открытым вопрос: на чьей же стороне была правда? Кто виновен в том мученическом пути, которым идет наш народ по сей день к своей Голгофе?

11. Верхнедонское восстание 1919 г. Опыт восстановления первоначального текста

Прямые заимствования из ряда источников и соавторская обработка и редактирование текста, как можно было убедиться в предшествующих частях нашего исследования, являются одними из важнейших «творческих» приемов, использованных при создании текста «Тихого Дона». Детальное их изучение позволяет теперь посмотреть на проблему под несколько иным углом зрения.

Зная наиболее характерные особенности работы автора и соавтора, представляется крайне важным попытаться решить вопрос о том, возможно ли разделить известный нам текст романа и достаточно надежно выделить в нем чужеродные позднейшие включения и дополнения. Для такого анализа нами была взята, пожалуй, наиболее сложная часть повествования, завершающая рассказ о Верхнедонском восстании 1919 г., где более всего заметна не просто неровность и неоднородность текста, но, можно сказать, его неорганичность и противоречивость, с одной стороны, и незавершенность – с другой.

Та или иная попытка соавтора переделать текст требует от него целенаправленных усилий для достижения поставленных целей. Это может быть и общее изменение композиции, повествования, и исправление текста в каких-то отдельных узлах (например, удаление «неподходящих» эпизодов, характеристик и т.д.), и соединение между собой имеющихся «подходящих» отрывков.

Поэтому перед началом исследования текста на предмет выделения в нем различных авторских слоев и частей повторим еще раз основные предположения, касающиеся сложного состава и предыстории текста «Тихого Дона». Прежде чем попасть в руки читателей, текст, возможно, прошел сложную и многоэтапную обработку, включавшую в себя:

• искусственное перемещение отдельного эпизода, фрагмента на иное место в общем повествовании;
• радикальное изменение соавтором содержания в каких-то ключевых вопросах;
• дополнение текста по ходу повествования соавторскими фрагментами, деталями, подробностями, в том числе и продолжение, дописывание тех или иных эпизодов и сюжетных линий.
• наконец, первоначальное содержание авторского отрывка могло быть изложено или передано соавтором другими словами, другим стилем с изменением построения фраз, лексики, исключением каких-то подробностей.

Эти представления должны помочь нам в дальнейшем разобраться в том, как возник и развивался текст«повстанческих» глав романа.

1. Хронология событий

Заключительные события восстания в «Тихом Доне» связаны с развертыванием решительного наступления экспедиционных войск против повстанцев и последующим отходом восставших на левый берег Дона. Двухнедельная оборона закончилась соединением прорвавшихся частей Донской армии с восставшими и освобождением в совместных боях всей территории Всевеликого войска Донского. «Экспедиционные» войска Южного фронта сжигали и уничтожали все на своем пути. Эти майские дни стали действительно решающими для судеб казаков восставших станиц. Поэтому все их население в едином порыве уходит с отступающими частями на левый берег Дона и защищает этот последний рубеж, пока спасение в лице прорвавшейся ударной группы Донской армии не пришло в казачьи станицы.

Свой анализ событий последнего периода восстания мы начнем с изучения последовательности и хронологии описанных или упомянутых в тексте событий. В тексте границы этого периода довольно четко очерчены – это май-июнь 1919-го года (VI часть: гл.57-65 и VII часть: гл.1–12).

Отход повстанцев. Местоположение хутора Татарского

Ряд достоверных событий, точно датированных по новому стилю, начинается описанием приезда на Дон самого Троцкого в начале мая. Цель приезда – организовать наконец окончательное подавление восстания. И то, что автор ввел в свой текст этот эпизод – знаменательно, поскольку в те годы для казаков это была, пожалуй, наиболее одиозная фигура.

«В первых числах мая на станции Чертково...» (VI, 57, 474)

Информация о приезде Троцкого повторяется в следующей, 58-й главе:

«– Да, ишо новость: главком приехал руководить войсками... нашли в планшетке вот эту газету, по названию «В пути», от двенадцатого этого месяца... «Восстание в тылу»...» (VI, 58, 476–477)

Газета «В пути» печаталась в походной типографии Л.Троцкого, занимавшего посты Председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора. А типография размещалась в поезде, на котором он выезжал на фронты гражданской войны. Статья с таким названием, как указывает историк С.Н.Семанов, действительно была напечатана в бюллетене Троцкого, но не 12-го, а 17 мая н.ст.* Упоминание этой статьи при обсуждении руководителем повстанцев с Григорием Мелеховым вопроса о возможном
отходе за Дон позволяет датировать и сам разговор в гл.58 – не позднее 20мая по новому стилю.

Кстати, в журнальном тексте романа в отличие от книги написание даты было дано цифрами: «12 мая». Поскольку рукописное начертание «2» и «7» близки друг к другу, то можно предположить, что одной из возможных причин ошибки Шолохова в датировке статьи является неправильное прочтение даты в исходном рукописном тексте.

Об оставлении правобережья Дона и отходе казаков на левый берег Дона рассказывается в последующих главах (59–61). Основная канва событий изображена точно: подробно указаны основные географические ориентиры, события описываются день за днем в правильной хронологической последовательности.

«22 мая началось отступление повстанческих войск по всему правобережью... Пехота, по приказу штаба командующего, начала отход на день раньше. Татарские пластуны и иногородняя Вешенская дружина 21 мая вышли из хутора Чеботарева Усть-Хоперской станицы, проделали марш в сорок с лишним верст, ночевать расположились в хуторе Рыбном Вешенской станицы. 22-го с зари...» (VI, 59, 478)

Из информации о развитии событий в ходе отступления за Дон можно выделить очень интересные для темы нашего исследования сведения о географическом положении хутора Татарского на Дону. На это указывает нам временная и топографическая сетка сведений, охватывающих последовательное движение казаков, отступающих от хутора Татарского на Вешенскую станицу.

Первое указание на местоположение хутора дает время движения Прохора Зыкова от Татарского до Базков – целый день, из чего следует, что расстояние от хутора до станицы составляло несколько десятков верст. Этот факт находится в противоречии с другими местами романа, где встречаются совершенно иные сроки. Например, после принятия присяги Григорий вместе с другими молодыми казаками в декабре дошел пешком от Вешенской до хутора всего за два часа, т.е. расстояние не превышало десятка верст.

«Уже перед вечером <22 мая> он <Прохор> приехал на Базки... Переправа шла до рассвета». (VI, 60, 482)

Во-вторых, точно указаны населенные пункты (хутора Рыбный, Рубежин), через которые проезжал Прохор Зыков, направляясь правым берегом Дона в Вешенскую. Важно здесь и упоминание Усть-Хоперского полка, который сражался на восточном участке фронта под Усть-Хоперской станицей в сорока верстах от Вешенской ниже по течению Дона.

«От Рубежина он <Прохор> пристал к штабу недавно сформированного Усть-Хоперского полка». (VI, 59, 479)

Станицы Вешенская и Еланская, Еланская и Усть-Хоперская, а также Усть-Хоперская и Усть-Медведицкая находятся друг от друга почти на одном и том же расстоянии, равном примерно 22 верстам. Эти сведения о расстояниях между казачьими станицами верхнего Дона легко проверить по соответствующему тому «Полного географического описания России», издававшегося под редакцией В.П.Семенова-Тян-Шанского(т.14, «Новороссия и Крым», Спб., 1910, с. 886).

Таким образом, изучая рассказ о ходе отступления казаков за Дон, мы получили неожиданную дополнительную информацию о художественном пространстве романа. Содержание текста соответствующих глав указывает на то, что автор, описывая восстание, поместил хутор Татарский ниже по течению Дона на расстоянии в несколько десятков верст от Вешенской, в район станицы Усть-Хоперской. Вывод этот противоречит некоторым другим фрагментам романа, где местонахождение Татарского однозначно указано вблизи станицы Вешенской. Возникает как бы раздвоение географических координат «Тихого Дона». Причины возникновения в тексте подобного явления мы будем подробно обсуждать ниже в следующих частях нашей работы.

Завершение восстания. «Скрытая» достоверность текста

Продолжим исследование хронологии событий, о которых рассказывается в романе.

«За день <24 мая н. ст.> на левую сторону Дона были переброшены все повстанческие части и беженцы. Последними переправлялись конные сотни Вешенского полка 1 дивизии Григория Мелехова.

До вечера Григорий... удерживал натиск 33 красной Кубанской дивизии Часов в пять от Кудинова получил уведомление... и тогда только отдал приказ об отступлении...

Григорий Мелехов уже в сумерках <25 мая> объехал разбросанные над Доном части своей 1 дивизии... Рано утром на Базковском бугре появились первые красные разъезды <26 мая>... Два дня Вешенская была под усиленным обстрелом <26-27 мая>...» (VI, 61, 486)

Далее рассказ о том, что происходило после отступления на левый берег Дона, продолжается в гл.63, где упоминается посещение Григорием казаков-хуторян на позиции вдоль берега Дона <не ранее 26 мая>. В гл.65 описано как Кошевой, примкнувший к карательным экспедиционным частям Красной армии, сжигает часть родного хутора и убивает деда Гришаку <27–28 мая>.

В первых трех главах седьмой части рассказ о восстании получает прямое продолжение: жизнь на позиции казаков из Татарского, среди которых мы встречаем Степана Астахова и Аксинью <гл.1 – не позднее 29мая>; попытка форсирования Дона красными <гл.2 – 30мая н.ст. по Кудинову>; станица Вешенская после боя, судьба попавших в плен красноармейцев, спасение одного из них старухой-казачкой <гл.3 – 1–2 июня>. И, наконец, рассказ об остававшихся в Татарском Ильиничне и Наталье (гл.4), в котором упоминание Троицы

«Наталья медленно оправлялась от тифа. На второй день троицы <27 мая>она впервые встала с постели» (VII, 4, 515)

указывает, что эти события происходят после 9 июня н.ст. (27 мая с.ст.)

Итак, «повстанческие» главы опираются на единый достоверный ряд событий, расположенный в тексте в строгой хронологической последовательности и захватывающий события восстания в разных сюжетных линиях от первых до последних чисел мая по старому стилю.

Большой интерес представляет описание того, как повстанческие силы соединяются с Донской армией, с частями ударной группы под командованием Секретева. Цельная и точная картина событий возникает при тщательном и продуманном соединении отдельных фрагментов. Общая схема их такова (в скобках даны даты по воспоминаниям Кудинова, с.ст.) :

• соединение Донской армии с повстанцами; (гл.5 – 25 мая)
• переправа 1-й дивизии Мелехова на правый берег Дона
  и преследование красных, Григорий в Ягодном; (гл.6 – 26 мая)
• торжественная встреча Секретева в Вешенской (гл.7 – 26 мая)

«Генерала Секретева, приехавшего в Вешенскую..., встречали хлебом-солью, колокольным звоном... Высокий статный Секретев – исконный казак, уроженец одного из хуторов Краснокутской станицы...» (VII, 7, 523–524)

Следующая группа событий относится к отъезду Григория из Вешенской на фронт. По дороге к Усть-Медведицкой он заезжает в родной хутор, только что освобожденный от красных, где в это время собирается вместе вся большая семья Мелеховых. Используя внутреннюю хронологию текста соответствующих глав, события в них можно датировать обратным отсчетом времени от даты взятия Усть-Медведицкой (2 июня с.ст. – гл.11): отъезд из Вешенской 30 мая; в тот же день к вечеру приезд домой (гл.8); наутро, 31 мая, отъезд к своей дивизии на фронт (гл.9).

Мы видим, что три группы событий, описанные в тексте, – предшествующие соединению повстанцев с Донской армией (гл.1–4), сразу после соединения (гл.5–7) и связанные с боями по освобождению Усть-Медведицкой станицы (гл.8–11) – имеют последовательную и достоверную хронологию. Смущает лишь одно обстоятельство. Автор пишет, что на «второй день Троицы» (т.е. 27 мая с.ст.), когда Наталья впервые после тифа встала на ноги, в Татарском еще находились красные, хотя Григорий со своей дивизией уже 26-го переправился на правый берег Дона для преследования отступающих красных частей. Возникшее «противоречие» находит неожиданное разрешение, если вновь вернуться к воспоминаниям Кудинова.

Напомним, что соединение восставших с частями ударной группы Донской армии произошло на западном участке фронта повстанцев. На остальных же направлениях казачья территория продолжала оставаться блокированной, и все так же продолжались ожесточенные бои с красными частями Южного фронта. Общее освобождение от угрозы большевиков наступило лишь после того, как в течение нескольких дней в ходе ожесточенных боев казаки ударной группы вместе с повстанцами окончательно разгромили экспедиционные части Южного фронта.

На участке фронта 1-й повстанческой дивизии (командиром которой являлся Григорий Мелехов) переправившаяся еще 26-го мая на другой берег Дона казачья конница вместе с частями Секретева в течение двух–трех дней вела ожесточенные бои с красными на обдонских высотах около хутора Фролова. От Вешенской – это несколько ниже по течению. Окончательно разгромить красных удалось, как пишет Кудинов, лишь к 28 мая с.ст., после чего началось их быстрое отступление к станице Усть-Медведицкой.

Неожиданно перед нами возникает очень интересная возможность независимым способом определить, в каком именно месте на Дону поместил автор родину своих героев – хутор Татарский. Из общей картины заключительных событий восстания следует, что в представлении автора хутор Татарский находится от Вешенской за хутором Фроловым, за линией боев 26–28 мая – ниже по течению Дона. Совершенно независимо мы снова обнаружили указание автора на расположение хутора Татарского относительно далеко от Вешенской, где-то вблизи станицы Усть-Хоперской.

Попробуем теперь посмотреть на выявленные нами факты с другой стороны, чтобы представить, как они могут охарактеризовать нам самого автора и его методы работы. Изучая историческую основу текста в повстанческих главах, мы в очередной раз убедились, что автор «Тихого Дона» стремится с максимальной точностью и полнотой передать в своем произведении подлинные события описываемого времени. Более того, мы видим, что авторский реализм является одним из основополагающих методов его творчества. В соответствии со своим сознательным и продуманным выбором он помещает героев своего художественного повествования в реальные исторические и географические обстоятельства. Мы снова и снова видим, что автор стремится ни в чем на нарушать точности и достоверности своего рассказа о судьбах родного края, не изменить правде жизни.

Поэтому скрытая координация различных эпизодов в тексте, умелое включение и совмещение в повествовании множества самых разнообразных исторически точных сведений – то, что представляется для сегодняшних читателей чем-то сложным, хитроумным и даже чуть ли не
малоправдоподобным – для самого автора является простым и органичным следствием его укорененности во всем этом казачьем мире, прекрасного знания им жизни и судьбы и в равной мере результатом выбранного им реалистического метода изображать жизнь как она есть, ничего не добавляя и не убавляя.

Поэтому историческая основа повествования «Тихого Дона» смело может служить и для воссоздания фигуры автора, истории и характера его работы над романом. Мы еще не раз будем обращаться к реалиям донской жизни, отразившимся на страницах романа. А пока отметим еще раз важный факт, установленный из анализа повстанческих глав. Сообщение о том, что освобождение хутора Татарского имело место не сразу после соединения повстанцев с Донской армией, а лишь спустя несколько дней, указывает в скрытом, неявном виде (через использование внутренней, относительной датировки событий и православного календаря) на географическое местоположение хутора – существенно ниже по течению Дона относительно Вешенской.

2. Далекий-далекий месяц

«Полный месяц ярко освещал...»

Изучая текст «Тихого Дона», мы неоднократно наталкивались на скрытые, трудно заметные на первый взгляд, но важные и явно неслучайные взаимосвязи, соединяющие воедино самые различные элементы повествования. Один из ярких и показательных примеров такого рода дают нам несколько эпизодов, в которых мы встречаем попытку автора соотнести земные события с явлениями астральными.

Итак, лето 1919-го года. Фронт ушел куда-то на Север, а в мелеховском курене новая трагедия: умирает Наталья. Автор, рассказывая о дальнейших событиях, всего несколькими, словами вводит маленькую, но важную (не только в художественном плане) деталь. Ночью, когда накануне своей смерти Наталья возвращается в курень, автор обращает свой взгляд на ночное небо. И мы вместе с ним видим, что развитие всех этих событий приходится на полнолуние.

«Бледная как смерть, Наталья, хватаясь за перильце, тяжело всходила по крыльцу. Полный месяц ярко освещал ее осунувшееся лицо...» (VII,16,569)

«Полный месяц ярко освещал...» Что это – яркий художественный вымысел автора или точная, достоверная картина происходящего в реальном историческом пространстве? От ответа на этот вопрос зависит многое в осмыслении авторской работы над «Тихим Доном». Ведь если даже эпизоды, созданные его воображением, строго соотнесены с реальным историческим временем и пространством, то мы в таком случае можем использовать исторические источники при анализе художественного текста, его хронологии и композиции.

Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо, во-первых, определить по возможности точно дату смерти Натальи и, во-вторых, рассчитать для этой даты фазу Луны. Датировка ее смерти – вопрос весьма непростой, поскольку в тексте прямого указания на дату не имеется.

Попытаемся сначала восстановить общий ряд событий, выделив в нем относительную, внутреннюю хронологию. Начало им положил приезд в хутор главнокомандующего Донской армией генерала Сидорина в ходе его поездки по освобожденным районам верхнего Дона. Далее идут:

• поездка Дарьи Мелеховой в станицу к фельдшеру;
• покос, во время которого Дарья рассказывает Наталье о новой
  измене мужа;
• разговор Натальи со свекровью на бахче и в тот же вечер
  неудачное избавление от беременности.

————————

Внутренняя, относительная хронология событий устанавливается следующим образом:

1. «Получив из рук генерала Сидорина награду... Покос шел невесело...»

2. «На четвертые сутки Дарья прямо... собралась итти в станицу».

3. «На другой день, по дороге из станицы... зашла в хутор». (VII, 13, 553, 555)

4. «На другой день вернулись с поля косари...
– Хочу, Наталья, повиниться перед тобою». (VII, 14, 557)

5. «Несколько дней, после разговора с Дарьей...» (VII, 16, 564)

6. «Ночь Наталья не спала, а наутро вместе
с Ильиничной ушла полоть бахчу». (VII, 16, 566)

Итак, видно, что в тексте имеется достаточно различной информации, чтобы определить временную шкалу событий. «Полный месяц» освещал лицо Натальи через «несколько дней» после разговора ее с Дарьей. А разговор этот имел место на шестой день после приезда на хутор генерала Сидорина. Таким образом, опорным событием повествования, с которым довольно точно соотнесено полнолуние, является приезд генерала Сидорина.

Поездка главнокомандующего Донской армией – реальный исторический факт и ее описание в тексте следует признать точным. Если мы обратимся к повременной донской печати того времени (например, к «Донской Волне» ), то увидим, что в «Тихом Доне» упоминается даже такая сопутствующая незначительная, но достоверная деталь, как участие в поездке вместе с Сидориным английского офицера из английской миссии на Юге России.

Посещение освобожденных районов генерал начал с Усть-Медведицкой станицы 22 июня с.ст. 1919 г. 24 июня он был уже в Вешенской, после чего направился в станицу Казанскую. Следовательно, описанное в романе посещение хутора могло иметь место между 22 и 24 июля. Введение автором в повествование достоверного исторического события открыло нам возможность датировать и все остальные события сюжетной линии семьи Мелеховых. «Полный месяц» светит на небе «через несколько дней» после 29–30 июня 1919г. Первая часть поставленной задачи нами решена.

Вторая часть решения задачи не составляет большого труда. Лунный месяц составляет примерно 29,53 суток. Достаточно взять любой календарь с указанием одной из дат полнолуния и, отталкиваясь от нее, вычислить дни полнолуния для интересующего нас времени. По нашему расчету летом 1919 г. полнолуние приходилось на 30 июня с.ст., что дает прекрасное совпадение с текстом «Тихого Дона».

Получается, что в самые первые дни июля, на которые приходится смерть Натальи, в небе действительно светил полный месяц! Три никак, казалось бы, не связанные между собой события (приезд главнокомандующего, смерть Натальи, полнолуние), обнаруживают в тексте жесткую внутреннюю увязку, выполненную мастерской рукой автора!

Приглядимся, как автор строит свой последовательный рассказ о жизни семьи Мелеховых. Описывая приезд в хутор командующего Донской армией и упоминая даже незначительные достоверные детали, он не вводит в текст никаких прямых дат событий. Последующие события в семье Мелеховых имеют лишь внутреннюю относительную хронологию (на другой день, наутро). В какой-то момент в картину вплетается как бы невзначай образ полной луны. И как показал проведенный нами анализ, все эти события художественного мира хронологически жестко привязаны к реальному историческому пространству.

Но было бы ошибочным думать, что луна на ночном небе служит автору лишь пассивным элементом рисуемой им картины. За всеми деталями точной хронологии и координации событий в романе мы открываем нечто значительно более важное. Показывая, как полная луна освещает путь одной из его героинь в решающие для нее минуты жизни, автор как бы связывает воедино внешне, казалось бы, совершенно разнородные явления. Хорошо известно, какое сильное воздействие может оказывать луна на самочувствие и поведение людей и животных. Для многих полнолуние – это время неуверенности, безотчетной тоски, побуждающих человека к непродуманным действиям. Возможно, и для Натальи луна, ее неведомая скрытая сила, оказалась той каплей, что толкнула ее на последний путь.

Светом полного месяца автор как бы ставит перед нами ряд вопросов, желая, чтобы и мы вместе с ним задумались над этими вечными тайнами жизни. Почему на свой шаг Наталья Мелехова решается именно в полнолуние? Возможна ли связь между событиями человеческой жизни и движением небесных светил, столь далеких, холодных и равнодушных? Какие тайные силы определяют судьбу человека и всего человеческого общества, скрыто влияют на их жизнь?

«Калено-красный щит месяца»

Столь неожиданный и интересный результат заставляет нас остановить внимание и на других подобных случаях. Оказывается, автор неоднократно обращает свой взор на ночное небо и точно передает читателю свои наблюдения. И не только передает. Он усиливает воздействие художественных образов на читателя посредством талантливой передачи природных явлений, подтверждающихся историческими источниками и легко вычисляемыми по метеорологическим и календарным материалам.

Новый эпизод переносит нас в тревожное затишье, наступившее на верхнем Дону к началу нового, 1919 года. Уставшие от войны казаки открыли фронт и стали расходиться по домам. А с высоты небес на людей и дела их спокойно взирал по ночам месяц.

«Вечерами из-за копий голого леса ночь поднимала калено-красный огромный щит месяца». (VI, 13, 373)

Автор здесь явно говорит о полнолунии.

Главное событие 12-й главы, предшествующее полнолунию, – приход в Вешенскую полка Фомина: казаки бросили фронт, начали митинговать и расходиться по домам. В первой части нашей работы мы уже говорили, что это событие имело место 1 января 1919 г. с.ст. Автор сопоставляет возвращение в хутор казаков, фактически бежавших с фронта, тревожную напряженную тишину, установившуюся над Обдоньем, и «калено-красный щит месяца».

Таким образом, упоминание «калено-красного» приходится на самые первые дни января. И на эти же дни (на 4 января с.ст.), что представляется чрезвычайно интересным, в том году приходилось полнолуние. Верной оказывается и такая деталь в тексте, как положение месяца на небе: вечером, после захода солнца – над горизонтом («ночь поднимала месяц из-за копий леса») и его окраска («калено-красный»), обязанная особенностям рефракции лучей в земной атмосфере*.

Все точно. Перед глазами читателей картина встает как живая... Автор наполняет ее еще и сокровенным смыслом. Он пророчески поднимает над наступившей обманчивой тишиной казачьих станиц не просто месяц, а щит месяца, предвещая степным станицам отнюдь не мирную судьбу. А его калено-красный цвет как бы предвещает кровавые страницы грядущих событий.

Среди спокойного возвращения казаков на свои хутора лишь этот запавший в память красный диск луны освещает нам трудный поиск ответов на почти космические загадки«Тихого Дона».

Не только полная луна привлекает внимание автора. Вот, например, пологий месяц, освещающий переправу отступающих казаков через Дон ночью 22 мая н.ст.

«Уже перед вечером он <Прохор> приехал на Базки... Переправа шла до рассвета... Очнулся за полночь... В просветы на миг выглядывал молодой пологий месяц...» (VI, 60, 482, 484)

Отметим сразу небольшое внутреннее противоречие в описании: «за полночь» выглядывать мог только месяц, находящийся в третьей фазе – на ущербе», а не молодой. Впрочем, автор мог употребить слово «молодой» лишь для обозначения серповидной формы месяца, либо... Либо именно это слово введено в текст уже позже, рукою человека, считавшего, что картины тихого Дона вымышлены и поэтому их можно изменять произвольно.

Что же касается точности автора, то календарный расчет снова дает нам хорошее совпадение. В мае полнолуние приходилось на 15 мая н.ст. и, следовательно, на небе в ночь на 23 мая «в просветы» мог действительно «за полночь» выглядывать серп пологого месяца (находившегося как раз в третьей фазе, на ущербе). Он стоял высоко в небе (иначе не смог бы выглядывать сквозь тучи) после полуночи – как и должно быть, когда месяц «на ущербе».

К рассмотренным эпизодам примыкает, кстати, еще один похожий из 38-й главы, когда 18 марта с.ст. после совещания с Кудиновым в Вешенской Григорий возвращается на фронт. По дороге он заночевал в хате старой казачки, разговор с ней растревожил его душу, и ночью он долго не мог заснуть.

«Сон покинул его в полночь... В окно глядел далекий-далекий полный месяц». (VI,38,427)

Психологически далекий-далекий месяц очень хорошо дополняет картину и передает внутреннее состояние Григория после его разговора с хозяйкой: ему нечего ответить на прямой вопрос старухи, матери трех казаков, сражающихся на фронте, – когда же будет замиренье? И полный месяц должен лишь сильнее подчеркнуть это чувство неопределенности и неуверенности в завтрашнем дне.

Рассмотрим теперь, насколько точно дан в тексте этот эпизод. В марте 1919 г. полнолуние приходилось на 17 марта н.ст. (4марта с.ст.). Ночью с 18-го на 19-е марта с.ст. Луна вообще не была видна на небе. Что ж, неудача? Нет. Скорее здесь другое – эти страницы стоят в тексте не на своем первоначальном месте.

Действительно, в описании мартовских событий на фронте первой повстанческой дивизии присутствует определенное раздвоение. Это сразу два эпизода боев под Климовкой – Каргинской (а не один ли и тот же это бой: первый эпизод описывает утренний бой в Каргинской, а второй – дневной бой под Климовкой, которая находится недалеко от Каргинской станицы) и два фрагмента «возвращения Григория» (один – упоминавшийся выше, а второй – в начале апреля, после боя с матросами, когда Григорий уезжает на Пасху домой).

«Полный месяц» в окошке мог светить Григорию как раз во время второй поездки перед Пасхой, поскольку полнолуние в апреле 1919г. приходилось на 3 апреля с.ст., а Пасха – 7 апреля с.ст. Сам бой с матросами под Климовкой тоже приходится именно на эти первые дни апреля, поскольку, по данным историка А.В.Венкова, первые отряды матросов в составе экспедиционных войск Южного фронта попали на передовую не ранее 3 апреля с.ст. Да и 38-я глава, как мы увидим ниже, особая, в ее составе впервые в тексте «повстанческих» глав появляются заимствования (из книги Какурина), свидетельствуя о неравномерной структуре текста и непростой его предыстории. Так астральные явления выступают в несколько необычной роли молчаливых свидетелей переделки текста и перестановок отдельных его фрагментов.

3. Православная традиция в речи и поведении персонажей

Существенной особенностью авторского текста в «повстанческих» главах является то, что автор постоянно обращается к изображению одной из самых характерных и коренных сторон казачьей жизни. Рассказывая о событиях столь драматичных для описываемого им казачества, показывая тех или иных персонажей, главных или эпизодических, в трудные, роковые минуты их жизни, автор многократно, в самых разнообразных формах рисует православный мир тихого Дона, с его глубоко укоренившимися обычаями и православным воспитанием.

Герои «Тихого Дона» постоянно обращаются к Богу – в случайном ли разговоре, мимоходом, или в минуту тяжелого внутреннего раздумья. Чаще это выражается просто в речи казаков, реже – в поступках, в отношении к тем или иным событиям окружающей жизни.

Вот, например, после ухода в начале января 1919 г. с фронта Вешенского полка Петр Мелехов так выражает свое отношение к происходящему:

«– Отступать, значит?... Петро встал, крестясь на мутные, черного письма иконы, смотрел сурово и горестно. – Спаси Христос, наелся!» (VI, 13, 374)

В кратком отрывке, как в фокусе, сливаются: действенная вера персонажа, действие, ее проявляющее, и словесное отражение всего этого – соответствующая лексика.

Подобных примеров можно найти множество. Вот разговор казаков, отступающих к Дону под напором красных карательных войск (Фрагмент с православными элементами – «П–1»):

«– Наши бьют али кто? Эй, служивый!...

– Красные, дед! У наших снарядов нету.

– Ну, спаси их царица небесная! Старик выпустил из рук налыгач, снял старенькую казачью фуражку; крестясь на ходу, повернулся на восток лицом». (VI, 59,481)

В искреннем и непосредственном чувстве казака в минуту тяжких испытаний сливается глубокая вера персонажа, действие, ее проявляющее, и отражение всего этого в слове через привычную, традиционную народную лексику в духе православной традиции.

Другой пример. Старуха-казачка в окружающем хаосе смерти пытается спасти хотя бы одну молодую душу, делает «божье дело».

(«П–2»)

«...дородная старуха строго сказала начальнику конвоя:

– Ты ослобони вот этого чернявенького. Умом он тронулся, к богу стал ближе, и вам великий грех будет, коли такого-то загубите... На другой день, как только смерклось, старуха перекрестила собравшихся в дорогу...

– Идите с богом! Да глядите, нашим служивым не попадайтеся!.. Не за что, касатик, не за что! Не мне кланяйся, богу святому!... Ну, ну, ступайте, оборони вас господь!» (VII, 3, 514–515)

Наиболее заметной и часто встречающейся в тексте особенностью оказывается использование в речи персонажей характерных устоявшихся выражений простонародной речи, связанных с православной верой.

«Дед Гришака... глянул на Григория...

– Служивый? Целенький? Оборонил господь от лихой пули? Ну, слава богу. Садись!... Немощен плотью стал... господь, видно, забыл про меня. Я уже иной раз, грешник, и взмолюсь ему: «Обороти, господи, милостливый взор на раба твоего Григория!» (VI, 46, 446)

«– Даша!... Это я, Аксинья. Зайди зараз ко мне на час... Дюже нужна! Зайди! ради Христа!... Тебе... Золотое. Носи! – Ну, спаси Христос!.. Чего нужно, за что даришь?» (VI, 50, 459–460)

«Расстрелили нашего Мирона Григорича!.. Ради господа Христа, сват! Ради создателя... съезди ты в Вешки, привези нам его хучь мертвого!... Не откажи, Петюшка! Ради Христа! Ради Христа!» (VI, 23, 396–397)

«Григорий нехотя отвечал на распросы... старой казачки...

– ...скоро замиренье выйдет?... К пасхе-то замиритесь?» (VI, 38, 427)

«П–3»

«– Есть кто живой?... – Погодите, ради Христа! Сейчас выйду». (VII, 6, 521)

«Аксинья тихо прошептала... – Не наскакивай ты на таких, ради христа!... Вскоре пришел хозяин... спросил: – Господь гостей дал? Откуда?.. В голосе Григория прозвучала несвойственная ему просительность... – Добрые люди! Пособите моей беде, ради христа». (VII, 26, 610–612)

У автора казаки никогда не забывают перекреститься – входят ли они в курень, садятся за стол и т.п.

«П–4»

«– Служивый! Выпей с нами за все хорошее!...

Прохор не заставил себя упрашивать, сел, перекрестился, улыбаясь, принял из рук хлебосольного деда кружку... Старик насыпал ему травяной чувал отборного овса...

– Чувал принеси! Не забудь, ради христа! – просил он... Возле костров, на арбах и повозках пчелиный гул голосов:...

– Накажи господь – высыплю хлеб в Дон, чтобы красным не достался!... – Наживали–наживали... Господи-Сусе , кормилец наш! – На нашем хуторе был? – Был... Курень целый, а федотов сожгли... – Ну, слава те господи! Спаси их Христос! – крестится баба». (VI, 60, 483, 485–486)

«П–5»

«Старуха-тетка сидела у окна, вязала чулок, после каждого орудийного выстрела креститлась. – Ох, господи Исусе! Страсть-то какая?» (VI, 62, 490)

«П–6»

«Вскоре в курень к отцу Петра Богатырева пришли старики. Каждый из них входил, снимал у порога шапку, крестился на иконы и чинно присаживался на лавку...» (VI, 53, 467)

«Разбудили спавшую в амбаре Дуняшку. Помолясь, всей семьей сели за стол». (VII, 8, 530)

«...с филоновского фронта привезли трех убитых казаков... Пораженный новостью, Пантелей Прокофьевич снял шапку, перекрестился – Царство небесное им!» (VII, 24, 599)

Яркое (и порой – трогательное) проявление православного строя мыслей и мироощущения казаков в «Тихом Доне» мы видим в минуты особой радости или особой тревоги. Встречи или расставания. Вот счастливые минуты возвращения казаков в родной хутор.

«П–7»

«– Ишо в недобрый час найдешь на этих чертей, прости бог... Ну, погоди, чего же ты голодная-то пойдешь?... – Нет, мамаша, спаси Христос, не хочу». (VII, 4, 516)

«Ильинична, смотревшая из окна,... с чувством перекрестилась:

– Привел-то господь, Натальюшка! Уходют красные!... Отступают, проклятые! Бегут анчихристы!... где-то далеко за горою... загремели орудийные выстрелы и, точно перекликаясь с ними, поплыл над Доном радостный колокольный трезвон двух вешенских церквей...

Старик... вошел на родное подворье – побледнел, упал на колени, широко перекрестился и, поклонившись на восток, долго не поднимал от горячей выжженной земли свою седую голову». (VII, 4, 519)

«Не помня себя от радости, Пантелей Прокофьевич вышел, перекрестился на церковный купол...» (VII, 22, 593)

А вот минуты тревожные – проводы близких на войну.

«П–8»

«Пантелей Прокофьевич пошел седлать коня, а Ильинична, крестя и целуя Григория, зашептала скороговоркой:

– Ты бога-то... бога, сынок, не забывай!» (VI, 51, 460)

«– Храни тебя царица небесная! – исступленно зашептала Ильинична, целуя сына. – Ты ить у нас один остался». (VII, 8, 533)

«Пантелей Прокофьевич, получив от хуторского атамана приказ о явке на сборный пункт, наскоро попрощался со старухой, с внуками и Дуняшкой, кряхтя опустился на колени, положил два земных поклона, – крестясь на иконы, сказал: ...Ну, храни вас господь!» (VII, 21, 590)

«– Слышишь, бабка, музыку?... Это из орудиев бьют... Ильинична перекрестилась, молча пошла в калитку... орудийный гул звучал не переставая четверо суток... бабы крестились, тяжело вздыхали, вспоминая родных, шепча молитвы...» (VII, 21, 591)

«На сходе татарцы решили выезжать всем хутором... Выезд назначен был на 12 декабря... Пантелей Прокофьевич... утром... надел тулуп, подпоясался, заткнул за кушак голицы, помолился богу и распрощался с семьей». (VII, 25, 604)

В ряде случаев автор рисует нам сцены, где сложная психологическая мотивация поступков персонажей либо основывается на христианском мировосприятии, либо отталкивается от него.

«– Хороших гостей нам бог послал! – ...сказала Ильинична...

– Не ругайся, Митрий... езжай с богом!... – Ильинична быстро перекрестилась и обрадованно сказала:

– И слава богу : унесла нелегкая! Извиняй на худом слове, Натальюшка, но Митька ваш оказался истым супостатом!...

Старики и старухи, проходя мимо выморочной хатенки, крестились и поминали за упокой души убиенных». (VII, 12, 547–548)

«Неожиданно она вскочила... и, повернувшись лицом на восток, молитвенно сложив мокрые от слез ладони, ...прокричала:

– Господи!.. Господи, накажи его, проклятого!...

– Опамятуйся! Бог с тобой!... Охваченная страхом, Ильинична перекрестилась... – Проси у бога прощения!... Проси, чтобы не принял твою молитву... Ох, великий грех... крестись! Кланяйся в землю. Говори: «Господи, прости мне, окаянной, мое прегрешение».

Наталья перекрестилась...» (VII, 16, 567)

«Наталья! Окстись, лапушка моя!... Бог милостив, очунеешься». (VII, 16, 570)

«– Старик-то мой живой-здоровый?... – Плохо... плохие дела. Поминай отца, вчера на вечер отдал богу душу... – Где же отец?...– Вчера на ночь преставился, царство ему небесное». (VII, 27, 615)

Итак, органичное включение православной традиции в художественное повествование и исторически достоверное изображение этой стороны народной жизни в руках автора становится дополнительным сильным изобразительным средством. Эпизоды, в которых возникает эта тема, встречаются в шестой и седьмой частях романа практически равномерно вплоть до самых последних глав предпоследней части, когда православный мир полностью исчезает. В восьмой части ни в мыслях, ни в действиях казаков мы уже не встречаем «веры Христовой», лишь иногда в лексике персонажей мелькнет то или иное общеупотребительное слово или выражение.

Многоплановость «православной темы» простирается от лексики разговорной речи до характерных действий, отражающих и христианскую традицию и, что особенно важно, глубокое религиозное отношение к жизни. Мы встречаем в тексте, подчас в сложном взаимном переплетении, и просто общеупотребительные в народной речи характерные выражения, и «привычные» действия персонажей (например, когда казаки крестятся на иконы и т.п.), и сложные чувства разных героев романа (и радостные, и тревожные), облеченные в естественную для описываемого в «Тихом Доне» времени традиционную форму, в которой многие поколения казаков были воспитаны и с которой за это время полностью срослись.

Отметим здесь еще один интересный факт. Примерно в тех же границах в тексте встречаются регулярные конкретные (исторически правдоподобные и достоверные) упоминания органов казачьего войскового управления. Это и представители хуторской, станичной или окружной властей, те или иные их распоряжения, информация о событиях во внешнем мире, распространяемая через эту же местную власть и т.д. Важным обстоятельством представляется то, что действия самих центральных персонажей подчиняются требованиям этих властей (например, мобилизация Пантелея Прокофьевича в конце августа 1919 г. или вызов Григория в станичное правление в декабре перед отходом).

Таким образом, духовная и социальная стороны того мира, в котором живут казаки «Тихого Дона», упорядочены. Закон духовной жизни определен православием, а порядок и защита донской земли обеспечены стройной войсковой организацией с выборными атаманами, строгой дисциплиной. В самом конце седьмой части эти особенности из авторского повествования также исчезают. Однако в восьмой части романа мы не обнаруживаем взамен каких-либо картин новой жизни, даже отдаленно напоминающих подробнейшее и удивительно точное изображение старого казачьего мира первых частей «Тихого Дона». Это тем удивительней, что именно этот период начала 20-х годов был хорошо знаком агенту новой власти на Дону, молодому продработнику Шолохову!

4. "Язык мой - враг мой!"

Предыдущие разделы нашего исследования дают самое непосредственное подтверждение адекватности описания повстанческого движения в «Тихом Доне» реальной исторической обстановке того времени на Дону. Хронология общая и внутренняя, психология и стратегия, природные и астральные явления – все это мастерски воплощено в художественном тексте, отражено в поступках как вымышленных, так и реальных исторических персонажей. Историзм в изображении казачьего восстания против «красной чумы» еще послужит в дальнейшем одним из прекрасных образцов опережения литературным произведением исторической науки.

Но возвращаясь мысленно к концу 20-х годов – времени первой публикации «Тихого Дона», трезво оценим политическую ситуацию и психологические нюансы того времени. В единочасье рухнула великая православная держава, были попраны и стерты в прах древние ее устои и вековые святыни... Дьявольская клика начала строительство новых устоев в духе коммунистического «талмуда».

Спросишь седую старушку, пережившую революционную бурю: «Как же случилось так? Как вы позволили?» А она окинет тусклым взором фотографии не вернувшихся мужей и детей и, поджавши губы, скажет: «Судьба».

Судьба России – судьба многострадальная. И часть ее – трагическая история гибели казачества. Именно она так талантливо и ненавязчиво запечатлена на страницах романа во всем своем естестве.

Окидывая историческим взором «триумфальное шествие советской власти», зададимся вопросом: в какой мере ей были нужны знания о прошлом? Какие крупицы исторической правды она хотела сохранить от костра сожжения для оправдания своей целесообразности? Наконец, как соединить судьбоносную трагедию казачьей земли с тем местом, которое ей было уготовано в «новом» мире.

Так ли демократична она, что позволит инакомыслие даже в художественном произведении? Так ли добра, чтобы простить вольное и невольное сопротивление своей системе? А может быть, диктатура пролетариата так сентиментальна, что решила оставить «Тихий Дон» для оплакивания и скорби о бессмертном мужестве и несгибаемости русского духа?!

Ответы на эти вопросы уже дала нам послереволюционная история: лагеря и выселения, отречение и забвение... Вот те зловещие тени, пронесшиеся над Русской землей за несколько десятилетий...

Прагматичность советской диктатуры доказана ею самой, самим ее существованием. И «Тихий Дон» – как назидание потомкам – увидел свет, естественно, в весьма измененном, идеологически откорректированном виде. Казалось, пара пустяков: убери «лишние», чересчур правдивые куски, покажи слабость и колебание в минуты жизненных передряг, переведи общие цели к частным личностным мотивам да еще обыграй чисто человеческие слабости...

Тем более, что после «повстанческих» глав – пустота. Нет ни героев, ни истории, ни автора. Доверши сей исторический роман – и вот оно, произведение советского реализма, засияет красным кумачом под безоблачным российским небом.

Такое пространное лирическое отступление необходимо нам для того, чтобы проще было объяснить появление в седьмой и восьмой частях романа раздвоенности текста и самих образов, отсутствие цельности и связности с авторской мыслью и идеями предыдущих глав, отход от принципа исторической правды, искажение образов, поведения и речи персонажей «Тихого Дона»...

Остановимся на нескольких аспектах идеологической обработки образов героев и проблемах изменения речи персонажей в седьмой и восьмой частях «Тихого Дона».

«К чорту...»
(Изменения речи персонажей в седьмой и восьмой частях)

С 28-й главы седьмой части казаки все настойчивей наделяются такими чертами, как беспробудное пьянство в тяжелые минуты отступления Донской армии, отрицание всякого смысла за освободительной борьбой, которую эти же самые казаки вели на протяжении двух лет, равнодушие к собственному славному прошлому. Приведем несколько примеров такого морального разложения.

Первые случаи, когда мы встречаем самые невероятные (с точки зрения сознательного борца против большевистского порабощения Дона, командира одной из повстанческих дивизий) заявления и сентенции, относятся ко времени разгара восстания, середине марта. Меняется при этом и сама речь Григория Мелехова.

<Кудинов:>«– Соединимся, с повинной головой придем к Краснову. «Не суди, мол, Петро Миколаич, трошки заблудились мы, бросимши фронт»...

– А у меня думка – Григорий потемнел... – что заблудились мы, когда на восстание пошли». (VI, 38, 426)

«– Ха! Совесть!... Я об ней и думать позабыл. Какая уж там совесть, когда вся жизнь похитнулась. Людей убиваешь. Неизвестно для чего всю эту кашу... Зараз бы с красными надо замириться и – на кадетов». (VI, 46, 448)

Вздорность подобных сентенций, время от времени навязываемых Шолоховым персонажам «Тихого Дона», легко обнаруживается при
сравнении с тем, что написано рядом на этих же страницах – например, с воззванием окружного совета к казакам из 38-й главы:

«Ч–1» Прохор Зыков около сарая истово хлебал из чашки кислое молоко... – Ты, зараза, службы не знаешь?.. Кто должен коня мне подать? Прорва чортова! Все жрешь, никак не нажрешься!... Дисциплины не зна-ешь!.. Ляда чортова! – Орешь, а все зря. Тоже не велик в перьях!... Ну, чего шумишь-то?..– Как ты со мной обращаешься?.. Я тебе кто есть?.. Езжай пять шагов сзади!.. (VII, 10, 539)	«чертовщина» зараза прорва чортова ляда чортова я тебе кто есть?
«Ч–2» – Кто это, насупротив меня... – А чорт его знает – К чорту! – побагровев, ответил Секретев... «Cволочь проклятая! Ломается как копеечный пряник, попрекает», – думал Григорий. (VII, 7, 525)	чорт его знает к чорту сволочь проклятая
«Ч–3» – Замолчи, проклятая, сто чертей тебе в душу!... – Вот! На всех на вас, на проклятых, языкастых, хватит! Ведьмы длиннохвостые!... И тебе, старая чертовка, достанется! (VII, 8, 530–531)	проклятая, сто чертей тебе в душу; ведьмы длиннохвостые; старая чертовка
«Ч–4» – Да разве же так она, война, прикончится? Чорт их всех перебьет! – с отчаянием сказал Прохор... Вот веселая жизнь заступила, да чорт ей рад! – А чорт их удержит! Расстрялись по хуторам... – Дударев не управится. Ни черта он ничего он не понимает... (VII, 9, 535–536)	чорт их всех перебьет; чорт ей рад чорт их удержит ни черта... не понимает
«Ч–5» Прохор... спросил: – ...Что это за чорт, за порода, – объясни пожалуйста... Они, ребята, едут молчаком и... ни черта не знают» (VII, 10, 543)	что это за чорт ни черта не знают
«Ч–6» – Так чего же ты тут стоишь? Берись на передки и езжай к чортовой матери!... – Григорий провожал глазами... Ермакова, с тревогой думая: «И чего его чорт понес напрямки?» (VII, 11, 544) Дарья подумала: «И чорт меня дернул расквелить ее». (VII, 14, 558)	к чортовой матери чорт понес чорт меня дернул

———————

«Вашим мужьям, сыновьям и братьям нечем стрелять.

Они стреляют только тем, что отобьют у проклятого врага. Сдайте все, что есть в ваших хозяйствах годного, на литье пуль! Снимите с веялок свинцовые решета».

Через неделю по всему округу ни на одной веялке не осталось решет». (VI, 38, 422)

Одна из любимых шолоховских тем – вдруг возникшая ненависть Григория Мелехова к «генералам» и «офицерам». Но его собственное отношение к подчиненным ему казакам, с которыми он прошел многие годы кровавой войны германской и гражданской, становится точной копией той «офицерской» спеси, грубости и отчужденности, которую Григорий пытается приписать «офицерам».

Появление «чорта» в речи персонажей нельзя никак отнести к последствиям длительной войны, к ее воздействию на казаков. В романе «чертовщина» возникает как бы отдельными очагами, в эпизодах, в которых соавтор рисует нам совсем иные образы казаков.

Речь Григория Мелехова: характер эволюции

Проблема языка в романе «Тихий Дон» обширна и многогранна. Для ее изучения требуются усилия специалистов разных областей знания: филологов, психологов, этнографов и т.д. Не претендуя на исчерпывающие результаты, мы взяли для сравнительного анализа лексики разных частей «Тихого Дона» прямую речь одного из основных персонажей, Григория Мелехова, которого мы встречаем на всем протяжении повествования (за исключением четвертой части).

Мы попытались собрать в таблицу изменения речи Григория Мелехова, проведя учет всех случаев употребления им в прямой речи характерных диалектных слов местного значения, общеупотребительных диалектизмов, вульгаризмов, жаргонизмов и ругательств. Каждая графа таблицы соответствует номеру книги, в которой встречаются учитываемые слова и содержит указание на частоту их употребления отдельно в каждой книге. Удалось установить следующее.

В кн.1 «Тихого Дона» количество диалектных слов в речи Григория незначительно. Большинство из них, по словарю Даля, указывает на Донскую область как на территорию распространения либо обладает общеупотребимым значением. По количеству диалектных слов кн.2 практически не отличается от первой. Расширяется спектр их употребления. За исключением двух слов, все они тоже встречаются в словаре Даля.

Умеренное использование диалектных слов в первых двух книгах, наличие их в словаре Даля свидетельствуют о хорошем литературном языке автора и его знании местного говора. Немногословие Григория, отсутствие в его речи вульгарных слов и жаргонизмов определенным образом характеризует главного героя, придает его характеру целомудренность, сдержанность, разумность. В целом, по количеству и типу встречаемых диалектных слов прослеживается рука автора, рисующая образ Григория едиными лексическими средствами.

В кн.3 значительно увеличивается количество диалектных слов, расширяется спектр их использования в речи главного героя. Большая часть

Диалектные слова в речи Григория Мелехова

(встречающиеся в словаре В.Даля)

Слова- диалектизмы

Словарь Даля

1 кн.

2 кн.

3 кн.

4 кн.

Значение, смысл слова в «Тихом Доне» и по В.Далю

гутарить

вор, тмб

6

1

10

10

говорить

пужать

–

1

–

–

2

пугать

шибко

–

1

–

–

–

быстро

пущай

–

3

1

1

6

пускай

пособить

–

1

–

–

–

помочь

зараз

нар

2

–

10

19

сразу, теперь

брешешь

юж., зап

1

–

6

3

врешь

робеть

–

1

–

–

2

бояться

балабон

твр

1

–

–

–

болтун

ежели

црк, ниж

3

1

5

19

если

10 ( 20 )

завсегда

нар

1

–

–

всегда

аль, али

нар

2

–

1

или

окромя

нар

1

1

3

кроме

блукаю я

нвгр, кур

1

–

–

заблуждаюсь

валяйте

–

1

–

1

давайте

ишо (ишто)

ряз, нвгр

2

1

11

еще

9 ( 11 )

хворый

юж, зап

1

1

больной

отсель

кур, пен

1

–

отсюда

иттить

–

3

3

идти

трошки

юж, зап

1

5

немного

дюже, дуже

твр, пск

3

4

очень

отслонить (фронты)

1

–

отвести

надысь

нар

1

–

недавно

чижало

кур, вор

1

–

тяжело

примай

1

1

принимай

16 ( 47 )

насупротив

–

3

напротив

спущать

юж, зап

1

отпускать

блюсти

–

1

сохранять

прикончиться

–

1

закончиться

хучь

юж

1

хоть

нехай

кур, тмб

6

пускай

полохливый

–

1

пугливый

ажник

стар

1

даже

токмо

нар

1

только

не путляй меня

тмб

1

не путай

совесть не зазревает

твр, пск

1

не мучает

намахиваетесь

–

1

замахиваетесь

доглядываете

–

1

смотрите

занапрасну

–

2

напрасно

отсюдова (отседова)

нар

3

отсюда

не запалится

–

1

не устанет

опосля

ряз, тмб

2

после

скрытничаешь

–

2

скрываешь

спрягу

–

1

запрягу

повылазило тебе

бран

1

–

кабы

тмб

1

если

гнушались

кур, орл

1

стеснялись

(Михаил ей) в уши надул

1

наговорил

покликал

юж, зап

1

позвал

чью мясу съела

юж

1

чье мясо съела

41 ( 128 )

Диалектные слова в речи Григория Мелехова

(отсутствующие в словаре В.Даля)

Слова- диалектизмы

1

2

3

4

Значение, смысл слова в «Тихом Доне»

ить

–

1

6

2

ведь

пинжак

–

1

–

–

пиджак

2 ( 2 )

похитнулась жизнь

1

–

пошатнулась

могешь

1

–

вульг. от можешь

шутейно

1

–

– “ – от «в шутку»

4 ( 9 )

нахозяевали

1

вульг. нахозяйничали

рядно

1

– “ – к ряду

возвертаться

1

– “ – возвращаться

музли

1

– “ – мозоли

шелоктно

1

?

дисклокация

1

дислокация

спробовать

1

попробовать

сообчать

1

сообщать

сапоги наяснил

1

начистил

ты мне дурочку не трепи

1

!

сапнуть

1

соснуть

грабиловку из войны учинили

2

!

новое рукомесло приобрели

1

ремесло

схотел

1

захотел

всурьез

2

серьезно

ты чего злуешь

1

злишься

17 ( 20 )

Грубые и вульгарные выражения,

встречающиеся в четвертой книге «Тихого Дона»

Хреновина ( 1 раз ) Под разэтакую мамашу ( 1 )

Копти на все четыре стороны ( 1 ) Сковородник обломает ( 1 )

Дерьмо какое ( 1 ) Не лапай кобуру ( 1 )

Пьяная сволочь ( 2 )

Диалектные слова в речи Макара Нагульнова

(встречающиеся в словаре В.Даля)

Диалектные слова

«ПЦ»

«ТД»

Значение в тексте

зараз	37		19		сейчас	дюже	4		4		очень
идтить	3		3		идти	гутарить	8		10		говорить
чижало	1		1		тяжело	ежли, ежели	17		19		если
брешет	11		3		врет	кабы	2		1		если бы
окромя	3		3		кроме	балабон	3		3		болтун
робеть	2		2		бояться	трошки		5		5	немного
отсель, отседова	2		3		отсюда	совесть зазревает		1		1	совесть мучает
аль	1		1		или	хучь	1		1		хоть
ажник	1		1		аж, уж	примай	1		1		принимай
опосля	1		2		после	супротив	4		3		против
надсмешка	1		–		насмешка	орепья	1		–		репейник
куршивый теленок	1		–		–	возвернуться	1		1		вернуться
грызь	1		–		грыжа	опышка	1		–		одышка
завертай	1		–		заворачивай	задвохнусь	1		–		задохнусь
ишо	4		11		еще	ить	5		2		ведь
могешь	1		1		можешь	зачнешь	1		–		начнешь
вовзят	1		–		совсем	сволочуга	6		2		сволочь
кубыть	1		–		–	допреж	1		–		–
стерва	1		1		–	наскрозь	1		–		насквозь
ксплоатировал	1	–		эксплуатировал

(не встречающиеся в словаре В.Даля)

промеж	4		–			между	толечко	2	–	только
середь	2		–			среди	подымать	1	–	поднимать
тяжестев	1		–			тяжестей	поперек путя	3	–	поперек пути
зрить не могут	1			видеть не могут			сутяжиться	1	–	судиться
промзил	1		–			пронзил	шибнет	1	–	ударит
шутю	1		–			шучу	скидаю	1	–	сбрасываю
посторожей держись	1		–			осторожнее	сердце застукотит	1	–	сердце застучит
плануешь	1		–			планируешь	теперича	1	–	теперь
в цобах ходил к черту		1 5	– –		на цыпочках		спытанное дело	1	–	испытанное дело

————————

подлегли под советскую власть (1)	зубами как кобель в падлу вцепился
напраслину не возводи (1) – (1)	жарь куда хочешь (1)
мозга ленивая (1) – (0)

их в кн.3 повторяет уже присутствующие в кн.1 и 2. Например, гутарить, зараз, ежели и др. Однако их употребление учащается. Начиная с 46 главы в речи Григория появляются вульгаризмы, жаргонизмы – речь засоряется, становится многословней: похитнулась жизнь, могешь, шутейно, сколизь и т.п.

Кн.4 по количеству и характеру используемых диалектных слов резко отличается от предыдущих: увеличивается их число, возрастает использование ранее употребленных слов в 1,5 – 2 раза (гутарить, зараз, ежели, пущай, ишо как и др.); спектр диалектизмов, вульгаризмов, жаргонизмов, откровенных ругательств, становится настолько широк, что полностью выпадает из схемы их распределения в предыдущих книгах; появляется значительное количество вульгаризмов, практически не повторяющих друг друга; их использование неестественно, и введение их в разговорную речь противоречит языковой практике первых частей романа (например, выщелкнуться, продерет и так, музли, сапоги наяснил, ты мне дурочку не трепи, новое рукомесло приобрели и т.д.); появляется ряд диалектных слов, характерных для северных говоров (совесть не зазревает, балабон (тверск.), цокнуться и др.).

Из диалектизмов, используемых в кн.4 в речи Григория Мелехова только, лишь незначительная часть имеется в словаре Даля. Однако в «Словаре местных слов и оборотов речи (Сост. Ю.Лукин)» в конце книги объяснения им не дается. Видимо, составитель считал эти слова доступными и вполне понятными: из 94 диалектных слов, встречаемых в речи Григория, поясняются только два.

Итак, в последней четверти кн.3 и в кн.4 обилие вульгаризмов, жаргонизмов, слов с непонятным значением и смыслом, сомнительного происхождения, «исковерканных» слов, ругательств и т.п. рисуют нам портрет как иного Григория Мелехова, так и другого автора романа. Например, только в четвертом томе «Тихого Дона» встречаются: хреновина (1раз); пьяная сволочь (2); под разэтакую мамашу (1); сковородник обломает (1); дерьмо какое (1); не лапай кобуру (1); копти на все четыре стороны (1) и т.д.

Диалектные слова, имеющиеся в словаре Даля, встречаются более или менее равномерно на всем протяжении романа. В то же время значительное число вульгаризмов, жаргонизмов, ругательств в седьмой части встречается именно в соавторских эпизодах. Это прежде всего главы 6–7, 9–11, 28–29 седьмой части романа и вся восьмая часть.

Чтобы дополнить полученную картину, мы одновременно обследовали еще одно произведение Шолохова – «Поднятую целину» по тому же параметру – частоте использования диалектных слов в речи персонажей. Для сравнения была взята речь Макара Нагульнова – в некотором смысле аналога Григория Мелехова при всей условности такого сопоставления. Оба персонажа – простые казаки-землеробы, близкие по характеру, темпераменту. Сравнение речи этих персонажей дало:

• язык Макара Нагульнова по обилию диалектных слов, вульгаризмов, деформированных слов близок к языку Григория Мелехова из «вставных» эпизодов седьмой части романа. В обоих случаях Шолохов использует большое число «новообразований» по одному-два раза;
• для изобретения этих «неологизмов» Шолохов часто использует искаженные формы общеупотребительных слов и выражений;
• в первых частях «Тихого Дона» (1 – 5) широкого применения такой языковой практики не наблюдается.

————————

Все это подтверждает вывод относительно сложносоставного характера текста«Тихого Дона» и участии в его создании различных авторов.

5. Инородные заимствования и повторы

Подлинная и точно воссозданная на страницах «Тихого Дона» историческая основа событий неотделима от того художественного воздействия, которое роман оказывает на читателя. И в то же самое время именно здесь, в потоке описываемых событий, фактов и исторических лиц мы встречаем, казалось бы, необъяснимые провалы в достоверности и точности, обнаруживаем явные несоответствия реальным событиям, содержанию других фрагментов и эпизодов того же самого текста.

Мы не ставили перед собой задачу выискивать или исправлять отдельные «авторские» ошибки романа. Вместо того чтобы каждый раз останавливаться на конкретных несоответствиях, было бы целесообразней попытаться найти общий подход к этой проблеме – к причинам возникновения различных аномалий. Ранее мы уже видели, какое большое значение в этом плане играло одновременное существование в тексте различных по своему происхождению эпизодов (в первую очередь заимствований из книг участников гражданской войны), когда причиной многих ошибок стало неудачное или неумелое их объединение в повествовании. Поэтому первым шагом в работе стало последовательное выявление и изучение всех случаев заимствований, встречающихся в «повстанческих» главах.

«8-я и 9-я армии...» – из книги Н. Е. Какурина

Эпизодов, где встречаются заимствования, в «повстанческих» главах немного по сравнению с другими частями романа, все они основаны на использовании двух источников. Один из них (фрагмент из воспоминаний атамана Краснова относительно предполагаемых действий «ударной группы генерала Фицхелаурова» в феврале 1919 г.) подробно разбирался в первой части нашего исследования. Второй источник – краткие упоминания Верхнедонского восстания 1919 г. в стратегическом очерке гражданской войны комбрига Какурина. На этих эпизодах и остановим ненадолго свое внимание.

Первый такой случай мы встречаем в начале 38-й главы, предваряемой как бы обзором положения повстанцев на середину марта. С этой же самой 38-й главы, заметим, нарушаются также стройность и цельность повествования, о чем подробно уже говорилось в первой части работы, возникают разрывы или сдвиги целых эпизодов.

Прежде всего обращает внимание незначительность как общего объема, так и самого содержания взятого у Какурина материала. Никаких новых сведений они не добавляют, при этом их художественная ценность в лучшем случае – нулевая. Да это и понятно, ведь жанр военного стратегического очерка, написанного генштабистом для военной академии, все-таки сильно отличен от жанра романа. Характер повествования в небольшом фрагменте, где соединяются сведения сразу из двух разных томов работы Какурина (в текст «Тихого Дона» переносятся без каких-либо изменений буквально целые слова и выражения «в тылу 8-й и 9-й армий», «разъесть с тылу», «участок фронта»), заметно отличается от обшего повествования этих глав.

Н.Е.КАКУРИН

М.А.ШОЛОХОВ. Глава 38

командование Южным фронтом ...вынуждено было считаться с тем крупным восстанием... в тылу 8-й и 9-й армий. (т. 2, с. 149; в изд. 1990, с.141) Необходимость подавления восстания в кратчайший срок, пока оно не успело разъесть с тылу противостоящий белым армиям участок красного фронта, вынудила ослабить войска фронта выделением значительного количества сил. В течение апреля 8-я и 9-я красные армии выделили для борьбы... это обстоятельство крайне осложняло действия фронта. (т. 1, с. 98; в изд. 1990, с. 95–96)

Где-то около Донца держала фронт Донская армия, прикрывая Новочеркасск, готовясь к решающей схватке. А в тылу противостоявших ей 8 и 9 Красных армий, бурлило восстание, бесконечно осложняя и без того трудную задачу овладения Доном. В апреле перед Реввоенсоветом республики со всей отчетливостью встала угроза соединения повстанцев с фронтом белых. Требовалось задавить восстание во что бы то ни стало, пока оно не успело с тыла разъесть участок красного фронта и слиться с Донской армией. На восстание стали перебрасываться лучшие силы: в число экспедиционных войск... (VI, 38, 422)

Свободное владение материалом, развитие художественных образов вдруг ненадолго сменяется внедрением в художественный текст неуместных для него специфических выражений и оценок военного очерка. Автор заимствований буквально цепляется за каждое слово уделенное восстанию у Какурина, причем переносит их почти буквально. Похоже, он настолько неуверенно чувствует себя в море материала по Верхнедонскому восстанию, что просто боится потерять нить повествования и поэтому переносит в текст все мало-мальские имеющие к нему отношение сведения.

Возьмем хотя бы такой пример – словосочетание «8-я и 9-я красные армии». Оно характерно именно для стратегического очерка, где рассматриваются военные действия как белых, так и красных армий, причем на довольно широком фронте, и еще не раз встретится в тексте «Тихого Дона», куда было перенесено буквально, без какой-либо оглядки на конкретное содержание. Это и приводит в таком сложном и насыщенном тексте ко многим недоразумениям и накладкам.

За зиму и весну 1919 г. на фронте у Северного Донца части Красной армии, участвовавшие в боях, сменились. Если в январе-феврале в Верхне-Донской округ вторглись части 8-й армии Южного фронта, то в феврале из-за разлива Северного Донца наступление на Новочеркасск остановилось на рубеже этой реки. 8-я армия в марте переместилась западнее, в район Луганска, где завязала бои с частями Добровольческой армии, пришедшей на помощь казакам, а фронт на Донце был занят 9-й армией, которая и удерживала его вплоть до середины мая, до прорыва ударной группы Донской армии. Мы видим, что автор заимствований, слабо разбираясь в конкретной обстановке на Донце весной 1919-го года, не знал точно, какая именно из армий Южного фронта имелась в виду. Поэтому в своих дополнениях он либо путает их, либо заимствуемое выражение так и употребляет без каких-либо изменений – «8-я и 9-я армии», лишь уточняя – «красные».

Снова заимствования в тексте появляются в 57-й главе. В двух десятках глав, которые находятся между 38-й и 57-й, рассказывается об ожесточенной борьбе восставших казаков во второй половине марта – первой половине апреля. В 57-й главе повествование делает скачок во времени и действие переносится на середину мая. В последующих примерно двадцати главах рассказывается о наиболее остром и трагическом периоде восстания, когда к оказавшимся на краю полной гибели казакам в конце концов приходит спасение из-за Донца от их собратьев, казаков Донской армии. Подробный разбор содержания этих глав уже проводился нами выше. Здесь же нас интересует другое обстоятельство – то, что в переходной, «пограничной» (57-й) главе, там, где в тексте повествование делает скачок во времени, мы обнаруживаем новые заимствованные фрагменты.

Один из этих фрагментов, отрывок из воспоминаний атамана Краснова, подробно анализировался нами в первой части работы. В нем рассказывается о подготовке прорыва фронта Красной армии, который так и не осуществился. Готовил его в феврале 1919 г. генерал Фицхелауров. Поскольку в общих чертах операции, планировавшиеся командованием Донской армии на фронте Северного Донца в феврале и в мае 1919 г. были похожи, а никаких опубликованных доступных материалов по майским боям на казачьем фронте у Шолохова не имелось, то это, очевидно, и привело к использованию в тексте «Тихого Дона» февральского фрагмента (с генералом Фицхелауровым) из воспоминаний Краснова в качестве основы для описания событий мая 1919г.

«По плану, разработанному... заканчивалось сосредоточение частей так называемой ударной группы... группа... должна была ударить в направлении... Около Донца велась интенсивная подготовка к наступлению, к прорыву. Командование ударной группой поручено было генералу Секретеву». (VI, 57, 473)

Мы избегаем здесь повторного подробного цитирования (параллельное сравнение красновского и шолоховских фрагментов приведено в отдельной таблице), обращая лишь внимание на заимствуемые ключевые слова: «ударная группа генерала Фицхелаурова», «прорыв», «подготовка» и др. Они встретятся нам в дальнейшем не один раз. Отметим еще, что вопреки заимствуемому тексту, командовать самим прорывом фронта Шолохов «поручает» не Фицхелаурову (из заимствованного отрывка), а действительному руководителю майского прорыва генералу Секретеву.

И вот в дополнение к фрагменту с «ударной группой» в тексте появляются несколько строк с уже знакомых нам страниц книги Какурина. Интересна хронология получившегося «гибрида». Если исходный красновский текст относился к февралю, а какуринский – к марту, то в «Тихом Доне» весь этот получившийся отрывок отнесен к событиям первых двух декад мая 1919 г.

Проследим изменения, вносимые Шолоховым в заимствуемый текст. Видны несколько приемов, использовавшихся для переработки, например:

• замена слова или выражения на близкое ему по смыслу: «в кратчайший срок» –> «во что бы то ни стало»; «противостоящий белым армиям (участок фронта)» –> (участок) «Красного (фронта)»;

Н.Е.КАКУРИН	М.А.ШОЛОХОВ. Глава 57.
Необходимость подавления восстания в кратчайший срок, пока оно не успело разъесть с тылу противостоящий белым армиям участок фронта...	...восстание верхнедонцов. В течение трех месяцев оно, как язва, разъедало тыл красного фронта...
8-я и 9-я красные армии выделили для борьбы с повстанцами по одной экспедиционной дивизии, общим количеством до 14.000 бойцов с артиллерией и пулеметами. (т. 1, 1925, с. 98; в изд. 1990, с. 95)	8 и 9 армии выделили из своего состава по одной экспедиционной дивизии, с артиллерией и пулеметными командами.
...8-й и 9-й армий, сильно ослабленных вследствие необходимости выделить из них около 14 тыс. бойцов для борьбы с восстанием. (т. 2, с. 150; в изд. 1990, с. 141)	Только из 8 и 9 Красных армий на подавление восстания было брошено около двадцати тысяч штыков. (VI, 57, 474)

———————

• изменение порядка слов в предложении:

«разъесть с тылу» –> «с тылу разъесть»,

«противостоящий... участок фронта» –> «участок Красного фронта»;

«восстанием... в тылу 8-й и 9-й армий» –> «в тылу... 8-й и 9-й... бурлило восстание».

Схема трансформации текста ( Какурин / Шолохов )

1. < вариация > < вариация > < повтор >

Необходимость подавления восстания в кратчайший срок пока оно не успело

Требовалось задавить восстание во что бы то ни стало пока оно не успело

2. < инверсия > < изъятие > < повтор + дополнение >

разъесть с тылу противостоящий белым армиям участок <...> фронта

с тыла разъесть <...> участок Красного фронта

3. < повтор + инверсия + дополнение >

крупным восстанием... в тылу 8-й и 9-й <...> армий...

в тылу... 8-й и 9-й Красных армий бурлило восстание

Интересно отметить и такой факт. При повторном использовании одного и того же заимствуемого фрагмента в новом отрывке изменение грамматического построения фразы увязывается с развитием действия и соответствующим движением времени в романе. Если в мартовском отрывке (гл.38) говорится, что требование задавить восстание связано с тем, что «пока оно не успело разъесть...», то в майском (гл.57) эта же фраза варьируется, несколько смещая акцент: «оно... разъедало тыл»

ГЕНЕРАЛ ФИЦХЕЛАУРОВ В ТЕКСТЕ «ПОВСТАНЧЕСКИХ» ГЛАВ

П.Н.КРАСНОВ		М.А.ШОЛОХОВ
(«Всевеликое...», с. 312)	(часть 6, гл. 57, с. 473)		(часть 7, гл. 1, с. 505)
Командующим армией был составлен следующий план действий, одобренный Атаманом. В районе станиц Каменской и Усть-бело-Калитвенской генерал Денисов сосредоточивал ударную группу в 16.000 при 24 орудиях...	По плану, разработанному еще бывшим командующим Донской Армией генералом Денисовым и его начштаба генералом Поляковым, в районе станиц Каменской и Усть-Белокалитвенской заканчивалось сосредоточение частей так называемой ударной группы... силы этой ударной группы состояли из шестнадцати тысяч штыков и сабель при двадцати четырех орудиях и ста пятидесяти пулеметах.		план по сосредоточению ударной группы, разра-ботанный в свое время командующим Донской армией генералом Денисовым и его начштаба генералом Поляковым, сосредоточить в районе станиц Каменской и Усть-Белокалитвенской мощную ударную группу из наиболее стойких низовских и калмыцких полков... перебросили около 16.000 штыков и сабель при 36 орудиях и 140 пулеметах.
лучшие части Молодой армии и старые, испытанные в боях войска (в том числе и Гундоровский георгиевский полк). По сосредоточении примерно к 5-6 февраля группа эта должна была ударить на слободу Макеевку, совместно с частями генерала Фицхелаурова сбить 12-ю дивизию и,	были стянуты лучшие силы из обученных кадров Молодой армии, испытанные низовские полки: Гундоровский, Георгиевский и другие. Группа совместно с частями генерала Фицхелаурова должна была ударить в направлении слободы Макеевки, сбить 12-ю красную дивизию и,		подтягивались последние конные части и отборные полки так называемой Молодой армии... в задачу которой входило <...> ...совместно с частями генерала Фицхелаурова сбить 12-ю дивизию, составлявшую часть 8-й Красной армии,
Действуя во фланг и тыл 13-й и Уральской дивизий, идти в Хоперский округ оздоровлять и поднимать казаков.	действуя во фланги и тыл 13-й и Уральской дивизий, прорваться на территорию Верхне-Донского округа, чтобы соединиться с повстанческой армией, а затем уже итти в Хоперский округ «оздоровлять» заболевших большевизмом казаков.		и, действуя во фланг и тыл 13-й и Уральской дивизиям, прорваться на север с тем, чтобы соединиться с восставшими верхнедонцами. < ... >

При этом упоминание трех месяцев, в течение которых восстание разъедало красный фронт, справедливо лишь в контексте книги Какурина, где сам отрывок о восстании относится к итоговой оценке положения на Южном фронте в начале лета. А для 57-й главы эти слова просто неверны, поскольку к описываемому времени прошло с момента начала восстания чуть более двух месяцев.

Конечно, на первый взгляд обнаруженные включения в основной текст представляются незначительными. Но их анализ важен для понимания того, какими методами создавался текст «Тихого Дона».

«Двойники»

В одной связи с заимствованиями находятся появление в тексте «двойников», то есть фрагментов, в которых повторяются одни и те же сведения, образы, ключевые слова исходного фрагмента.

Возьмем, например, главу 57-ю, где в авторской речи упоминается наступление экспедиционных войск на дивизию Мелехова, задержанное на рубеже р.Чира при помощи казанцев. В следующей, 58-й главе те же сведения введены повествование уже в прямой речи, в форме разговора Григория с Кудиновым.

глава 57	глава 58
Кубанцы погнали его 1 дивизию... На Чирском рубеже возле Каргинской он задержался на день... Кондрат Медведев прислал ему восемь конных сотен... Казанцы на некоторое время задержали наступление... (VI, 57, 475)	– Ну, что там у тебя? Жмут? – Жмут во-всю! – Задержался по Чиру? – Сколь надолго? Казанцы выручили. (VI, 58, 475)

———————

В обоих случаях речь идет об одном и том же событии – о начавшемся решительном наступлении войск Южного фронта на восставшие станицы. Если в гл.57 Шолохов пишет «Кубанцы погнали... 1-ю дивизию», то в следующей главе – вопрошает от лица Кудинова: «Жмут? – Жмут вовсю!» В 57-й главе утверждает: «На Чирском рубеже... задержался», а в 58-й уже вопрошает: «Задержался по Чиру?».Точно так же в первом случае: «Казанцы задержали наступление», а в во втором: «Казанцы выручили».

Аналогичный случай «повтора» обнаруживается в главах 58 и 64. В них содержатся два разговора командира повстанцев Кудинова с Григорием Мелеховым. Первый имел место до отхода за Дон, а второй – вскоре после. При внимательном прочтении оказалось, что второй разговор в основных чертах воспроизводит первый, является как бы его дубликатом.

В разговоре одно из важных мест занимает сообщение Кудинова («по секрету») о плане командующего Донской армией генерала Сидорина прорвать фронт Красной армии. Шолоховский «секрет» здесь, кстати, явно притянут. Прилетавшие к повстанцам летчики открыто объявляли казакам о скором приходе помощи от Донской армии, о готовящемся прорыве. В главе 64 уже после отхода на левый берег Дона тема прорыва вновь появляется в разговоре Григория с Кудиновым, причем новый вариант «беседы» практически полностью воспроизводит старый.

глава 58	глава 64
– Сидорин – он, брат, дока!..	– Что же тебе пишет твой корешок генерал Сидорин?
Есть такой план у них – порвать фронт красных и кинуть нам подмогу. Сулились помочь... фронт	– Мой односум-то?... пишет, что вот-вот двинется Донская армия в решительное наступление... Идут на прорыв. Говорю только тебе и совершенно секретно!
порвать нелегкое дело... (VI, 58, 475)	Через неделю порвут фронт Восьмой Красной армии. (VI, 64, 494)

———————

Запанибратский тон разговора в отношении генерала Сидорина, который проскальзывает в обоих фрагментах, представляется совершенно невозможным и неуместным. Ведь Донская армия была на тот момент вообще единственной силой, дававшей казакам надежду на спасение. Таким образом, искусственному характеру «повторного» фрагмента сопутствует явная фальшь содержания.

Дополнительный свет на создание текста и характер работы над ним проливает одна, казалось бы, незначительная ошибка, которая всплывает в этом же самом фрагменте из гл.64. Сведения о подготовке прорыва фронта в феврале 1919 г. так и вошли без изменений в текст. Кудинов, «следуя» воспоминаниям Краснова, в разговоре с Мелеховым в конце мая говорит: «Через неделю прорвут фронт восьмой армии». Хотя уже в марте весь участок фронта по Донцу был передан девятой армии, о чем подробно и многократно пишет Какурин. В мае Секретев прорывал фронт уже не 8-й, а 9-й армии!

Подготовка и прорыв фронта красных армий на Северном Донце как бы притягивают к себе внимание соавтора и в силу своей «выигрышности» или по каким-то иным причинам эта тема вновь и вновь возникает в повествовании. Упоминания об этих событиях в майских эпизодах «Тихого Дона» строятся на двух источниках – фрагментах из книг Краснова и Какурина. Сведения обоих авторов относятся к иному периоду времени (у Краснова – февраль, у Какурина – март-апрель), что и приводит к возникновению в тексте несоответствий и исторических неточностей. Характер ошибок показывает, что ход событий весны 1919 г. на Дону понимался Шолоховым недостаточно ясно. Каждый раз используемые соавтором сведения, независимо от того, введены ли они в прямую речь персонажей или поданы в виде авторских отступлений, оказываются несогласованными как с основным текстом, так и с исторической основой описываемых событий.

При внимательном изучении этих эпизодов выявляются и другие повторяющиеся элементы. Например, рассказ о захваченных казаками важных документах красных. Несмотря на различное содержание захваченных документов, обстоятельства их захвата в обоих случаях практически полностью совпадают. Одинаковыми оказались (гл.58; гл.64):

• адресат, приславший документы:

«прислали мне казанцы» –> «прислал нам Кондрат Медведев»

• географическое место, откуда присланы документы:

«Вчера утром за Шумилинской» –> «Нынче... из Шумилинской»

• описание того, каким образом и у кого добыты документы:

«у одного... может и комиссар – нашли...» –>

«нашли у комиссара какой-то Интернациональной роты»

Глава 58	Глава 64
Прислали мне казанцы. Вчера утром за Шумилинской разъезд наш напал на двух верховых... у одного ... может и комиссар какой – нашли в планшетке вот эту газету... (VI, 58, 477)	Нынче из Шумилинской прислал нам Кондрат Медведев новый приказ... Нашли у комиссара какой-то Интернациональной роты. Латыш был комиссар. (VI, 64, 495)

———————

Еще один пример того, как соавтором используются «повторы» при создании текста, дает рассказ об отступлении Прохора Зыкова за Дон. Начало 60-й главы разрывает последовательное течение событий и воспроизводит в вводной своей части небольшой фрагмент предыдущей, 59-й главы. Нет надобности подробно останавливаться на хорошо знакомых приемах соавторской инверсии и повторов – просто приведем оба отрывка, выделив соответствующие характерные выражения.

Глава 59	Глава 60
Прохор Зыков... рассчитывал застать свою сотню на Базках... он решил добраться до Базков, там обождать, пока к Дону подойдет Григорий со своей 1 дивизией. (VI, 59, 478)	Прохор Зыков, узнав о том, что конные части 1 дивизии еще не прибыли, решил дождаться своей сотни на Базках. (VI, 60, 483)

———————

«Идем на прорыв»

Итак, выше мы рассмотрели ряд случаев искусственного формирования эпизодов «повстанческих» глав. Отдельные фрагменты в них заимствованы у других авторов или просто «размножены» из более ранних, уже использованных отрывков. Посмотрим на эту проблему теперь с другой стороны.

Какую трактовку в тексте в разные периоды восстания, какое развитие получила одна и та же тема: что делать повстанцам, если их силы и возможности иссякнут и встанет вопрос о судьбе всего населения восставших станиц. Вопрос этот интересен тем, что в этой теме переплелись художественные нити повествования и конкретные события донской истории, нюансы и детали которой были малоизвестны тем, кто не принимал в них непосредственного участия. В результате можно проследить, насколько органично и последовательно развивается действие романа.

Исходный толчок обсуждению возможного развития событий дан в 38-й главе шестой части, где командующий повстанческими силами Кудинов делится с Мелеховым своими соображениями о том, что придется делать повстанцам, если они не смогут сдержать напор карательных сил:

«– Что, ежли начнут нажимать на нас со всех сторон, тогда куда деваться?...

– Мы об этом думали, – раздумчиво проговорил Кудинов. – Ну что же, подойдет тугач – бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к Донцу. Сила нас немалая, тридцать тысяч». (VI, 38, 426)

Основные элементы рассуждений Кудинова таковы:

• состав повстанческих сил: «бросим неспособных»;
• характер действий: «с боем пробьемся»;
• направление действий: «к Донцу»;
• силы восставших: «сила немалая, тридцать тысяч».

Эти ключевые выражения, а также заимствованные у Краснова слова о подготовке прорыва фронта на Донце (гл.57) соавтор положил в основу своего перехода к последовательному рассказу об одном из наиболее драматических периодов восстания, отступлению повстанцев за Дон. Подобная задача для соавтора весьма сложна из-за необходимости согласования разновременных событий. Требовалось сконструировать переход от заимствований, относящихся по времени к февралю-марту, к эпизодам восстания конца мая, когда обстановка на фронте претерпела существенные изменения. В результате в 58-й главе возникает новая, «оригинальная» версия развития событий.

Для формирования текста использовано три различных исходных элемента. Первый – это упоминание о подготовке Донской армией наступления и прорыва фронта на Донце (гл.57). Второй – вероятный план действий повстанцев в случае невозможности сдерживать наступление красных войск (гл.38). И, наконец, третьим элементом становится авторский текст следующих глав, согласно которому казаки должны начать под давлением красных отступление на левый берег Дона.

Второй и третий элементы друг другу противоречат. Да это и не удивительно, ведь они разделены по времени промежутком в два месяца. Поэтому органично совместить и соединить в тексте используемую информацию соавтору не удается. Формирование текста у него пошло по простейшему пути – механического совмещения сведений.

Последовательность возможных ответных действий, изложенная в 38-й главе, логична: в ответ на нажим красных повстанцы все и всех бросают и пытаются прорваться на юг к Донской армии. В 58-й главе возникает новое решение: вставляются слова Кудинова, что сначала необходимо отойти на левый берег Дона, а вот оттуда, если держаться будет невозможно, прорываться, бросив все, на соединение с Донской армией. «Отход» на левый берег явно обусловлен ходом последующего повествования. Об искусственности такого построения говорит и то, что разрывается единый текст, в основу которого положены содержание и лексика соответствующего фрагмента 38-й главы.

Кудинов. Середина мая 1919 г. ( глава 58 )	Источники
1. <план прорвать фронт, нелегкое дело> – Что-то такое делается около Донца. Или там наши дюже пихают красных и рвут им фронт... Есть такой план у них – порвать фронт красных и кинуть нам подмогу... фронт порвать нелегкое дело, знаю, сам рвал с генералом Брусиловым...	По плану... Около Донца велась интенсивная подготовка... к прорыву. (VI, 57, 473)
2. <решено как раньше, идем на прорыв> – Вот в чем дело: если наши от Донца фронт не порвут, то нам тут не удержаться. Решено, как и раньше говорили, всею тридцатитысячной армией итти на прорыв...	...с боем пробьемся к Донцу. Сила нас немалая, тридцать тысяч. (VI, 38, 426)
3.1 <пороем траншеи, будем обороняться> От Усть-Хопра до Казанской очистим им правую сторону, пороем над Доном траншеи и будем обороняться... 3.2 <идем на прорыв, бросаем всех> Так вот, Мелехов, если уж на этой стороне не удержимся, то тогда идем на прорыв. Бросаем всех, кто не в армии, бросаем все обозы, пехоту сажаем на брички, берем с собой три батареи и пробиваемся к Донцу. Тебя мы хочем пустить головным...	...подойдет тугач – бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к Донцу. (VI, 38, 426)
4. <договорился относительно отхода к Дону> После того как договорился с Кудиновым относительно ожидавшегося отхода к Дону, ушел и Григорий Мелехов. (VI, 58, 475–477)	Отступай до самого Дона... (VI, 58, 476; см. 3.1)

———————

Слова о подготовке прорыва фронта оказывают какое-то завораживающее действие на Шолохова. Он никак не может оторваться от одной и той же «мелодии» и продолжает и далее включать в текст очередных глав полюбившиеся сообщения «о прорыве». Возникает новый, «малый» круг соавторских вторжений в текст, связанных с ударной группой и прорывом фронта.

«...Кудинов, обойдя приглашением Мелехова, созвал в штабе строго секретное совещание. Прилетевший офицер Донской армии коротко сообщил, что со дня на день красный фронт будет прорван частями ударной группы, сконцентрированной возле станицы Каменской, и конная дивизия Донской армии под командой генерала Секретева двинется на соединение с повстанцами». (VII, 3, 514)

«Под командованием генерала Секретева трехтысячная конная группа Донской армии... 10 июня сокрушительным ударом прорвала фронт вблизи станицы Усть-Белокалитвенской...» (VII, 5, 519)

Отметим и здесь явную нестыковку текста: в 3-й главе фронт собираются прорвать возле Каменской, а прорывают в 5-й возле Усть-Белокалитвенской. В первом случае все еще фигурирует генерал Фицхелауров, а во втором – уже появилось упоминание генерала Секретева. В действительности, о чем мы подробно уже писали в первой части нашей работы, Донская армия прорывала фронт сразу в обоих упомянутых выше местах. Прорыв осуществлялся двумя различными группами, причем прорыв был осуществлен 11–12 мая с.ст. задолго до того, как у Шолохова «на строго секретном совещании» в штабе прилетевший офицер сообщает о том, «что со дня на день красный фронт будет прорван частями ударной группы...»

Повторы и перестановки «малого круга»

красный фронт будет прорван –> прорвала фронт

частями ударной группы –> трехтысячная группа

конная дивизия Донской армии –> конная группа Донской армии

под командой генерала –> под командованием генерала

———————

На всех этих примерах мы видим еще одно подтверждение того, что работа с источниками, их обработка и согласование содержащейся в них конкретной исторической информации, вызывает у Шолохова большие затруднения. Он не владеет свободно сведениями ни по самим событиям, ни по тому, как они реально разворачивались во времени и в пространстве.

Почему спотыкается «автор»?

Как-то даже неудобно снова говорить о произвольности и недостоверности получившейся соавторской версии событий, о его навязчивых повторениях разнородных и во многом неверных сведений. Ранее уже говорилось, что в действительности группа Секретева (не «конная дивизия», а две дивизии: 8-я и 9-я) прорвала фронт 12 мая ст.ст., то есть в тот день, когда закончился отход повстанцев за Дон. Сообщение «прилетевшего» офицера (что фронт «будет» вскоре прорван) характеризует фрагмент, да и всю сюжетную линию с «подготовкой прорыва» не как составную часть художественного текста, а скорее как произвольный вымысел, не ограниченный рамками достоверности описания событий и правдоподобности создаваемых художественных образов.

В чем же причина многократного обращения повествования к теме «прорыва фронта»? Если проследить развитие действия в «повстанческих» главах, то мы увидим, что эта тема (или ее производные) возникает в тексте там, где появляется какая-нибудь неопределенность, раздвоенность.

К 38-й главе начальная энергия восстания (первые бои, смерть Петра) в повествовании оказывается в какой-то мере исчерпанной и у соавтора становятся заметными колебания в выборе дальнейшего пути своих героев. Также и повстанческие командиры на совете у Кудинова колеблются в принятии решения о том, как лучше отражать грядущее наступление красных. Впереди – два отрывочных боя под Каргинской и... первое заимствование из Какурина.

Конец боев в апреле знаменуется смертью еще одного из ведущих персонажей, бывшего хуторского председателя ревкома Ивана Алексеевича. Пресекается на этом целая сюжетная линия, связанная с хуторскими коммунистами. И... новая порция заимствований. Теперь, когда действие приблизилось уже к середине мая, каждое новое существенное движение повествования будет сопровождаться хотя бы и незначительным упоминанием полюбившейся темы.

Сведения из воспоминаний Краснова, включенные в 57-ю главу в виде авторского пересказа, Кудинов повторит и разъяснит Мелехову в разговоре с ним перед началом отступления за Дон. При этом для полноты картины он приведет Григорию и соображения, «высказанные» им еще в марте (из гл.38), и соображения «автора» (т.е. то, что было позаимствовано у Краснова), относящиеся к середине мая. Созданная воображением Кудинова картина оказалась настолько сложной, что вскоре после завершения отступления за Дон Григорий заходит в штаб, чтобы Кудинов мог снова вкратце напомнить полюбившиеся соавтору основные сведения.

Шестая часть «Тихого Дона» на этом кончается. А в самом начале следующей, седьмой части соавтор повторяет весь полюбившийся ранее свод сведений: ударная группа, прорыв, Секретев и т.д. – в первой главе из Краснова («генерал Фицхелауров»), в третьей и пятой – отовсюду понемножку. Необходимо ему это, судя по всему, для того, чтобы поддержать впечатление непрерывности действия.

О чем говорят нам все эти мелочи «авторской кухни»? Прежде всего, о неуверенности Шолохова при работе со столь сложным, разноплановым и объемным материалом. Появление этих осколочков указывает на внутренние затруднения и колебания, возникавшие всякий раз, когда надо было продвинуть вперед художественное действие. И разрешались они всякий раз обращением к одной и той же избранной теме, которая как палочка-выручалочка позволяла чисто механически протянуть связь между разными эпизодами.

Не менее важно и второе наблюдение – соавторская инерция. Во многих случаях мы видим, как далеко он может отклониться от последовательного движения художественного повествования, когда увлекается собственными «измышлениями». С большой легкостью развитие событий на недолгое время может отклониться от основного направления... Увлекаясь, соавтор может назначить разных генералов для проведения одной и той же операции, может забыть, что несколькими страницами ранее описываемые события уже упоминались, причем в ином ключе...

И, наконец, последнее наблюдение. Оно касается того, насколько хорошо соавтор представляет себе затрагиваемые в тексте события. Даже в таком незначительном по объему материале мы находим многочисленные и серьезные ошибки и несообразности, и причиной их появления в тексте стало чисто механическое включение в него сведений из какого-нибудь подходящего постороннего текста (Краснов, Какурин, «Тихий Дон»). Естественно, что такой стиль работы приводит к многочисленным накладкам и несоответствиям в плане прежде всего исторической достоверности в описании событий.

6. Контуры авторского текста:

опыт реконструкции

Разбор «повстанческих» глав «Тихого Дона», проверка достоверности событий, восстановление их хронологии, взаимной увязанности и изучение многочисленных случаев искусственного соавторского сочленения отдельных фрагментов с помощью заимствований, повторов, инверсий с характерными ошибками и несообразностями предоставили обширную информацию о тексте романа. Она позволяет нам попытаться воссоздать контуры исходного авторского текста и выделить позднейшие соавторские добавления.

Основная часть событий, описываемых в главах 57–65 шестой части и главах 1–11 седьмой части романа, составляет достоверный и хронологически последовательно размещенный ряд эпизодов. Канва повествования проста. Она начинается рассказом о приезде на фронт красного главкома (в действительности подразумевается Пред. Реввоенсовета Троцкий, а не главком С.С.Каменев) в середине мая. Далее совещание у Кудинова о возможных ответных действиях (примерно 20мая) и отход казаков за Дон (21–24 мая). Последующие события включают описание Вешенской под обстрелом красных, объезд Мелеховым линии фронта, включая посещение своих хуторских казаков, и заканчиваются в шестой части рассказом о том, как «большевик» Кошевой в составе карательных войск сжигает родной хутор.

В седьмой части мы находим прямое продолжение повествования: описание жизни казаков на позиции, включая встречу Степана Астахова и Аксиньи, переправа красных через Дон и последующий их разгром <31мая*>, жизнь Натальи и Ильиничны при красных, освобождение хутора <8–10июня>. Далее: соединение повстанцев с группой Секретева <7июня>, переправа 1-й дивизии на помощь Секретеву <8июня>, отъезд Григория на фронт под Усть-Медведицкую <11июня>, с заездом на один день домой <12–13 июня> и прибытие под Усть-Меведицкую.

Эпизоды в таблице распределены исходя из последовательности развития сюжета, наличия смысловых разрывов, повторов, использования заимствований. Полученное таким образом «разделение» текста на авторские и соавторские эпизоды и фрагменты интересно сопоставить с полученными нами данными по хронологии и лексике.

1. Структура текста повстанческих глав (май-июнь 1919 г.)

гл. Основная часть

Заимствования и дополнения

Шестая часть

38.		Какурин: («8-я и 9-я красные армии...»)
57. Приезд Троцкого, подготовка к наступлению на восставших		Краснов: («ударная группа, Фицхелауров») Какурин: (повтор гл.38)
58. Совещание Григория с Кудиновым, возможное отступление за Дон.		Диалог: «Сидорин – он, брат, дока». гл.57: («задержался по Чиру?», «по плану... подготовка к прорыву») гл.38: («Бросим всех... пробьемся к Донцу»)
59. Начало отхода к Дону. Прохор Зыков движется в общем потоке казаков.
60. Продолжение рассказа гл.59. Завершение отступления.		гл.59: («решил дождаться на Базках»)
61. Переправа за Дон. Григорий объезжает линию фронта, занятую казаками.
62.			Аксинья – в Вешках: 2 дня с Григорием.
63. Григорий на фронте у своих хуторских.
64. 65. Кошевой сжигает хутор.	Кудинов (гл.58): «корешок генерал Сидорин; прорвут фронт; нашли у комиссара»
Смерть деда Гришаки.

Седьмая часть

1. Степан Астахов и Аксинья на фронте. 2. Попытка переправы красных, бой за Вешенскую, последующий разгром красных. 3. Судьба пленных красноармейцев. Старуха- казачка спасает одного из пленных.
4. Наталья и Ильинична на хуторе при красных, освобождение хутора. 5. Соединение повстанцев с частями генерала Секретева. 6. Встречное действие дивизии Мелехова, переправа на правый берег. Григорий в Ягодном.
7. Секретев в Вешенской. Оркестр	Банкет, Григорий у Аксиньи, пьянка, Степан
8. Григорий уезжает домой. Встреча с родными 9. Григорий едет из дома на фронт	Приход Прохора за Григорием Приезжает под Усть-Медведицу. Разговоры: с Копыловым об офицерах, с «Фицхелауровым». Бои за Усть-Медведицкую.

———————

Изучая хронологию эпизодов, отнесенных к авторскому тексту, мы видим две главные особенности: достоверность датировки упоминаемых событий и строго последовательное по времени расположение их в авторском тексте. Размещение заимствованных фрагментов такой системы не обнаруживает. Такая же ситуация складывается с распределением в тексте «православных» элементов, встречающихся только в авторском тексте, и

2. Хронология и лексика

АВТОР дата Православные элементы Шестая 38. 57. 4/17 мая 58. 19 – 20 мая (н. ст.) 59. 21 – 22 мая «П–1» 60. 23 мая «П–4» 61. 24 – 25 мая 62. 63. не позднее 26 мая 64. приказ Троцкого от 25 мая 65. 27 – 28 мая Седьмая 1. не позднее 29 мая 2. 31 мая 3. после 2 – 3 июня «П–2» 4. 9 – 11 июня «П–7» 5. 7 июня 6. 8 июня «П–3»
	© Филологический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова, 2006–2024 © Кафедра русского языка филологического факультета МГУ, 2006–2024 © Лаборатория общей и компьютерной лекскологии и лексикографии, 2006–2024