А.Г.Макаров,С.Э.Макарова Цветок-Татарник. Введение



…Куст “татарина” состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На других двух было на каждом по цветку. Цветки эти когда-то были красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом его…

“Хаджи Мурат” Л. Толстой

Возобновившаяся дискуссия по вопросу авторства “Тихого Дона” ярко и образно отражает состояние и проблемы современного нам общества и прежде всего таких сторон его жизни, как общественно-политическая, нравственная, духовная. Дискуссия углубляется и расширяется: новые находки и исследования, новые методы и подходы, все более широкий круг ученых и читателей включается в нее, ставшую в силу своей особой значимости всеобщей, насущной, неотложной.

Ведь основной внутренний стержень этой полемики – поиск истины.

Главный двигатель – возросший интерес к истории родины, ее “советского” периода. Желание разобраться в причинах разыгравшейся трагедии великого народа, приведшей нас спустя семидесятилетие к глубокому затяжному кризису. История и трагическая судьба донского казачества, во многом созвучная трагедии и судьбе России, нашла серьезное отражение на страницах романа-эпопеи “Тихий Дон”. С самого момента выхода в свет роман покорил читателя своей силой, правдой, верой. На фоне тенденциозной и политизированной литературы он выделялся светлым и ярким лучом надежды.

И вместе с тем с самого начала выступило весомое “Но!”, порожденное особым двойственным чувством, возникавшим при чтении романа.

Правда, но не одна! Сила, но в чем?! Вера, но во что?!

Противоречивые чувства порождали тысячи “почему?”, заставляли обращаться к исследованию текста романа, к биографии автора... и, наконец, вылились в продолжающуюся до сегодняшнего дня дискуссию. Какие же тревоги вызывает она, какие проблемы выдвигает на первый план?

Прежде всего это состояние науки в нашем обществе.

Длительное господство идеологии в обществе и подчиненное положение науки привело к подмене целей исследования и путей достижения истины. Общество, где идеология стала доминирующей, поставило перед наукой иные задачи: обоснование господствующей идеологии и утверждение ее авторитета, а также всех социальных структур общества, поддерживающих эту идеологию.

Проникновение идеологии в науку имеет двоякий результат: во-первых, в науку приходят “новые” люди – носители и проводники идеологии. Их положение в науке определяется и поддерживается доминирующей в
обществе силой. Во-вторых, используя методы и возможности науки в интересах идеологии, эти самые люди, оказывая последней важные услуги, занимают в общественной иерархии высокое положение и приближены к правящим слоям общества.

Прямым следствием такой ситуации становится монополизация “новыми” людьми “права на истину” в определенной области познания и подмена самого знания системой ложных авторитетов и кумиров. Сохранять свою монополию и свое “место под солнцем” можно лишь выполняя социальный заказ идеологии, охраняя ее божков. На этом пути они будут стоять до конца. Поэтому не только критика, но даже сомнения в правоте привычных установок и догм, даже использование традиционных научных понятий и методов – для них неприемлемо. Здесь неизбежно встретить с их стороны и игнорирование аргументов, и замалчивание проблемы, и злобные, агрессивные, личные выпады, заменяющие аргументацию и логику, коль скоро представилась бы необходимость исследовать какую-либо из “монополизированных” проблем – притронуться к “священным коровам”.

И как крайняя, но вполне для них допустимая – и доступная! – мера: апелляция к власти, чтобы использовать ее силу и авторитет для решения собственно научных проблем.

Дискуссия по вопросу авторства “Тихого Дона” наглядно иллюстрирует сложившуюся в нашей науке и литературе ситуацию.

1. Дискуссия никак не могла выйти за рамки политики и идеологии в русло подлинной науки, объективного исследования.

2. Монополизация изучения творчества М. А. Шолохова в руках официального, “традиционного” шолоховедения препятствовало публикации альтернативных работ, появлению и распространению “инакомыслящих” взглядов.

3. Вопросы изучения донского края, достоверного воссоздания на основе всего круга источников событий Гражданской войны на Дону, детальный текстологический анализ романа – все это подменялось ими прославлением гения автора (авторство которого как раз и подвергается сомнению), т. е. молением своему кумиру.

Центробежной и всесокрушающей волной разлился по стране “период гласности”. В единочасье рухнули коммунистические устои: структуры, система, идеология, мораль... Не несущая новой положительной энергии, не подготовившая сознание людей к особой созидательной роли в новых условиях, не давшая никакой возможности познать и трезво оценить уничтожаемый со все той же революционной беспощадностью старый коммунистический порядок, эта волна размыла границы некогда могучего государства, лишила законности и морали общество, ввергла людские судьбы в состояние страшного хаоса.

Единственной положительной стороной этой “гласности”, помимо ее воли, стала сама гласность. Ибо в хаотическом состоянии на какой-то короткий период не удалось взять под контроль все стороны общественной и политической жизни. Утечка архивной информации, публикации запрещенных ранее произведений, возвращение забытых имен, возможность быть услышанным – не эти ли прекрасные идеалы эпохи середины 80-х годов так окрылили современных нам людей, заставили задуматься над прошлым и осознать всю полноту ответственности новых задач? Высвободившееся же время дало возможность осуществить многие начинания и научные изыскания, ранее не вписывавшиеся в плановые задачи.

Не случайно именно этот период внес в дискуссию об авторстве “Тихого Дона” свежий импульсивный заряд – научность и основательность в решении столь сложного вопроса. Лишенная политической заданности и традиционных реверансов, наука обнаружила свои изумительные свойства: объяснять порядок вещей из них же самих, систематизировать полученную информацию и указывать новый путь развития. Именно в этот период наука текстология дала весьма высокие и продуктивные результаты, появились интересные исследования разных редакций текста “Тихого Дона”, текстологических сравнений романа с произведениями возможных претендентов на авторство. Средства массовой информации подключились к дискуссии и широко популяризировали как саму проблему, так и передовые научные изыскания в этой области.

Но этот “золотой век” гласности имел очень короткие временные пределы. Зажатость жизни суровыми законами выживаемости, отодвигание науки на задний план, вплоть до отказа от финансирования отдельных ее направлений и целых дисциплин, налет вульгарной “рыночной” морали, отсутствие глубоких нравственных принципов направили накопившуюся научную энергию на “распыл”.

Насаждаемые потребительски-прагматической идеологией западной цивилизации идеи легкой жизни, к несчастью, легко и безболезненно легли на аморфные представления и не устоявшуюся жизнь большей части людей. Проблемы экологии, санитарии, пропитания, нравственности и просвещения перестали стоять во главе государственной политики... Да и многие проблемы вообще потонули в стриптизно-оголенных лозунгах типа “Жить в кайфе!”. Только где жить, на какие средства, за чей счет и что оставить своим потомкам после такой жизни?!..

Так и проблема текстологического изучения “Тихого Дона” постепенно вновь сузилась до границ вопросов авторства, недалеких бульварных статей с претензией и амбициями главного арбитра.

1996 г.

Предисловие ко второму изданию

Советская историческая эпоха, закончившаяся где-то к 1991 году, оставила после себя много нерешенных вопросов, загадок и просто неясных обстоятельств прошедшего периода истории. Более того, к концу века в связи с так называемой перестройкой только лишь и обозначились явно масштабы и последствия погрома, осуществленного в гуманитарных науках в годы революции и в последующее время. То, что в начале века предвиделось и предсказывалось отдельными проницательными русскими людьми, осуществилось после 1917 года: немногочисленный культурный слой русского народа в том виде, как он сложился к ХХ столетию, в результате революции оказался уничтоженным, либо отброшенным в социальные низы общества или в эмиграцию, потеряв при этом способность воздействовать и направлять культурную и нравственную жизнь народа.

Последующие десятилетия советской эпохи являют нам пример медленного и мучительного восстановления утраченных, разрушенных связей страны и ее народа со своим прошлым. Трудность и мучительность такого восстановления во многом связаны с тем обстоятельством, что на верхи общества, и, в частности, на верхи новообразованного советского культурного слоя поднялись и пришли представители совершенно иных социальных и национальных групп – с другим менталитетом, мышлением, с другими основами нравственности и морали, с иной исторической памятью и традицией. Для многих из них начавшаяся переоценка ценностей мучительна уже тем, что она становится переоценкой их прошлого и настоящего – по сути пересмотром собственного социального положения.

Во-первых, то, чем многие гордились в советское время и благодаря чему добились положения в нем – социальное происхождение – в новых условиях стало в какой-то мере обременительным. Сегодня слишком очевидным стало то, что социальные слои русского народа, взявшие на себя ответственность за страну после ее крушения и распада в 1917 году, не справились со своей миссией и к концу века мы имеем национальную катастрофу ничуть не меньших масштабов, чем в его начале. А во-вторых, мы все видим в этой среде слабость и недостаток творческого начала, отсутствие разумных и действенных оценок прошлого и конструктивных предложений для нашего будущего, неспособность и нежелание повести за собой общество вперед, в будущее. Образовался заколдованный круг – люди, которые в тяжелых условиях кризиса должны были бы первыми возглавить поиск выхода из сложившегося тупика, сами оказались несостоятельными.

Пример “Тихого Дона” и дискуссии вокруг него, вызванной спором об его авторстве, дает всем нам хорошую возможность увидеть, как действует сложившаяся в советской системе литературная и научная профессиональная среда, какими методами и приемами добивается она своих целей и в чем именно заключаются эти цели.

Загадка создания и появления одного из лучших произведений русской литературы ХХ века – романа “Тихий Дон”... Она существует вот уже более семи десятилетий. Практически сразу же после появления первых номеров журнала “Октябрь” в 1928 г., где тогда началось печатание романа, возникли и слухи о том, что роман написан не Шолоховым. С 1928 г. называлось и имя “настоящего” автора, писателя Федора Крюкова.

Сегодня сторонники Шолохова объясняют появление этой “клеветы” традиционными причинами: зависть, интриги коллег-рапповцев, политиканство... Но подобные объяснения искусственны, они не дают ответа на ключевые вопросы: почему в столичной литературной среде, где имя Шолохова практически никому не было известно и ни о чем не говорило, сразу сложилось устойчивое мнение о плагиате. Слухи и разговоры держались на поверхности вплоть до публикации известного письма писателей в “Правде”, в котором прозвучали неприкрытые угрозы каждому сомневающемуся в авторстве Шолохова. Мы вправе предположить, что были живы еще люди дореволюционного поколения, знавшие настоящего автора романа и, возможно, имевшие у себя и прямые доказательства его авторства.

С конца 20-х годов прошло много времени, разные исследователи пытались размотать этот запутанный клубок и найти доказательства “плагиата” или опровергнуть его. История этого драматичного литературного поиска хорошо известна. Как некий промежуточный итог этих исследований в середине 90-х годов появился сборник “Загадки и тайны “Тихого Дона””, вобравший в себя основные критические работы, посвященные исследованию текста романа, за исключением работы Роя Медведева, которую предполагалось опубликовать при выходе второго тома сборника. Однако на сегодняшний день проблема авторства так и не нашла своего завершающего решения. Более того, все последнее десятилетие мы наблюдаем яростное отрицание со стороны определенной части литераторов и ряда ученых-гуманитариев самого существования проблемы.

Обсуждение этого вопроса с их стороны часто не только не ведет к поиску истины, к выяснению того, что же происходило на самом деле в далекие 20-е годы. Деятельность представителей современного “шолоховедения” далеко выходит за рамки научного поиска, демонстрирует непонятное упорство и нечувствительность к доводам разума и здравого смысла и напоминают скорее пропагандистскую, когда “сторонники” авторства Шолохова занимаются в основном созданием новой и поддержанием и развитием старой мифологии о жизни и творчестве М. А. Шолохова. Можно предположить существование каких-то более глубоких причин.

Весной далекого 1918 года наш знаменитый соотечественник Иван Петрович Павлов прочитал публичную лекцию “О русском уме”. “Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом”. Спустя восемь десятилетий его слова звучат удивительно современно – академик И. П. Павлов за событиями русской Смуты еще в начале века чувствовал существование каких-то важных изъянов в нашем массовом сознании, недостатков в формировании и выработке русского ума.

Споры вокруг романа и его авторства это вовсе не отвлеченные умствования немногих упорных исследователей. “Тихий Дон” несет в себе особый заряд знания о трагическом прошлом русского народа: он подводит итог прошедшим событиям гражданской войны и служит для новых поколений важным нравственным уроком. От того, кто был действительным автором казачьей эпопеи, имел ли место плагиат и дописывание Шолоховым чужого литературного произведения (то есть фактическое уничтожение, либо уродование первоначального) или нет, зависит очень многое, прежде всего сможем ли мы действительно понять и усвоить сокровенные исторические уроки нашего жестокого и трагического прошлого.

2000 г.

Введение

Загадка Шолохова в конце ХХ века

“Злостная клевета”

В январе 1992 года на Ленинградском телевидении мы выступили в передаче Виктора Правдюка и Александра Зайца с рассказом о нашем исследовании вопроса об авторстве “Тихого Дона”, в последней из 12 передач этого цикла. А некоторое время спустя – получили письмо от одного из зрителей, как оказалось, одного из немногих оставшихся свидетелей появления на свет этой эпопеи о донском казачестве. Доктор технических наук, профессор Александр Лонгинович Ильский в далеком 1927 г. семнадцатилетним юношей попал на работу в редакцию “Роман-газеты”. На его глазах разворачивались события, связанные с публикацией романа. Впрочем, предоставим слово самому Александру Лонгиновичу, который в конце августа 1927-го года был, очевидно, одним из самых первых в Москве, кто держал в своих руках 500 страничную машинописную рукопись первых частей “Тихого Дона”. Романа, которому в дальнейшем была суждена мировая слава.

“…Я, очевидно, являюсь одним из последних участников событий времен появления на свет произведения “Тихий Дон” в 1928 г. Я на четыре года моложе Шолохова М. А. и в тот период с конца 1927 г. по апрель 1930 г., еще молодым, работал в редакции “Роман-Газеты” в издательстве “Московский Рабочий” техническим секретарем редакции, я часто встречался с М. А. Шолоховым, регистрировал его рукописи, сдавал в Машбюро их печатать и практически участвовал во всей этой кухне, как из Шолохова сделали автора “Тихого Дона”. Не только я, но и все в нашей редакции знали, что первые четыре части романа “Тихий Дон” М. А. Шолохов никогда не писал. Дело было так: в конце 1927 г. в редакцию М. А. Шолохов притащил один экз. рукописи объемом около 500 стр. машинописного текста. Шолохову в то время было около 22 лет, а мне около 17.

Редакция “Роман Газеты” была создана во второй половине 1927 г., состояла она из зав. редакцией Анны Грудской, молодой, энергичной троцкистки, жены крупного партийного деятеля Карьева, двух редакторов Ольги Слуцкой и Мирник, и меня – техсекретаря. В редакции были нештатные рецензенты: писатель А. Серафимович, он играл крупную роль в правлении РАПП, а также к редакции была прикреплена, вроде партцензора и воспитателя, старая большевичка Левицкая, у которой были связи в секретариате И. В. Сталина…

В то время, когда начиналась эпоха избиения русской интеллигенции (Шахтинское дело и процесс Промпартии во главе с проф. Рамзиным, высылка Л. Троцкого, запрещение публиковать С. Есенина, Бунина, Пастернака и др. “непролетарских” писателей), И. В. Сталину надо было доказать, что всякая кухарка может управлять государством, не могло быть и речи об издании произведения, даже гениального, но написанного белогвардейским офицером. Нужен был писатель только с хорошей анкетой. Одаренных и способных людей если не ссылали и не расстреливали, то никуда не пускали. Вот подоплека того, что выбор пал на М. А. Шолохова…

У М. А. Шолохова оказалась подходящая биография и анкета. Он родом из казаков, родился на Дону, молодой писатель (уже опубликовал в 1926 г. “Донские рассказы”). Считали, что он молодой писатель, это ничего, старшие помогут. Сделаем из него Великого писателя. То, что он не имел даже законченного среднего образования – это даже хорошо. Это подтверждает слова вождя – о кухарке. А сам Шолохов? Он, конечно, согласился. Да разве кто-нибудь отказался бы от свалившегося на него такого подарка? Он вел себя очень прилично. Сидел большую часть времени у себя в Вешенской и никуда не совался.

После выхода ж. “Октябрь” с публикацией “Тихого Дона” (№№ 1–10 за 1928 г.) поползли слухи, что это плагиат. Да как мог молодой человек, без опыта жизни за один год отгрохать около 500 стр. рукописи такого романа? С апреля месяца 192[9] г. публикация романа “Тихий Дон” была прекращена. Поползли слухи, что это плагиат. Однако издание “Тихого Дона” уже было запущено в “Роман Газете”. Теперь А. Грудской и ее друзьям из шайки зарождающейся уже тогда литературной мафии, надо было срочно спасать честь мундира. Партфюрер нашей редакции срочно бежит в секретариат И. В. Сталина к своей подруге и уговаривает ее подсунуть Сталину “Тихий Дон”, чтобы он прочел.

Действительно, он прочел это “произведение” Шолохова и дал ему добро. Это стало сразу общеизвестно. А. Грудская собирает всех нас, работающих в редакции, и заявляет, что она была в “верхах” и там решено, что автором “Тихого Дона” является М. А. Шолохов. Малейшее сомнение в этом для нас обернется изгнанием из редакции. Правление РАПП выносит решение, и оно опубликовано в печати, что все те, кто будут распространять клевету и наветы на Шолохова о “плагиате” будут привлекаться…

На этом, кажется, и закончилась эпопея создания “великого” писателя. Шайка партмафии выполнила свою задачу. Шолохов, как мне говорили, больше приспособился к бутылке и чего-то нового так и не создал. Он пытался еще что-то писать, но так и ничего не получилось. Его дальнейшая судьба меня мало интересовала. Я ушел работать в область техники, создал много новых машин, написал десятки книг, учебников и статей, по которым учились и учатся сейчас тысячи студентов и инженеров. О том, что я пишу Вам, я не считал нужным говорить или писать публично. Плетью обуха не перебьешь, так говорит русская пословица…”

Многое, очень многое из событий прошлого все еще скрыто от наших глаз до сегодняшнего дня. Об этом свидетельствует и полученный нами рассказ А. Л. Ильского. Позднее мы встречались с ним: он подтвердил все, что написал нам в письме, дополнил отдельные детали и передал в знак подтверждения своего рассказа старенькую фотографию, на которой он заснят вместе с молодым М. А. Шолоховым, только еще начинающим “пролетарским” писателем, в комнате редакции “Роман-Газеты” (угол Неглинной и Кузнецкого моста)*.

Сколько таких свидетельств, которые могли бы помочь выяснить наконец спустя более полувека истинную историю создания романа – жемчужины русской литературы послереволюционного времени – лежат еще в чьей-то памяти или архиве под спудом?

Сообщение А. Л. Ильского интересно не только обстоятельствами первой публикации “Тихого Дона”, не менее важным является его свидетельство о возникновении и существовании сомнений в авторстве Шолохова с самого момента выхода в свет романа в 1928 г. Даже тогда, когда практически никто еще не знал ничего о Шолохове, т. е. в самые первые месяцы после выхода первых частей, сомнения и слухи о плагиате поползли уже по стране. В то время все слухи и сомнения были разрешены “по-большевицки”:

“Врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи... Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении “конкретных носителей зла” для привлечения их к судебной ответственности.

По поручению секретариата Российской ассоциации пролетарских писателей:

А. Серафимович, Л. Авербах, В. Киршон, А. Фадеев, В. Ставский”.**

Этим обращением закончилась первая “дискуссия” по вопросу о плагиате. Письмо “пролетарских” писателей квалифицировало сомнение в авторстве М. А. Шолохова как государственное преступление. Реальность выявления “конкретных носителей зла” была настолько осязаемой все эти годы, что лишь спустя 45 лет вопрос об авторстве вновь вышел на поверхность литературной и общественной жизни и был подвергнут публичному обсуждению. Причем не в России, а за рубежом – публикацией Александром Солженицыным незавершенного труда Ирины Николаевны Медведевой-Томашевской “Стремя Тихого Дона””.

Однако прежде, чем мы рассмотрим развитие обсуждения вопроса о плагиате за последние четверть века, необходимо сказать несколько слов о самом тексте романа, представить как бы небольшой источниковедческий анализ того, что мы имеем и что нам известно на сегодняшний день.

Тексты “Тихого Дона”. Редакции разных лет. Рукописи

Изучение “Тихого Дона” ставит перед исследователями важный вопрос: от какого текста отталкиваться в работе. Дело в том, что практически не существует какого-то “канонического” текста романа. В процессе написания и издания, а позднее – переиздания, текст претерпевал заметные изменения, его история отражает многолетние и многообразные попытки редактирования, исправления и приспособления текста к требованиям, которые сами менялись в ходе этих многолетних усилий. И даже сегодня, спустя почти три четверти века после начала публикации романа, “стабилизация” текста не завершена, предпринимаются попытки (удивительные и, очевидно, уникальные в мировой литературной практике) выправить текст “за автора” через много лет после его смерти! Не говоря уже о запутанной и загадочной истории самих шолоховских рукописей. Необычная история эволюции текста безусловно отражает сложную историю его возникновения. Поэтому мы начнем разговор с краткой характеристики различных редакций романа, выходивших в свет начиная с 1928 г.

Эволюция прижизненных изданий текста “Тихого Дона” хронологически может быть разделена на три основных периода. Первый, от первой журнальной публикации в “Октябре” до выхода последней, восьмой части и полного издания романа в 1941 г. (М.: “Художественная литература”).

В журнале “Октябрь” публикация романа началась в 1928 году с первого номера и за год были опубликованы сначала первые три части (№№ 1–4), а затем части четвертая и пятая (№№ 5–10). Одновременно шла публикация в “Роман-газете”: первой и второй частей в № 7 за 1928 г., третьей (под названием – книга 2-я) в № 12, четвертой – в № 17; публикация пятой части в “Роман-Газете” состоялась уже в 1929 г. в № 7. В 1929 году в издательстве “Московский рабочий” отдельными книгами выходят 1-я и 2-я книги романа, выдержавшие за год 6 изданий.

В 1929 г. с № 1 журнала “Октябрь” возобновляется печатание “Тихого Дона”. В первых трех номерах успевают выйти 14 глав шестой части, когда в связи с возникшим вопросом о плагиате печатание приостанавливается. Завершение печатания третьей части происходит лишь в 1932 году (№№ 1–8). Однако здесь стоит отметить, что отдельные главы шестой части о восстании казаков М. Шолохов успевает опубликовать в Ростове, в местном журнале “На подъеме”, а также в виде небольшой отдельной брошюры “Девятнадцатая година” – в приложении к журналу “Огонек”. Замечательны эти две публикации тем, что их текст заметно отличается от текста этих же глав, который будет опубликован Шолоховым три года спустя. Отдельной книгой шестая часть романа (книга 3-я) была издана в издательстве “Художественная литература” в 1933 г. Наконец, седьмая и восьмая части романа появились в печати в период 1937–1940 гг.

Второй период был ознаменован выходом существенно исправленного, “нивелированного” издания в 1953 г. И наконец, на третьем этапе текст романа был после 1956 г. в основном возвращен к “исходному” – 1941 года, и в таком виде с минимальными изменениями просуществовал до кончины М. А. Шолохова.

Причины изменений в тексте романа после 1941 г. лежали явно вне литературы и художественного творчества: добавлялись или снимались упоминания вождей (Ленина, Сталина), даты после 1918 г. переводились со старого стиля на новый (правда, выборочно, не все. Относительно некоторых дат, наверное, не было уверенности в том, к какому стилю они относились в рукописи. Подробнее об этом ниже в соответствующем разделе нашего исследования), убирались из текста, подчищались сомнительные словообороты и выражения.

Новый период открылся уже в начале 90-х годов. С одной стороны, постепенно появились в научном обороте рукописные страницы шолоховского “Тихого Дона”. Их публикация была организована на первых порах журналистом Львом Колодным – сначала в периодических изданиях, позднее – отдельной книгой, которая вышла 2 изданиями*. В 1999 г. рукописи были выкуплены Институтом мировой литературы РАН, в будущем планируется их факсимильное издание. Появление рукописных текстов конечно открывает новые возможности в изучении текста романа, но само по себе принципиально дела не меняет. Рукописи могут помочь исследователям понять происхождение многих темных мест и несообразностей в тексте, но радикально изменить положение с авторством они не могут. Более того, их изучение вызывает многочисленные новые вопросы и недоумения. Во всяком случае анализ рукописных текстов выходит за рамки настоящей работы – это вопрос будущих исследований, когда появится возможность ознакомиться со всем корпусом рукописного “шолоховского” наследия (по данным сотрудников ИМЛИ рукописные тексты написаны четырьмя разными людьми) и обстоятельно изучить и проанализировать доступный материал.

С другой стороны, после многочисленных критических исследований текста шолоховского романа, которые выявили в нем значительное количество ошибок, неточностей и противоречий у ряда “сторонников” М. А. Шолохова появилось желание издать исправленный “Тихий Дон”, из текста которого постараться по возможности удалить имеющиеся в нем ошибки. Первая попытка такого посмертного содействия Шолохову – исправления за него сделанных им ошибок и несоответствий – была предпринята в 1995 году. Ожидается со временем дальнейшее продолжение этой работы.

Все эти обстоятельства привели нас к тому, что в своей работе за основу нашей исследовательской работы был взят текст первого полного издания “Тихого Дона” (М.: ГИХЛ, 1941). По этому изданию в дальнейшем даются в нашей работе источники цитат с указанием: части, главы, страницы. В тех же случаях, когда возникала необходимость проследить направленность нивелировки и идеологической корректировки текста или же проследить, каким образом устранялись отдельные ошибки и несообразности текста, мы обращались к изданиям других лет и прежде всего первым журнальным публикациям.

1. Кто мог быть автором “Тихого Дона”?

1. Имя первое – Федор Дмитриевич Крюков

1. Федор Крюков – певец донского края

(Александр Солженицын – “Стремя "Тихого Дона"”)

Возобновление дискуссии по вопросу авторства было связано с двумя независимыми, появившимися почти одновременно исследованиями. Первое из них, незавершенное из-за кончины автора, “Стремя “Тихого Дона” (Загадки романа)”, вышло в 1974 г. в парижском издательстве ИМКА-пресс под псевдонимом Д*. Псевдоним был раскрыт лишь в мае 1990 г. издателем книги Н. А. Струве: автором “Стремени” оказалась литературовед И. Н. Медведева-Томашевская*. Эта книга не только высветила сомнения в авторстве Шолохова. Было названо и имя одного из возможных претендентов на авторство романа – Федора Крюкова. В приложении к “Стремени” в краткой биографии писателя Александр Исаевич впервые за полвека попытался представить современным читателям этого забытого, талантливого писателя:

“…Короленко писал, что Крюков “первый дал нам настоящий колорит Дона”. Всякий, кто найдет и перечтет донские рассказы и очерки Крюкова, пожалуй добавит: “и – последний”. Такой живости, неподдельности, неповторимости быта, уклада, обычаев, языка, психологии донского казачества (после Гражданской войны подавленных, затем стертых), такой глубины многолетних наблюдений изнутри мы не найдем уже более ни у кого из донских писателей. Кроме только... кроме только автора “Тихого Дона” – и то лишь в первой его редакции, и то лишь – исключая чужеродные непонятные вставленные куски...Это художественное сопоставление для меня лично разительно. (Хотя не могу абсолютно уверенно исключить, что – был, жил никогда публично не проявленный, оставшийся всем неизвестен, в Гражданскую войну расцветший и вослед за ней погибший еще один донской литературный гений: 1920–22 годы были годами сплошного уничтожения воевавших по ту сторону)… Как следует из сохранившихся свидетельств, все эти годы Крюков продолжает писать большую книгу, начатую еще в Петрограде во время 1-й мировой войны. При распаде и oтступе Донской армии Крюков, ее офицером, отступает на Кубань и там, в 50 лет, умирает от сыпного тифа, а след его рукописей, возимых с собой, теряется”.

А. И. Солженицын не ограничился лишь участием в выпуске в свет “Стремени”. Яркая личность и талант Крюкова, знакомство с петроградской частью крюковского архива подвинули писателя художественно осмыслить творческий путь Крюкова и сделать его (под слегка измененным именем) одним из персонажей собственного романа “Красное колесо”.

Его авторитет сыграл важную роль в привлечении внимания мировой общественности, писателей и литературоведов, историков и журналистов к вопросу о том, действительно ли “Тихий Дон” был написан самостоятельно М. А. Шолоховым. В предисловии к “Стремени”, им были впервые собраны и представлены читателю существовавшие сомнения по поводу авторства Шолохова, сформулированы главные основания в поддержку предположения о плагиате*.

1. Молодость, недостаток образования, малый жизненный опыт.

“С самого появления своего в 1928 году “Тихий Дон” протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-х-летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-х-классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне, опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоев”.

2. Неказачье происхождение Шолохова.

“Сам происхождением и биографией “иногородний”, молодой автор направил пафос романа против чуждой “иногородности”, губящей донские устои, родную Донщину, – чего, однако, никогда не повторил в жизни, в живом высказывании, до сегодня оставшись верен психологии продотрядов и ЧОНа. Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет…

3. Неслыханная быстрота написания первых частей романа.

Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, – но лучший 1-й том, начатый в 1926 г., подан готовым в редакцию в 1927-м; через год же за 1-м был готов и великолепный 2-й; и даже менее года за 2-м подан и 3-й, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда – несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп”.

Высказанные им предположения Александр Исаевич подкрепил собственным свидетельством о существовавших на Дону в 30-е годы настроениях и слухах о возможном плагиате Шолохова.

“Слишком много чудес! – и тогда же по стране поползли слухи, что роман написан не тем автором, которым подписан, что Шолохов нашел готовую рукопись (по другим вариантам – дневник) убитого казачьего офицера и использовал его. У нас, в Ростове н/Д. говорили настолько уверенно, что и я, 12-летним мальчиком, отчетливо запомнил эти разговоры взрослых”.

И наконец, главное. А. И. Солженицын выразил надежду на возможность, а м. б. и неизбежность в будущем научного литературоведческого расследования выдвинутых против Шолохова обвинений и бросил призыв о помощи в деле разрешения этого вопроса.

“…Цель этой публикации – призвать на помощь всех, кто желал бы помочь в исследовании. За давностью лет, за отсутствием вещественных рукописей нынешняя постановка вопроса – чисто литературоведческая: изучить и объяснить все загадки “Тихого Дона”, помешавшие ему стать книгой высшей, чем она сегодня есть – загадки его неоднородности и взаимоисключающих тенденций в нем.

Если мы не проанализируем эту книгу и эту проблему – чего будет стоить всё наше русское литературоведение ХХ века? Неужели уйдут все лучшие усилия его только на казенно-одобренное?”

2. Ф. Д. Крюков как возможный автор эпопеи
(Рой Медведев: “Загадки творческой биографии М. А. Шолохова”)

Книга Р. А. Медведева сыграла значительную роль в продолжении работы над проблемой авторства. Она сделала доступными, в основном для зарубежных филологов, многие материалы по биографии и творчеству Шолохова и Крюкова, подтвердила главную гипотезу “Стремени” и можно только сожалеть, что до настоящего времени она так и не издана в России. А вопрос об авторстве “Тихого Дона” продолжает оставаться открытым.

Р. А. Медведев подошел к решению вопроса с несколько иной стороны, попытавшись выделить общие типологические характеристики текста “Тихого Дона” – нарисовать авторский портрет: “...если бы “Тихий Дон” был издан в 1928 году анонимно, то кто из советских или русских писателей мог бы наиболее соответствовать нарисованному выше примерному “слепку” авторской личности?” Авторство Шолохова это исследование ставит под серьезное сомнение: “...если бы мы, анализируя текст “Тихого Дона”, указали на 50-60 главных отличительных качеств автора этого произведения, то личность молодого Шолохова, как об этом можно
судить по “Донским рассказам” и известной нам биографии писателя, совпала бы с личностью автора “Тихого Дона” только по 5–6 пунктам”*.

Р. А. Медведев представил свой анализ возможности того, что большое литературное произведения могло быть создано Федором Крюковым. Важное значение играет его вывод, что на творчество автора казачьей эпопеи трагические события революции и гражданской войны должны были оказать огромное воздействие:

“Многие из художественных приемов Крюкова сходны с теми, которые использовал и автор “Тихого Дона”. Сходны они и тематикой – и там и там мы видим жизнь и судьбу народа, основной массы трудового казачества, главным образом северных округов Дона… Критика и ранее отмечала, что сюжеты этих рассказов и повестей сероваты и что в них мало движения, что у Крюкова “нет больших и рельефных образов, вобравших в себя широкое человеческое содержание, нет больших проблем, нет ключей к психологическим загадкам, у него нет героев”*.

Но ведь в конце ХIX – начале ХХ-го века на Дону и не происходило таких драматических и грозных событий, которые составили главную тему “Тихого Дона”, которые выдвинули из среды казачества людей сильного характера, которые и закалили эти характеры и породили множество предельно сложных и напряженных ситуаций и конфликтов. Война, революция и гражданская война во всей России и на Дону вызвали то небывалое ранее кипение страстей, то сознание непосредственного соучастия в одном из величайших исторических сдвигов, которое является важнейшей предпосылкой к созданию эпоса, к переходу писателя, близкого к народу, не только к описанию новых событий, но и к иному характеру художественного творчества, к переходу на качественный уровень.

Для перехода на такой новый уровень у Ф. Д. Крюкова был не только достаточный “разбег” и знание материала. У него было и сознание пережитой и переживаемой народом трагедии, которое он, честный и мужественный писатель, хотел запечатлеть для будущих поколений. Исторические трагедии меняют не только взгляды, но и характер людей, они губят и пригибают одних, но также способствуют быстрому созреванию и возвышению других. Трагедия, особенно историческая, пережитая писателем как личная, может убить его физически или морально, но может сделать талант – гением...

События, которые толкнули автора “Тихого Дона” на создание этой великой эпопеи, столь драматичны и грандиозны, что это само по себе должно было отразиться на стиле и языке этого произведения. Сам жанр эпоса диктует автору необходимость быть предельно лаконичным и экономным в выразительных средствах и отборе материала, чтобы вместить на сравнительно небольшой “площади” романа громадный материал”.

В итоге Р. А. Медведев приходит к предварительному заключению, что “…на вопрос – мог ли Крюков создать “Тихий Дон” – лично я, хотя и с некоторыми оговорками, ответил бы что мог. И я думаю, что если бы “Тихий Дон” вышел в конце 20-х годов анонимно, то многие из литературоведов назвали бы именно Крюкова наиболее вероятным автором основной части глав этого замечательного произведения.

Но “Тихий Дон” вышел в свет не анонимно. Он был издан как роман молодого 23-летнего писателя-комсомольца М. А. Шолохова. И для того, чтобы оспаривать сегодня его авторство, приведенных выше рассуждений и соображений, конечно, еще недостаточно.

Мы вовсе не можем уверенно сказать, что личность 45–50-летнего Ф. Д. Крюкова слишком уж заметно не соответствует тому “слепку личности автора”, который можно было сделать по роману “Тихий Дон”, если бы он вышел в свет анонимно. Из 50–60 главных отличительных признаков автора “Тихого Дона” можно указать по крайней мере 40–45 признаков, которые совпадают с личностью Ф. Д. Крюкова, как она представляется нам по его произведениям и известной нам его биографии. Но полного совпадения нет, и потому окончательные выводы делать еще рано”.

3. Ф. Д. Крюков и “Тихий Дон”. Опыт сравнения
(Марат Мезенцев: “Судьба романов”)

Исследование Марата Тимофеевича Мезенцева “Судьба романов” было написано еще в 1988 г. Кандидат филологических наук , доцент кафедры теории журналистики Ростовского университета, подготовивший к защите докторскую диссертацию, он более двадцати лет жизни посвятил изучению творчества и биографии Ф. Д. Крюковым. Его первая публикация по этой теме – “Судьба архива Ф. Д. Крюкова” – состоялась еще в сентябре 1988 г. в районной газете “Коммунистический путь” (г. Серафимович, ранее: ст. Усть-Медведицкая). Журнальный вариант работы “Судьба романа” появился в “Вопросах литературы” в феврале 1991 г. (с. 4–30), и наконец в 1998 работа вышла отдельным изданием (“Судьба романов”. – Самара.: P. S. пресс, 1998).

Работая с текстами Ф. Д. Крюкова, Марат Тимофеевич сделал одно важное наблюдение, характерное для его творчества – многократное
использование в своих произведениях одних и тех же или близких слов, выражений, образов, сценок и т. д. Сравнивая тексты произведений Крюкова и “Тихого Дона”, Мезенцев выявил сотни близких, похожих, либо совпадающих лексических и образных фрагментов текста, чем сделал весомую заявку на доказательство принадлежности исходного, авторского текста “Тихого Дона” именно Крюкову. Этой своей работой Марат Тимофеевич одним из первых в нашей стране попытался обосновать и доказать не только факт плагиата, но и решить положительную задачу – найти действительного автора казачьей эпопеи и обосновать его авторство.

“Была в творчестве Ф. Д. Крюкова одна особенность, которая обнаруживается только в том случае, если исследователь читает все его произведения сразу. Чтение его очерков, рассказов, повестей по мере их публикации не позволяло понять очевидную творческую манеру, потому что далеко не каждый способен длительное время держать в памяти мелкие детали и эпизоды, вспоминать, где они были опубликованы ранее.

Творческая особенность Ф. Д. Крюкова заключалась в том, что очень многие детали – сравнения, метафоры, образные слова и выражения, короткие эпизоды, явившиеся подлинными находками большого мастера слова, использовались им неоднократно в нескольких произведениях. Чаще всего находка появлялась в очерке, затем обнаруживалась в рассказе, перекочевывала в повесть… Такая особенность обнаруживается в произведениях Ф. Д. Крюкова очень часто, позволяя говорить о важнейшей отличительной черте его творчества…”*

М. Т. Мезенцев в своей работе вводит понятие: “индивидуальный
событийный, лексико-фразеологический авторский конвой”, который обозначает “набор отдельных эпизодов, лексических средств, образных сравнений, фразеологических оборотов, которые сопровождают, “конвоируют” автора в двух или нескольких произведениях... Обладая банком сведений о лексико-фразеологических особенностях творчества какого-либо автора, мы получаем возможность при их многократном и бесспорном повторении в другом произведении идентифицировать его принадлежность одному автору”**.

Любому непредвзятому читателю по ознакомлении с выявленными М. Т. Мезенцевым параллельными местами становится ясным, что произведения Ф. Д. Крюкова и “авторская” часть “Тихого Дона” относятся к одному и тому же пласту русской литературы, они появились на одной и той же культурной и литературной почве, чего нельзя сказать, например, о “Донских рассказах”, “Поднятой целине” с одной стороны и “Тихом Доне” – с другой.

Попытка М. Т. Мезенцева высветить место, занимаемое “Тихим Доном” в русской литературе и указать на его преемственность по отношению к русской донской литературе начала XX века и прежде всего преемственность по отношению ко всему творчеству признанного писателя предреволюционной поры Федора Дмитриевича Крюкова оказалась успешной. Он реально показал, что сравнение в самых разных плоскостях литературного творчества, от изображаемой фактуры, создаваемых художественных образов до языковых особенностей, неповторимой характерной народной лексики – все это указывает на близость либо полное совпадение характера творчества Федора Дмитриевича Крюкова и автора “Тихого Дона” и, следовательно, ставит Крюкова в первый ряд реальных претендентов на действительное авторства знаменитого романа.

Заключая свое исследование, Марат Тимофеевич писал:

“Уже ясно сегодня, что проблему эту [авторства], крайне болезненную для отечественного и мирового литературоведения необходимо решать. Правда – единственное мерило для нас в решении этого вопроса. “Правда, – писал Достоевский, – выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, и потому надо желать одной правды, и искать её, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее”.

А то, что правда выше Шолоховых, вообще нет никаких сомнений!”***

4. Прорыв заговора молчания в России.
(Александр Заяц и Виктор Правдюк: передача “Истина дороже” С.-Пб ТВ)

Конец 80-х – начало 90-х гг. ознаменовались началом нового этапа обсуждения вопроса авторства “Тихого Дона”. Наметился перевес научного подхода к решению этой сложной проблемы над идеологическим, политически тенденциозным. Привлечение широкого круга специалистов и расширение спектра рассматриваемых вопросов стали решающим фактором в углублении наших знаний: энергия дискуссии была направлена в значительной своей части на добывание новых данных, способных по-новому осветить проблему и помочь в ее разрешении. Изменился и тон дискуссии: от прямых грубых нападок на “личность” тех, кто высказывает сомнение в авторстве Шолохова, тональность многих работ все более смещалась к конкретному обсуждению тех или иных вопросов.

В России открытые публикации по вопросу об авторстве романа и возможном “плагиате” М. А. Шолохова появились в конце 1980-х годов с развитием процесса “гласности”. Журнал “Вопросы литературы” на своих страницах в течение трех лет (1989–1991 гг.) в дискуссионном порядке трижды публиковал подборки материалов по этому вопросу. Самым важным событием этого времени, безусловно, стало начавшееся возвращение в литературу прекрасного русского писателя, практически неизвестного современному читателю, – Федора Дмитриевича Крюкова. Начиная с юбилейного 1990 г. (14 февраля н. с. – 120 лет со дня рождения, 4 марта н. с. – 70 лет со дня смерти) в десятке журналов и газет были опубликованы его рассказы, отрывки из произведений, отдельными изданиями вышли два сборника. Почин был сделан Петербургским телевидением в 1990 г., когда в рамках передач “Пятое колесо” и “Преображение” стала выходить в эфир специальная передача “Истина дороже”.

Ее создатели, ведущий Виктор Сергеевич Правдюк и филолог Александр Андреевич Заяц, в течение двух лет (1990–1992 гг.) подготовили и выпустили двенадцать выпусков общей длительностью более пяти часов, в которых постарались систематически изложить для широкой общественности проблему авторства “Тихого Дона”. В ходе передач зрители познакомились с многими уникальными сведениями. Например, архитектор Полухина рассказала об обстоятельствах хранения Петроградского архива Ф. Д. Крюкова в семье Асеевых и передачи его в конце 60-х гг. на хранение в рукописный отдел Ленинской библиотеки. Зоя Борисовна Томашевская рассказала об истории написания книги “Стремя “Тихого Дона””.

Особый интерес вызвала передача, в которой с рассказом о М. Шолохове выступил старый казак, Анатолий Данилович Солдатов. Он прежде всего указал на то, что дата рождения М. А. Шолохова, которого Солдатов хорошо знал с детских лет, неверна. Анатолий Данилович сообщил, что хорошо помнит (а память у него, несмотря на возраст, отменная, он по памяти читал стихотворения на французском и немецком, запомнившиеся ему еще с гимназических лет) как летом 1904 г., когда было публично объявлен манифест о рождении в царской семье наследника Алексея, маленький Миша Шолохов уже ходил самостоятельно ножками по комнате в их доме. Из этого следует, что Михаил родился в 1903 г. или ранее, в 1902 г. Возраст Шолохова, как пояснил далее в передаче А. Солдатов, был изменен отцом, Александром Михайловичем, в 1922 году, когда отец взял на поруки арестованного за злоупотребления молодого продинспектора, Михаила Шолохова, чтобы спасти его от тяжелого приговора. Солдатов также подробно рассказал о причинах ареста Шолохова в 1922 г. за злоупотребления.

Но, конечно, самым ценным в передачах стало знакомство широкой массы телезрителей с личностью и творчеством русского писателя Федора Дмитриевича Крюкова, совершенно неизвестного советскому читателю. В передаче “Истина дороже” дискуссией А. А. Зайца с известным шолоховедом А. И. Хватовым был открыт научный диспут по авторству романа. Благодаря ответной волне, возникшей как отклик на завязавшуюся дискуссию, впервые стали известны многие свидетельства и факты из жизни и рукописного наследия Шолохова. Наконец, в эфире Петербургского телевидения прошла презентация и нашей работы, первая часть которой (“Цветок-татарник”) вышла отдельным изданием в 1992 г. Итогом почти пятичасового телевизионного цикла, растянувшегося на два года (февраль 1990 – январь 1992), было посвящение широкого круга телезрителей в проблему авторства “Тихого Дона”. Во многом благодаря этому циклу в газетных и журнальных публикациях определилась расстановка литературоведческих сил.

Необходимо отметить здесь и еще одно событие, которое можно считать в некотором смысле прямым продолжением цикла передач о Крюкове. В 1994 г. вышел в свет 3-й том биографического словаря “Русские писатели. 1800–1917” (М.: “Большая Российская энциклопедия”), в котором А. А. Заяц представил биографическую статью о Ф. Д. Крюкове.

“К. был неустанным летописцем нар. жизни, писавшим с живой натуры, по непоср. впечатлениям, часто выступая действующим лицом в амплуа рассказчика, наблюдателя, очевидца. Собирательный образ его автобиографического героя, доброго, симпатичного, одинокого человека, в осн. соответствует традиц. типу рус. провинц. интеллигента, радеющего за народ, стремящегося принести пользу, тяготящегося бездуховной обывательской средой, в которой вынужден жить. Лит. наследие К. (более 350 произв.), рассыпанное по периодич. изданиям, до наст. времени не собрано и не переиздано”.

Большой материал о писателе, его жизни и творчестве, вводимый в научный оборот, строго научный подход к описанию и достоверности приводимых сведений стали на сегодняшний день образцом работы над крюковской темой, а сама статья фактически открыла новый этап в изучении жизни Ф. Крюкова и его творческого наследия.

2. Другие имена возможных авторов

1. Иван Родионов – неизвестные страницы биографии

(Г. П. Стукалова: “Страница истории России”)

Имя еще одного претендента возникло на поверхности литературной жизни в 1993 г. В “Огоньке” появилась статья журналистки и исследователя, Галины Петровны Стукаловой, которая рассказала об одном “хорошо забытом” имени, о русском писателе Иване Александровиче Родионове. Его творчество, которое не только не было известно советскому читателю, но даже имя его практически нигде никогда не упоминалось, по сведениям Стукаловой, могло послужить источником для создания “Тихого Дона”. А перед революцией – его читали широко, интересовался даже Лев Толстой, а дореволюционный роман “Наше преступление” (первое произведение “деревенской прозы”) выдержал, начиная с 1909 года, множество изданий. В 1997 г. при его переиздании Г. П. Стукалова представила более подробные сведения о писателе в большом биографическом очерке*, который составил предисловие к книге.

В 1970-е годы работая корреспондентом киевской литературной газеты, Г. П. Стукалова знакомилась с дневниками украинского писателя Ивана Даниловича Днипровского, умершего в 1934 году, в которых имелись записи о литературной и театральной жизни 1920-х годов Москвы, Киева, Харькова, Одессы, и “наткнулась вдруг на короткую фразу с несколькими вопросительными знаками в конце: “Кто такой Шолохов???” Вдова писателя, Мария Михайловна Пилинская, рассказала ей, что в 1928 году во время прогулки по Каменец-Подольску, где жили тогда Днипровский и его жена, “их внимание привлекла витрина газетного киоска со свежим номером журнала “Октябрь”. По случайности, это был тот самый номер, в котором печатались первые главы романа М. Шолохова “Тихий Дон”. “Но причем здесь Шолохов? Кто такой Шолохов? – воскликнул Иван Данилович, – уж не псевдоним ли это Ивана Родионова?”** Вдова писателя пояснила, что Иван Родионов, казачий есаул, был соратником Ивана Днипровского по I-й мировой войне и сослуживцем по совместной работе в редакции фронтовой газеты. Еще в 1916 году Родионов в свободные часы читал Днипровскому отрывки из своего романа “Тихий Дон”, который начал за несколько лет до войны и продолжал писать уже на фронте.

Отметим здесь, что Иван Родионов был до революции и в эмиграции заметным писателем, автором повестей “Наше преступление” (1909), “Жертвы вечерние” (1922), исторических очерков о Донской области “Тихий Дон” (1914). Принимал активное участие в политической жизни, сидел в быховской тюрьме вместе с Л. Г. Корниловым и другими генералами-“быховцами”, участвовал в добровольческом движении с самого его начала. Умер в эмиграции, в Берлине в 1940 году.

Конечно, на сегодняшний день мы располагаем слишком небольшим количеством косвенных данных о возможном “участии” Ивана Александровича Родионова в романе. Но и проходить мимо этих обстоятельств не следует. Во-первых, отметим здесь дошедшие до нас рассказы родных о потерянном им литературном архиве – судьба многих и многих несчастных русских скитальцев времен гражданской войны.

Во-вторых, если внимательно перечитать послереволюционную повесть писателя “Жертвы вечерние”, которая ждет еще своего часа для переиздания в наши дни, то можно увидеть, что ее повествование очень неровно. Отдельные художественные эпизоды перемежаются беглыми авторскими связками и комментариями. Похоже, что И. А. Родионов, действительно потеряв свой литературный архив, бегло воссоздавал одну из сюжетных линий своего произведения, вынужденный торопиться с изданием, чтобы заработать уже в эмиграции себе и семье на “хлеб насущный”. В повести обращает на себя внимание следующее странное обстоятельство: автор изображает несколько положительных героев, к которым он явно неравнодушен. Все они – донские казаки. Он с любовью упоминает родной Дон, его обитателей, его историю и традиции. Но изображения донской жизни, развернутый показ казачества отсутствуют в тексте полностью, как если бы эта часть рукописи была изъята – или потеряна!

Третье обстоятельство, о котором следует сказать, следующее. Еще Зеев Бар-Селла указал в своей работе на важность темы Корнилова в романе, на то, что даже в “Поднятой целине” М. Шолохова обнаруживаются фрагменты “корниловских” текстов (например, эпизод с “Могильным курганом”*). Ростовский историк А. Венков установил, что в 4-й части романа в главах, связанных с Корниловым, в тексте проявляется заметное изменение языка и изобразительных средств автора**. А ведь Иван Александрович Родионов был не просто активным участником белого движения. Именно он еще в 1917 году оказался тесно связанным с Л. Г. Корниловым и после так называемого августовского “заговора” оказался вместе с ним в заключении в Быховской тюрьме.

Таким образом линия Ивана Родионова в поисках авторов может совершенно неожиданно оказаться весьма продуктивной: И. А. Родионов был непосредственным свидетелем и участником целого ряда событий, которые нашли отражение на страницах “Тихого Дона”. На его глазах происходило зарождение и развитие добровольческого движения, он видел борьбу донских партизан во главе с Чернецовым, отступал с Добровольческой армией на Кубань. На сегодняшний день мы можем лишь констатировать отсутствие сведений о его творчестве в эти годы и надеяться, что со временем упорным трудом исследователей мы сможем многое прояснить в его личной и писательской судьбе.

2. Вениамин Краснушкин – “автор” любой ценой?

(З. Бар-Селла: “Тихий Дон” против Шолохова…)

Работа З.Бар-Селлы “Тихий Дон против Шолохова”* привлекла в свое время читателей рядом интересных наблюдений над текстом, впервые проливших новый свет на процесс шолоховской работы над “Тихим Доном”. Делая особый упор на изучение стилистики романа, автор обнаружил множество ошибок, неправильных (неправильно Шолоховым понятых или переписанных) терминов и названий городов, нарушений порядка следования слов и многое другое.

В нескольких номерах литературного приложения “Окна” к израильской газете “Вести” в статье “Имя” З. Бар-Селла опубликовал новые фрагменты своего исследования, причем результаты его безусловно претендовали на сенсационность. Еще бы: он объявил, что открыл имя настоящего автора – молодого донского писателя и журналиста В. А. Краснушкина, главного редактора известного в 1918–1919 гг. журнала “Донская волна”, писавшего под псевдонимом Виктор Севский. Как же пришел З. Бар-Селла к своему открытию и что доказывает действительную принадлежность романа руке Виктора Севского, расстрелянного большевиками в Ростове в 1920 г.?

Свое обоснование израильский исследователь выстраивает на ряде косвенных соображений о возможном авторе романа биографического плана. Сопоставляя некоторые эпизоды третьей части романа, относящиеся к началу германской войны, он выделил связанные (как он считает) между собой события и обстоятельства. Во-первых, кратковременность пребывания Григория Мелехова на фронте, хронологическая ограниченность всех фронтовых эпизодов третьей части романа несколькими неделями августа 1914 г. Во-вторых, анализируя текст дневника казака-добровольца (гл. 11 III-й части), Бар-Селла пришел к выводу об автобиографичности текста дневника. В результате – вывод: автора следует искать среди донских литераторов, которые непродолжительное время участвовали в первые недели войны в боевых действиях на фронте, а позднее, по тем или иным причинам, вернулись с фронта и были демобилизованы.

Далее наш коллега использовал хорошо ему известный и доступный “Казачий словарь-справочник” А. Скрылева, донского эмигранта, выпустившего этот словарь в США более четверти века назад, и среди упоминающихся там имен писателей отобрал то, биографические данные которого удовлетворяют выстроенной исследователем гипотезе. Именно этим путем З. Бар-Селла провозгласил донского писателя (практически никому неизвестного) Вениамина Краснушкина автором “Тихого Дона”.

Что можно сказать в связи с этим “открытием”? Лишь то, что исследователь немножко поторопился в своих выводах. Слабым местом в цепи его рассуждений стало отсутствие предварительного текстологического исследования анализируемых отрывков романа: он не попытался датировать фрагменты, проверить, действительно ли рассматриваемые им эпизоды стоят на тех местах в тексте, которые им определил автор или же они были позднее соавтором переставлены, изменены и т. д.

Во второй части нашего исследования мы показываем, что все фронтовые эпизоды третьей части “Тихого Дона” скомпанованы искусственно, собраны из описаний боев разных фронтов и разных лет. Так, например, Евгений Листницкий прибывает на фронт в Восточную Пруссию, а последующие бои конца августа якобы 1914 года на самом деле описывают бои Брусиловского прорыва 1916 г. Оказалось, что события, о которых рассказано в дневнике казака-добровольца, относятся не к Галиции, а к Восточной Пруссии. Еще одно ценное наблюдение сделал ростовский исследователь А. В. Венков, установивший, что события, описанные в дневнике убитого казака, вообще не имеют никакого отношения к боям 1914 г., а относятся, скорее всего, к кавалерийскому рейду в Литве на границе с Восточной Пруссией в конце мая – начале июня 1915 г.*

Таким образом, обоснование “версии В. Краснушкина” исчезает. Сенсационное открытие пока не состоялось...

3. Донские литераторы. Вениамин Попов, Василий Пузанов,
Иван Мельников, Иван Филиппов… Александр Серафимович

(А. В. Венков: источниковая база романа и проблема авторства)

Появление весной 2000 г. исследования ростовского историка А. В. Венкова стало своего рода сенсацией. Впервые исследованием вопроса авторства занялся профессиональный историк, хорошо знакомый с местной спецификой, с историей как самого казачества, так и историей участия казачества в войне германской и гражданской на Дону. Немаловажное значение играло и то обстоятельство, что автор – сам происходит из донских казаков, связан с Доном глубокими историческими корнями.

Подробный разбор вышедший книги не входит в круг наших целей в настоящей работе, он требует большого и разностороннего разговора. Поэтому ниже мы кратко попытаемся охарактеризовать лишь те места исследования, которые вводят в оборот новые, практически никому не известные на сегодняшний день, имена местных донских литераторов, которые могли сыграть определенную роль в создании романа.

А. В. Венков в своей работе переработал и проанализировал огромный исторический материал, связанный с историческим фоном “Тихого Дона”. Можно смело утверждать, что теперь дальнейшие исследования текста романа будут уже невозможны без привлечения результатов этого уникальной работы. Выявив множество уникальных сведений, А. Венков смог прояснить смысл, содержание и происхождение многих эпизодов и фрагментов текста, указать связь их между собой, а также попытался установить, кто из “пишущей братии” на Дону мог иметь отношение к тем или иным частям текста.

В сжатом виде выводы А. Венкова сводятся к тому, что исходно существовал некий литературный архив, “редакторский портфель”, составившийся из литературных, газетно-журнальных и мемуарных работ разных авторов. На основе этого архива уже в советские годы М. Шолоховым были написаны, а А. Серафимовичем отредактированы, исправлены и дополнены тексты, составившие известный нам на сегодняшний день роман “Тихий Дон”.

“Мы ни в коей мере не отрицаем авторство М. А. Шолохова. Им бесспорно написано более четвертой части всего текста, в основном в ч. 7 – 8 романа и огромные монологи в предыдущих частях. Кроме того, ему принадлежит правка некоторых глав первоначального варианта, “костяка”.

Но основная правка первых частей романа, в том числе и любовного сюжета, – дело рук А. С. Серафимовича. Ему же, видимо, принадлежат главы с Бунчуком и Анной.

“Батальные сцены, сцены из офицерской жизни – обработанный материал В. В. Пузанова, В. В. Попова, Т. М. Старикова, И. С. Мельникова…

В тексте есть заимствования у Ф. Д. Крюкова, Р. П. Кумова, П. Н. Краснова – авторов “Донской волны”…

Язык диалогов первых частей романа… детали любовного сюжета, даже имена второстепенных героев – это все от Ивана Дмитриевича Филиппова”*.

* * *

Завершая свой краткий обзор, мы можем отметить, что сегодня в литературоведении оформилось и существует целое научное направление, которое занимается исследованием романа “Тихий Дон”, прежде всего, историей возникновения текста, внутренней и внешней критикой текста, сравнительным изучением художественного содержания романа и творчества ряда донских писателей, в том числе Крюкова, Родионова, Шолохова и др., поиском индивидуальных особенностей стиля, “авторского инварианта” романа, изучением исторических и общественно-политических обстоятельств, сопутствовавших созданию и выходу в свет романа. Своими многолетними и, можно сказать, самоотверженными усилиями, исследователи (как правило одиночки-энтузиасты) открыли огромное количество новых, дотоле неизвестных фактов и наблюдений и заложили прочные основы научного решения “загадок” и “тайн” русской литературы ХХ века.

II. Литературное “шолоховедение”.
Научное наследие советской эпохи

Советская историческая эпоха, закончившаяся где-то к 1991 году, оставила после себя много нерешенных вопросов, загадок и просто неясных обстоятельств прошедшего периода истории. Более того, к концу века в связи с так называемой перестройкой только лишь и обозначились явно масштабы и последствия погрома, осуществленного в гуманитарных науках в годы революции и в последующее время. То, что предвиделось и предсказывалось немногими проницательными русскими людьми в начале века, осуществилось после 1917 года: немногочисленный культурный слой русского народа в том виде, как он сложился к началу ХХ века, в результате революции оказался уничтоженным, либо отброшенным в социальные низы общества или в эмиграцию, потеряв при этом способность воздействовать и направлять культурную и нравственную жизнь народа.

Последующие десятилетия советской эпохи являют нам пример медленного и мучительного восстановления утраченных, разрушенных связей страны и ее народа со своим прошлым. Трудность и мучительность такого восстановления во многом связаны с тем обстоятельством, что на верхи общества, и, в частности, на верхи новообразованного советского культурного слоя поднялись и пришли представители совершенно иных социальных и национальных групп – с другим менталитетом, мышлением, с другими основами нравственности и морали, с иной исторической памятью и традицией.

В советское время многие гордились социальным происхождением, но сегодня слишком очевидным стал тот факт, что те слои русского народа, которые взяли на себя ответственность за страну после ее крушения и распада в 1917 году, не справились со своей миссией, и к концу века мы имеем национальную катастрофу ничуть не меньших масштабов, чем в начале века. В основе – слабость и недостаток творческого начала в этой среде, отсутствие разумных и действенных оценок прошлого и конструктивных предложений для нашего будущего, неспособность и нежелание вести за собой общество. Образовался заколдованный круг – люди, которые в тяжелых условиях нашего кризиса и должны бы были первыми возглавить поиск выхода из сложившегося тупика, сами оказались несостоятельными.

Пример “Тихого Дона” и возникшего вокруг него спора о его авторстве, дает всем нам хорошую возможность увидеть, как действует сложившаяся в советское время литературная и гуманитарная профессиональная среда, какими методами и приемами добивается она своих целей и в чем именно заключаются эти цели.

1. Основные приемы работы “шолоховедов”

С конца 80-х годов в литературоведении и шире, в общественной жизни, можно наблюдать активную деятельность “сторонников” М. А. Шолохова, категорически отвергающих любые сомнения в его авторстве. Это направление, объединившее самых разных людей (филологов, литературоведов, писателей, журналистов и проч.), и которое можно условно назвать “шолоховедением”, заявило о себе самым активным образом. Именно его представители все эти годы вели широкую кампанию пропаганды своих взглядов, инициировали издание книг, статей в научных и общественно-политических и литературных журналах, многократно выступали перед общественностью.

Позиция “шолоховедов” отличалась, во-первых, определенной сплоченностью и внутренней однородностью (аргументация и концепции разных авторов в их публикациях практически повторяли друг друга). Во-вторых, все эти годы они отказывались вступать в какой-либо конструктивный, содержательный диалог со своими оппонентами, как правило игнорировали их работы и аргументы, зачастую делая вид, что таких работ в природе вовсе не существует. В-третьих, само содержание их взглядов, того, что они писали, претерпевало заметную эволюцию по мере появления все новых критических работ по авторству романа, как бы приспосабливая свои аргументы к той новой информации, которую публиковали их оппоненты и которая “должна” была быть опровергнута ими. И, наконец, в-четвертых, аргументация представителей этого направления, “шолоховедения”, зачастую была не просто неубедительной, а внутренне противоречивой, не соответствовала во многих своих положениях накопленному научному знанию, научной методологии исследований и просто здравому смыслу. Поясним это на нескольких примерах.

Известно, что одним из важных аргументов против авторства Шолохова выдвигалась его молодость, отсутствие образования, серьезного жизненного опыта. Поэтому наши оппоненты постоянно приводили примеры из истории мировой литературы, когда писатели создавали свои гениальные произведения в молодом возрасте. Вот, например, Валентин Осипов в открытом письме А. Солженицыну пишет: “...история хранит множество блистательных примеров взлета совершенного (!) творчества в юные годы – Шиллер, Байрон, Лермонтов, Диккенс, Толстой...”* Однако, обращаясь к обсуждению многочисленных ошибок и противоречий, обнаруживаемых в тексте романа, как аргумент в пользу Шолохова указывали на ту же его молодость и неопытность, которые якобы и объясняют наличие грубейших и многочисленных ошибок самого разного плана. Соображения, подобные предложенным В. Осиповым, при внимательном рассмотрении оказываются ложными. Заметим, что творчество и Лермонтова, и Байрона, так рано проявивших себя на литературном поприще, представляет собой целостное явление, мы не найдем в стихах и прозе Лермонтова временных провалов и скатывания на уровень заурядного третьестепенного литератора. А главное, все их творчество пронизано личными ассоциациями, все персонажи взяты ими из собственного кругозора и жизненного опыта, все герои давно идентифицированы исследователями их творчества. У Шолохова – иное. “Тихий Дон” столь разительно отличается от всего, написанного Шолоховым до и после, что даже благожелательно настроенный к нему писатель Феоктист Березовский, редактор его “Донских рассказов” в 20-е годы, не мог представить себе в 1929 году, как из беспомощной ранней прозы начинающего литератора могла в течении пары лет родиться глыба “Тихого Дона”.

Не менее важным представляется та внутренняя неровность, неоднородность текста, которая обнаруживается практически на протяжении всего художественного текста. Приведем характерный пример из десятой главы четвертой части “Тихого Дона”. Евгений Листницкий, прибыв с полком на подавление большевистского выступления в Петроград в июле 1917 г., идет по Невскому... Описание города, домов, уличной публики – все вместе воссоздает точный и достоверный колорит времени, хотя сам Шолохов к Петрограду (Ленинграду) отношения не имел, города не знал и скорее всего даже не бывал в нем когда “писал” роман. И тут же в тексте – нелепая, безграмотная вставка: “Близкий дыбился фронт. Армии дышали смертной лихорадкой, не хватало боевых припасов, продовольствия; армии многоруко тянулись к призрачному слову “мир”; армии по-разному встречали временного правителя республики Керенского и, понукаемые его истерическими криками, спотыкались в июньском наступлении; в армиях вызревший гнев плавился и вскипал как вода в роднике, выметываемая глубинными ключами...” (IV, 10, с. 204) Упоминание “временного правителя республики” (правильно – глава Временного правительства) в июльские дни 1917 г., когда сама республика была провозглашена лишь сентябре на “Демократическом Совещании”, говорит о невежестве и безграмотности писавшего, для которого описываемые события далеки и малопонятны (а таких мест в романе, как показали мы в своем исследовании, множество).

Другой пример логики рассуждений “шолоховедения”. Возможность авторства Ф. Д. Крюкова отвергается на том основании, что стилистика его произведений предшествовавшего периода не похожа на стилистику “Тихого Дона”, что Крюков работал всегда в других литературных жанрах. При этом “шолоховедами” обходится полным молчанием радикальное несоответствие “Тихого Дона” всему, что было написано Шолоховым до и после выхода романа в свет. Более того, даже сам Шолохов писал (в письме к А. Фадееву в конце 20-х годов), что рад был бы забыть свои собственные ранние – неудачные – литературные опыты в виде “Донских рассказов”!

Позиции и поведение рассматриваемого нами направления не случайны. В основе их лежат не научные принципы исследования и поиска истины, но нечто совсем другое. По стилю аргументации и характеру отбора самих аргументов, нежеланию и неспособности вести диалог с оппонентами, алогичности и повышенной эмоциональности в изложении и ведении дискуссии мы видим, что основная деятельность “шолоховедения” направлена вовсе не на выяснение того, что происходило на самом деле в далекие 20-е годы, как именно возник и создавался наш “Тихий Дон”. Его цель – поддержание и укрепление существующей с советских времен мифологии и недопущения пересмотра сложившихся представлений. На современном научном языке эти методы и действия можно назвать попыткой целенаправленного воздействия на общественное сознание, манипуляции им. Попытаемся восстановить наиболее характерные черты и методы работы наших оппонентов. За последнее десятилетие можно было наблюдать несколько направлений активной деятельности “шолоховедов”. И все они были связаны в единую систему воздействия на массовое сознание наших граждан.

1. Создание и поддержание мифов о жизни и творчестве Шолохова

Наиболее простым и непосредственным направлением были многочисленные публикации о жизни М. А. Шолохова, тех или иных фактах биографии, общении его с советскими руководителями. Здесь кстати пришлась и переписка Шолохова со Сталиным, и описания якобы имевших место попыток ареста Шолохова в 1937–38 гг., и письма Шолохова о народных страданиях и просьбах о помощи из центра в голодные годы коллективизации. Часть этой информации была правдоподобной и достоверной, писалась на основе имеющихся архивных данных. Часть явно носила характер мифотворчества, традицию которого заложил еще сам Шолохов в годы своей юности. Все эти отрывочные сведения, подававшиеся в самых разных газетах во множестве публикаций непосредственно к вопросу об авторстве “Тихого Дона” отношения не имели, но создавали благоприятный для имени Шолохова фон в массовом общественном сознании. И поддерживали в общественном сознании сложившийся в советские годы шолоховский миф.

Явление это само по себе очень интересно, поскольку попытки многочисленных исследователей создать достоверную биографию писателя приводили каждый раз к решительному расхождению документальных фактов его биографии с теми сведениями, которые Шолохов в разное время рассказывал сам или распространял о себе и о своей истории написания романа. Наверное ему было что скрывать в своей биографии, впрочем для послереволюционного времени такое поведение само по себе никак нельзя считать чем-то исключительным – так жили миллионы советских граждан от простых крестьян до маршалов и министров.

Рамки настоящей работы не позволяют провести подробное рассмотрение, поэтому мы ограничимся несколькими наиболее характерными примерами. Первый из них на виду у всех читателей Шолохова – празднование 95-й годовщины со дня рождения писателя. Дело в том, что исследователями давно уже установлено, что Шолохов родился не в 1905 году, а раньше на год или два. Но, поскольку обстоятельства изменения его года рождения были связаны с его арестом в 1922 г. и последующим судом за совершенные им злоупотребления, то и он сам, и шолоховеды никогда не старались публично обсуждать этот вопрос и так и значится до сегодняшнего дня годом рождения Шолохова – 1905 !

Для сравнения дадим небольшой отрывок из работы Марата Тимофеевича Мезенцева, проливающий свет на всю эту историю.

“Сводка о приеме, передвижении, перемещении, командировании и увольнении ответственных работников и технических специалистов по всему округу Верхне-Донского окрисполкома с 1 августа по 1 сентября 1922: 5. Шолохов Михаил Александрович, станичный налогоинспектор. Отстранен от занимаемой должности. Приказ 45 от 31 августа с.г. Нахождение под следствием суда за преступление по должности”*.

“Сводка судебных мер воздействия, принятых в отношении должностных лиц по В.-Донскому округу. Фамилия, имя, отчество: Шолохов. Занимаемая должность: станинспектор... Краткое содержание проступка или преступления: переправка в поселенных списках в сторону уменьшения...”**

До 19 сентября 1922 года Шолохов находился под стражей. Затем его отец, Александр Михайлович, пользуясь хорошим советом, стал утверждать, что его сын родился не в 1904, а в 1905 году и потому является несовершеннолетним, и к нему нельзя применять такие меры пресечения. Окрисполком признал претензии справедливыми.

“Подписка.

Дана настоящая граж. ст. Каргинской Шолоховым Александром Михайловичем В.-Донскому окрпродкому в том, что я, Шолохов, беря на поруки своего родного сына Михаила Шолохова, находящегося под судом... и по первому требованию окрпродкома... ДОРТА [Донского отдела революционного трибунала] или Бюро... доставит, куда будет указано, в противном случае отвечаю сам лично перед судом, как административным, равно и имущественным.

К сему гражд. ст. Каргинской Александр Шолохов. 19.IX.1922”.

С тех пор во всех документах год рождения М. А. Шолохова стал указываться не 1904, а 1905”***.

Впервые этот материал с точными ссылками на архивные документы был опубликован Мезенцевым в газете “Вечерний Ростов” еще осенью 1991 г., но на позиции “шолоховедов”, на содержание их публикаций эти документы и сведения никакого воздействия не оказали.

Обратим внимание на должность, которую исполнял молодой Шолохов перед арестом – налоговый станинспектор. Рядовая аппаратная должность того времени. А как ее называет сам Шолохов в последующие годы, когда он стал уже знаменитым писателем? Обратимся снова к работе Мезенцева.

“В автобиографии [Шолохова], написанной 5 апреля 1949 года для Вешенского райвоенкомата, есть такие строки: “В 1922 году был осужден, будучи продкомиссаром, за превышение власти: 1 год условно”. Из документов видно, что Шолохов никогда продкомиссаром не являлся, выше станичного налогового инспектора он не поднялся...

“Мария Петровна Шолохова в беседе... [с В.Н.Запеваловым в 1986 году — М. М.] в ответ на мой вопрос, в чем состояло “превышение власти”, в сердцах сказала: “Какое там “превышение власти”!...”*

Получается интересная история. Все, что рассказывал о себе Михаил Александрович Шолохов в разные годы жизни, документами не подтверждается и является как правило вымыслом, сочинявшимся для создания благоприятной легенды о себе. А ведь автобиография для военкомата это не какая-нибудь застольная байка – это все же официальный документ того времени. Какое же доверие можем мы иметь к биографии Шолохова, сложившейся под влиянием его собственных рассказов, и почему наши оппоненты-“шолоховеды” позволяют себе вплоть до наших дней и дальше поддерживать и реанимировать старые мифы этой псевдобиографии? Как относится к продуктам “шолоховедческого” восторга, который продолжают множить многочисленные деятели этого направления – вот один из самых свежих примеров: “Самостоятельную жизнь Михаил Шолохов начал в 1919 г., в четырнадцать лет. Принимал участие в гражданской войне. Не будучи совершеннолетним, как мы уже знаем, стоял во главе отряда в 216 штыков. За превышение власти...” и т. д.** Что здесь можно еще сказать? Какое отношение все это может иметь к научном методам исследования, на которые так яро и “энергично” претендуют шолоховские защитники?

Еще один типичный случай создания и распространения одного из элементов шолоховской легенды. Сам Шолохов не раз рассказывал, как его, попавшего в плен к махновцам, якобы собирались расстрелять, и спас ему жизнь сам батько Махно. В том или ином виде эту выдумку шолоховеды включают в свои работы вплоть до сегодняшнего дня. Вот, например, газета “Труд” от 14 декабря 1999 г. пишет:

“В двадцатые годы я мыкался по Дону, был продотрядовцем, – вспоминал писатель. – Приходилось бывать в разных переплетах... Когда пленных [продотрядовцев] выводили за хутор, мимо на тачанке проезжал сам Нестор Махно. Увидя подростка, батька подозвал его к себе и после недолгого разговора велел охране отпустить мальца. Пусть подрастет, – сказал Махно. – В другой раз повесим”.

Чудом оставшийся в живых, Шолохов, однако, не ушел из продотряда. “Я работал в жесткие годы, на продразверстке. Я вел крутую линию, да и время было крутое, шибко я комиссарил...” – чуть позже напишет о том времени писатель”.

Налицо явная неправда и сознательное искажение прошлого. Никогда Шолохов не был комиссаром, ни продовольственным, ни каким другим. Не было в 1922 г. на Дону уже продразверстки, а крутая шолоховская линия в 1922 году выражалась в мелких махинациях с налогообложением станичников и получением за это определенной мзды. Таково было начало жизненного пути будущего Нобелевского лауреата, и оно не дает нам никакого основания верить ни единому слову Михаила Шолохова, если оно не подтверждено достоверно и документально самым надежным образом!

2. Уровень аргументации “шолоховедения”

Время от времени появляются все новые материалы исследований, ставящие под сомнение авторство Шолохова или хотя бы бросающие на него некоторую тень. Поэтому еще одно важное направление активной деятельности “шолоховедения” связано с попытками опровергнуть или исказить появляющиеся критические сведения и публикации о Шолохове. И здесь действия их также рассчитаны в большей степени на эмоциональное восприятие массовым читателем, а не на критическое и логическое восприятие исследователя: они как бы подсознательно считают, что ответ уже известен и его следует лишь популярно разъяснить непосвященным.

Характерный пример такой упрощенной логики рассуждений можно найти в статье известного литературоведа, доктора филологических наук, профессора Ф. Г. Бирюкова, где он попытался доказать невозможность авторства Ф. Д. Крюкова*. В статье в качестве важного аргумента в пользу Шолохова приводится то, что персонажи романа имеют реальных прототипов, которых сам Шолохов хорошо знал. “Шолохов знал рабочего, вальцовщика с мельницы, Тимофея, прозвище – Валет. Был он красногвардейцем. Стал одним из героев романа...” (с. 59)

Но подобные рассуждения слишком неопределенны и не поддаются строгой проверке, основываясь лишь на призыве поверить Шолохову на слово. Неужели Ф. Г. Бирюков не видит, что такой аргументацией, не подкрепленной критическим разбором и перекрестной проверкой этих сообщений, открывается поле для самых произвольных и недоказуемых выводов и умозаключений.

Далее в своей статье он пишет:

“Автор полагал, что Валет погиб, изобразил его похороны, могилу. Но потом оказалось, что он жив... (Что же дает в этом случае основание считать этого Тимофея прототипом? Чью могилу изобразил Шолохов?) На могиле какой-то старик поставил часовню... внизу, на карнизе мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата
Не осудите, братья брата.

...Философская мысль та же, что у Пушкина...” (с. 59)

Философская мысль здесь совершенно не при чем! Прежде всех этих обобщений следовало тщательно проанализировать текст и все его возможные источники формирования. Так, например, сделал в своем исследовании М. Т. Мезенцев:

“...Отрешенность и лиризм стихотворных строк гармонируют с настроением аскетической строгости и почтения к безвременно оставившим землю. Их принадлежность перу мастера – бесспорна... Мы имеем дело с начальными строками стихотворения А.Голенищева-Кутузова:

В годину смут, унынья и разврата
Не осуждай заблудшегося брата;
Но, ополчась молитвой и крестом,
Пред гордостью – свою смиряй гордыню,
Пред злобою – любви познай святыню
И духа тьмы казни в себе самом...

Анализ дневников и записных книжек Ф.Д.Крюкова подтверждает, что Голенищев-Кутузов был любимым поэтом писателя”*.

Вот куда, оказываются ведут скрытые нити – строки любимого поэта Федора Крюкова лежат в основе одной из лирических картин романа! А как же вальцовщик с мельницы по имени Тимофей?

Мы должны констатировать здесь прежде всего несостоятельность подобных методов, широко применяемых “шолоховедами”, отсутствие у них критического подхода и проверки собственных результатов и выводов. Поверхностными аналогиями и сравнениями можно доказывать все, что угодно. Но проблема авторства при этом решена не будет.

Хочется остановиться еще на одном месте из статьи Ф. Г. Бирюкова. Он пишет: “Не смущает [противников Шолохова] и шолоховское признание, что Крюкова он [Шолохов] не читал”. (с. 61). Но позволительно спросить автора статьи, а как он проверял точность и достоверность шолоховских слов? Действительно ли Шолохов ничего не слыхал о Крюкове? Лукавят здесь “шолоховеды”. В одной из передач ленинградского телевидения “Истина дороже” летом 1991 г. была показана запись беседы с А. Солдатовым, знавшего Шолохова с рождения. Солдатов подтвердил, что Шолохов не только прекрасно знал имя Крюкова, но лично в 1918 г. брал читать из их дома номера журналов “Русского богатства” с произведениями Федора Дмитриевича. Одновременно Солдатов обратил внимание на то, что будущая жена М. А. Шолохова, Мария Петровна Громославская, училась в 1918 г. в Усть-Медведицкой гимназии, директором которой в то время состоял Ф. Д. Крюков. Поэтому и ее заявления, что она, якобы, не знала и не читала Крюкова, являются неправдой и направлены на сознательный обман читателей и исследователей романа.

Снова вернемся к статье Ф. Г. Бирюкова, приглядимся поближе к выдвигаемым им аргументам: “А как мог будущий тесть овладеть рукописями умершего Крюкова?... И как он тогда, в 1920 году, смог предвидеть, что у него зятем будет не кто иной, а литератор...” (там же). Что это – научное исследование или скорее гадания на кофейной гуще на страницах академического научного журнала? “Как мог... овладеть... ?” Да в годы гражданской войны и разрухи, которая царила на Юге России, когда гибли в боях и от тифа тысячи и тысячи военных и мирных людей, сжигались и разрушались города и станицы, армии наступали и отступали, а с ними вместе перемещались и потоки беженцев... Как можно ставить вопрос в такой форме? Что же касается обстоятельств того, как попала рукопись Ф. Крюкова в руки Громославского в 1920 году свою версию, на основании собранных им устных свидетельств, предложил М. Т. Мезенцев*. Никакого отклика или обсуждения со стороны “шолоховедов” это обстоятельство, конечно, не нашло.

Что же касается предвидения будущего тестя, то Петр Яковлевич Громославский был не простым человеком, ох, не простым! Многие дела он успел провернуть за годы своей жизни еще до революции. Мы опубликовали крайне интересный документ из архива Ф. Д. Крюкова, о проделках и махинациях, которые творил станичный атаман Громославский в течение долгого времени задолго еще до советской эпохи**. Особый интерес представляет собою то, что материал о злоупотреблениях был хорошо известен Крюкову: он сохранял документы о Громославском в своем архиве все последующие годы. Более того, именно Ф. Д. Крюков выступил публично с разоблачениями Громославского в 1913 г. в газете “Русское знамя”***. Следовательно, и сам Громославский прекрасно представлял роль писателя Крюкова в собственной судьбе и “карьере”, так некстати прерванной разоблачениями. Может быть, именно здесь следует искать завязку конфликта, который привел спустя многие годы к публикации будущим зятем Громославского казачьей эпопеи. Поиск и публикация документов дают нам гораздо больше для понимания литературного материала и решения проблемы, чем необоснованные и неподкрепленные фактами рассуждения общего характера. Читатели же сами теперь смогут решить, что и как мог предпринять будущий тесть Шолохова в 1920 и последующих годах.

2. Первая попытка закрыть проблему: конец 80-х годов

1. “Убедительная метода математической статистики
скандинавских филологов”

Читая самые разные публикации, авторы которых стремятся “защитить” Шолохова, часто не самыми приемлемыми и добросовестными методами, возникает стойкое ощущение, что большинство этих защитников объединяет определенное скрытое чувство неуверенности в себе, своих позициях, глубинное сознание нелогичности и недоказанности того, что они пытаются отстоять. А как компенсация этого чувства рождается потребность в подыскании какого-нибудь одного, “решающего” аргумента в споре со своими оппонентами, чтобы раз и навсегда всем читателям и слушателям (и прежде всего себе самим) доказать и утвердить незыблемую правоту сложившихся представлений о “Тихом Доне”, авторстве и биографии Шолохова – оправдать себя в своих глазах.

Хорошую иллюстрацию дает нам работа, подготовленная к “95-летнему” юбилею М. А. Шолохова солидным ученым, директором ИМЛИ им. А. М. Горького Феликсом Кузнецовым*. Ф. Ф. Кузнецов в своей статье прямо называет попытку критически осмыслить роль Шолохова в создании “Тихого Дона” святотатством. Вдумаемся серьезно в подобную сентенцию. Святотатством всегда называли осквернение православных святынь: храмов, монастырей, священных книг и икон. Яркий представитель коммунистического периода русской истории, Шолохов, никаким образом к сказанному выше не относится. “Антишолоховеды” не святотатствуют, они расшатывают фундамент мифо- и кумиротворчества, ибо поклонение ложным богам и кумирам (даже будь то сам Михаил Александрович) всегда считалось язычеством.

В начале своей статьи Ф. Кузнецов ссылается на решение писательской комиссии во главе с Серафимовичем, обнародованном в “Правде” 29 марта 1929 г.: “Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях. Их не может быть и ни в каких других учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе”. И далее продолжает уже от себя: “Решение писательской комиссии было вынесено на основании анализа первых двух книг “Тихого Дона”...” Стоп! Давайте спросим его – откуда следует это утверждение? Что позволяет автору утверждать, что сам анализ этих первых двух книг имел место? Может быть автор присутствовал на заседании комиссии или же опирается на свидетельства тех, кто был там и принимал решение? Но тогда он должен нас познакомить с такими свидетельствами, чтобы можно было ввести их в научный оборот. А не проще ли предположить, что писатели 1929 года просто выполняли партийное задание, спущенное сверху, из ЦК ВКП(б), причем для выполнения задания можно было даже не собираться всем вместе – лишь подписи свои поставить под документом? Ведь именно таков был механизм функционирования общества в советский период, и Ф. Ф. Кузнецов не знать этих элементарных соображений не может.

Мы видим, на каких шатких соображениях строят свои рассуждения “шолоховеды”. И вполне естественно, что у них уже давно возникла настоятельная потребность в укреплении своих позиций с помощью какой-нибудь “волшебной палочки”. Первой такой палочкой-выручалочкой стали работы скандинавских лингвистов во главе с Г. Хьетсо, которые еще в 70-е годы, после появления за границей первых критических работ, попытались применить методы математической лингвистики для проверки авторства “Тихого Дона”. Поскольку работы эти многократно обсуждались уже в научных и популярных изданиях, здесь нас будет интересовать прежде всего один аспект этих исследований – насколько их результаты были беспристрастно и объективно оценены шолоховедением и как были использованы и приспособлены для осуществления собственных интересов.

Первая особенность использования в шолоховедении работ группы Г. Хьетсо не связана ни с их содержанием, ни с самими результатами. Как только заходит речь о математике и вычислительной технике, “шолоховеды” демонстрируют такое искажение лексики и смысла понятий, с которыми они оперируют, выдают такие перлы технической и научной безграмотности, что можно только диву даваться. Причем заметно, что все эти “отклонения” от здравого смысла и общепринятых понятий вводятся ими в свои тексты нарочито – для усложнения понимания рядовыми читателями и для затемнения последовательности и стройности производимых ими при этом собственных умозаключений.

Наиболее мягкий пример такого явления дает нам уже упоминавшаяся выше статья Ф. Ф. Кузнецова, в которой он пишет, что группа Г. Хьетсо “предприняла, с помощью современных компьютерных технологий, сравнительный анализ прозы Ф. Крюкова...” (270). Что понимает автор под выражением современные компьютерные технологии? Это выражение в контексте обсуждаемой проблемы неопределенно и бессмысленно, поскольку речь может идти не о компьютерных технологиях, а о методах математической лингвистики и статистики, применение которых может обходиться и без компьютера, с использованием, например, лишь карандаша и листа бумаги для записи. Нарочитое и неверное использование наукообразных выражений не случайно и в работах других представителей этого направления доходит иногда до гротеска.

Валентин Осипов в своем уже цитировавшемся выше “Открытом письме” пишет более свободно, что тему плагиата опровергли: “убедительной методой математической статистики скандинавские филологи и электронщики”. Насколько убедительной была скандинавская “метода”, мы поговрим ниже, но сначала приходится сделать одно разъяснение. Электронщик – это человек работающий с электроникой, т. е. с электронными приборами, такими как телевизор, проигрыватель, магнитофон, компьютер – вообще с электронной техникой. В. Осипов имел в виду, наверное, подсчеты и анализ текста, которые проводили скандинавские исследователи с помощью электронно-вычислительных машин. Но к электронике работа скандинавов прямого отношения не имела – это грубая натяжка. Разве Осипов не разбирается в значениях слов, которые использует в своих работах? Скорее другое, мы наглядно видим, что Осипов лукавит, называя скандинавов электронщиками, ему нужен авторитет профессии для того, чтобы отвлечь внимание читателя от сути примененной ими методики.

Обратимся теперь к сути доказательств, которые представлены научной общественности на основе работы группы Г. Хьетсо. Их книга, изданная в СССР 1989 г., многократно цитировалась в работах шолоховедов. Вот, в частности, какие выводы использует Ф. Ф. Кузнецов в своей работе, цитируя скандинавов: “Следует признать, что не все параметры, исследованные в этой работе обладают одинаковой различительной способностью. Но все они обнаружили единую тенденцию. А именно: что Крюков совершенно отличен от Шолохова по своему творчеству, и что Шолохов пишет поразительно похоже на автора “Тихого Дона”. Между прочим, в некоторых случаях применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно”*.

Но вот, что интересно, еще в 1991 г., за девять лет до статьи Ф. Кузнецова, журнал “Вопросы литературы” (правда, после публичных напоминаний, сделанных ведущими передачи “Истина дороже” В. Правдюком и А. Зайцем) опубликовал научный разбор книги Г. Хьетсо и его коллег, проведенный профессиональными математиками и лингвистами Л. З. Аксеновой (Совой) и Е. В. Вертелем. Прежде, чем мы дадим слово нашим отечественным лингвистам, мы должны сначала выяснить один вопрос, связанный с корректностью поведения наших оппонентов-шолоховедов.

В разборе-рецензии Л. З. Аксеновой (Совой) и Е. В. Вертелем были поставлены под сомнение, подвергнуты критике и радикальному пересмотру практически все основные выводы Г. Хьетсо. В 1996 г. эта работа в несколько переработанном виде была опубликована в сборнике “Загадки и тайны “Тихого Дона”. Сборник этот и Феликсу Кузнецову, и другим шолоховедам хорошо известен, на него они многократно ссылаются и критикуют. Но за все девять лет, прошедшие после первой публикации рецензии наших отечественных лингвистов и математиков, никакой реакции со стороны шолоховедов не последовало. Они так и продолжали слепо повторять и пропагандировать выводы уже давно устаревшей и во многом опровергнутой работы, злостно вводя читателей и общественность в заблуждение и в очередной раз доказывая свою научную недобросовестность и несостоятельность.

После такого введения дадим, наконец, слово Л. Аксеновой (Сове) и Е. Вертелю. Поскольку все эти годы работа их полностью замалчивалась шолоховедами, мы считаем целесообразным дать обширные выдержки из нее, чтобы читатели смогли самостоятельно ознакомиться с основными выводами и заключениями.

2. Первое опровержение скандинавской работы

Результаты, представленные в обсуждаемой рецензии, настолько выразительны, что ниже мы ограничиваемся представлением обширных выдержек из этой работы, отсылая всех желающих более подробно познакомиться с отдельными положениями к самой публикации*.

“...выводы компьютерного исследования были предопределены исходной концепцией, в соответствии с которой М. Шолохов является автором “Тихого Дона”, и что именно эта концепция обусловила отбор материала и его последующую обработку. Не менее важным для обсуждения нам казалось и то, что полученные скандинавскими учеными машинные результаты допускали несколько интерпретаций, хотя в опубликованной монографии была представлена только та, которая подтверждала тезис об авторстве М. Шолохова... (с. 184).

Усредненные значения [параметров] помогают понять, является ли “Тихий Дон” произведением Крюкова или Шолохова, но они не дают возможности выяснить, не был ли “Тихий Дон” результатом редакторской деятельности одного автора (Шолохова) над произведением второго автора (Крюкова), хотя именно этот вопрос, как следует из материалов, изложенных в преамбуле к рецензируемой работе, остается наиболее важным. (с. 189).

У нас нет возможности в этой короткой рецензии произвести всестороннее рассмотрение материалов цитируемой книги, но и этих примеров достаточно, чтобы показать, насколько предлагаемая нами интерпретация... отличается от интерпретации, предложенной в книге [Г. Хьетсо]. Данные динамического анализа статистических материалов... показывают маловероятность предположения об авторстве Шолохова в отношении
1-й части “Тихого Дона” ...Чем интенсивнее формируется стиль писателя, тем больше должно выявляться различий при сравнении его первых и зрелых произведений, если они отделены друг от друга большим периодом времени... Поэтому кардинальные различия, на основании которых “Тихий Дон” был изъят скандинавскими учеными из крюковских текстов, наталкивают нас на соображения прямо противоположного порядка. (с. 191).

Поскольку при компьютерной обработке текстов и составлении результирующих таблиц авторы рецензируемой монографии исходили из той же “статической идеологии”, что и при “ручной” обработке, выводы из компьютерного анализа только подтвердили, как это и должно было быть, гипотезу, заложенную ими в отбор данных. Использование иной методологической базы (например, эволюционной концепции, о которой шла речь выше) привело к совершенно иному отбору исходных данных, параметров исследования и методов обработки результатов. Иной оказалась и их интерпретация. В итоге получились выводы, диаметрально противоположные тем, которые описаны в монографии. Поэтому мы считаем, что данный компьютерный анализ, равно как и его оценка в нашей рецензии, недостаточны для ответа на вопрос, стоящий в заглавии книги. Выводы относительно авторства Шолохова остаются по-прежнему недоказанными. В ряде случаев они противоречат материалам, собранным самими же исследователями”. (с. 193).

Важное замечание, на которое давно уже следовало бы обратить внимание нашим “шолоховедам”, делают авторы насчет чрезмерного увлечения возможностями ЭВМ и необоснованного использования получаемых с из помощью результатов.

“К сожалению, существует широко распространенное мнение, что ЭВМ не ошибаются и результаты, полученные с помощью ЭВМ, заведомо истинны. В действительности все обстоит гораздо сложнее. ЭВМ, безупречно выполняя великое множество арифметических и логических операций, в большинстве случаев бессильна перед неверной или неполной исходной информацией, ошибками алгоритма и собственно программы. Эта ситуация особенно часто наблюдается в тех случаях, когда идет речь об анализе текстов художественных произведений. Именно здесь окончательные выводы (часто в неявном виде) в значительной степени предопределены уже на стадии постановки задачи (отбора информации, определения ее объема и способов обработки), а еще больше – на стадии интерпретации машинных результатов...” (с. 193).

Здесь трудно что-либо добавить, остается лишь сокрушаться над тем обстоятельством нашей научной жизни, что элементарные основы организации научного поиска и объяснения, интерпретации получаемых результатов остаются до сих пор еще труднодоступными для руководства в повседневной исследовательской деятельности. В заключение мы хотим привести еще один фрагмент из работы Л. Аксеновой и Е. Вертеля. Он интересен тем, что они еще в 1990 г. обратили внимание на нарочитое, преднамеренное использование шолоховедами “некорректных” выражений для целей воздействия в свою пользу на малообразованную и неискушенную публику, т. е. использование той же практики, что и обсуждавшаяся нами выше.

“Несколько слов по поводу русского издания книги. На с. 6 автор Предисловия П. Палиевский (доктор наук, заместитель директора ИМЛИ!) пишет: “Профессор Хьетсо... разработал со своими молодыми коллегами новый метод обследования текста электронно-аналитической памятью. В эту память был заложен шолоховский “Тихий Дон””. В этой цитате многое вызывает удивление: и “электронно-аналитическая память, способная обследовать текст” (этот пассаж способен привести в недоумение специалистов по программированию и вычислительной технике, ибо им известна оперативная и внешняя память ЭВМ, выполненная на различных физических носителях, но неизвестна электронно-аналитическая память, способная что-то обследовать), и “шолоховский “Тихий Дон” (ведь авторство “Тихого Дона” еще только предстоит установить в ходе эксперимента...” (с. 193)

Как говорится, добавить здесь нечего...

3. Второе опровержение скандинавской работы

Работа Л. З. Аксеновой и Е. В. Вертеля заканчивалась в свое время предложением провести новые исследования, заново корректно сформулировав задачу проверки авторства с помощью математических методов. Как и следовало ожидать, в минувшее десятилетие ответа от шолоховедов так и не последовало. Однако “помощь” пришла с другой стороны. Вопрос установления авторства литературного или иного повествовательного произведения представляет большой интерес для многих исследователей, не только литературоведов, филологов, но и историков. В 70-е годы применением эмпирико-статистических методов анализа текстов заинтересовался математик, ныне действительный член Российской Академии Наук Анатолий Тимофеевич Фоменко. Главная область его научных интересов в связи с этой проблематикой лежала в сфере изучения и атрибуции текстов по древней и средневековой истории. Но как область проверки и отработки самих методов была выбрана русская литература последних двух столетий. Непосредственную работу по отбору текстов и их количественной обработке провели родители Анатолия Тимофеевича – Валентина Поликарповна и Тимофей Григорьевич, чью работу, опубликованную в 1996 г.*, мы вкратце и рассмотрим ниже.

Первое, авторы вводят понятие авторского инварианта, т. е. такую “количественную характеристику литературных текстов, который

а) однозначно характеризует своим поведением произведения одного автора или небольшого числа “близких авторов”, и

б) принимает существенно разные значения для произведений разных групп авторов”. (с. 771)

Второе, для поиска такого параметра авторы изучили девять различных характеристик текста, в том числе длину предложений, длину слов и общую частоту употребления служебных слов – предлогов, союзов, частиц. Первые два параметра использовались в работе скандинавской группы Г. Хьетсо. Подсчет количественных характеристик текстов проводились вручную (“с помощью карандаша и бумаги”), проведенный эксперимент показал, что стабилизация исследуемых параметров текста происходит при объеме выборки более 16.000 слов.

Третье. Список писателей, чьи произведения подвергались исследованию, составил 28 персон, среди которых были Новиков, Радищев, Карамзин, Гоголь, Тургенев, Лесков, Достоевский, Л. Н. Толстой, Горький, Бунин, Леонов, Фадеев и Шолохов.

Четвертое. Результаты подсчетов данных показали, что все параметры, за исключением общей частоты употребления служебных слов, при росте объема выборки либо не стабилизируются, либо разброс их значений для одного автора сравним с максимальной разностью значений для разных авторов. ( т. е. параметры разных авторов настолько мало отличаются друг от друга, что колебания параметров для отдельного автора превышают “расстояние” между разными авторами) Этим результатом сразу же ставятся под сомнение выводы работы скандинавских филологов – использованные скандинавами параметры текста (длина предложений и слов) не могут служить для атрибуции текста того или иного автора.

Частота же употребления служебных слов “оказалась для каждого из обследованных авторов (за исключением одного единственного – о нем речь пойдет отдельно) оказалась приблизительно постоянной вдоль всех его произведений... Разность между максимальным и минимальным значениями частоты оказалась значительно больше амплитуды его колебаний внутри произведений различных авторов... Отсюда следует, что параметр хорошо различает многих авторов”.

Пятое. Для распознавания плагиата, установления возможного авторства в работе, метод авторского инварианта был применен к исследованию произведений М. А. Шолохова. Прямое измерение среднего количества слов в предложении и среднего количества слогов в слове в произведениях М. А. Шолохова (т. е. тех параметров, на измерении которых в значительной мере основаны выводы Г. Хьетсо и его сотрудников) показало: эти параметры не стабилизируются вообще, либо недостаточно чувствительны для распознания авторства и поэтому авторским инвариантом не являются. Очень важное замечание сделано в адрес скандинавских
филологов – они не обнаружили ни одного параметра для определения авторского инварианта, эффективность которого основывалась бы на исследовании большого числа других авторов.

Шестое. Результат изучения авторского инварианта в произведениях Шолохова оказался, по словам авторов, неожиданным. “Количество
служебных слов в его произведениях оказалось настолько неодинаковым, что появляется необходимость представить Шолохова в виде двух авторов”. Полученный результат настолько важен, что ниже мы приведем соответствующую частотную таблицу.

Ранние рассказы	22,46
“Тихий Дон”, части I–V, начало VI части	19,55
“Тихий Дон”, продолжение части VI, части VII–VIII	22,69
“Поднятая целина”, книги I и II	23,07
Поздние рассказы и повести	24,37
Очерки, фельетоны, статьи, выступления	23,35

По словам авторов к одному автору (Шолохову) можно отнести ранние рассказы последний кусок 6-й части , заключительные части 7 и 8 “Тихого Дона” и все последующие произведения, а к другому автору “можно отнести 1, 2, 3, 4, 5 части и начало 6-й части “Тихого Дона”. 6-я часть занимает промежуточное положение.*

Выводы. Разница в значениях частоты использования служебных слов настолько велика, что... вряд ли можно отнести эти тексты к одному автору. Наш вывод – статистические результаты, полученные в результате анализа авторского инварианта, подтверждают гипотезу, что части 1, 2, 3, 4, 5 и в значительной мере часть 6 романа “Тихий Дон” написаны не М. А. Шолоховым.

В заключение в работе приведены результаты подсчета авторского инварианта в нескольких ранних произведениях Крюкова.

Жажда 5528 21,00

Полчаса 4391 21,04

Мать 14965 21,17

Шаг на месте 18699 21,14

Итого: 43583 21,11

По утверждению авторов из полученных ими результатов следует, что предположение о соавторстве Крюкова – не праздный слух... М. А. Шолохов (22,46 % – 23,35 %) куда дальше от первых двух книг романа (19,55 %), чем Ф. Д. Крюков (21,11 %).

На этом мы заканчиваем тему компьютерного поиска автора “Тихого Дона”. Два главных вывода можно сделать, основываясь на проведенных к сегодняшнему дню исследованиях и расчетах. Первый вывод – шумиха, поднятая “шолоховедами” вокруг “обследования текстов “Тихого Дона” электронно-оперативной памятью”, оказалась фальшивой и не выдержала испытания временем. На сегодняшний день можно уверенно констатировать, что выводы Г. Хьетсо и его коллег, полученные на основе устаревших методик получения авторского инварианта текстов русских писателей, должны рассматриваться с точки зрения научного знания сегодняшнего дня как устаревшие. Второй вывод на основании работы В. П. и Т. Г. Фоменко: для романа “Тихий Дон” вероятность авторства Ф. Д. Крюкова больше, чем М. А. Шолохова. Таким образом Шолохову отводится скорее роль соавтора и дописчика романа.

Надежды шолоховедов “одним махом” восстановить пошатнувшийся в последние десятилетия авторитет М. А. Шолохова не оправдались.

3. Вторая попытка – 90-е годы. Рукописи.

1. “Находка” рукописи – окончательное решение вопроса?

В прошлом году исполнилось ровно десять лет, как нашими шолоховедами было объявлено об обнаружении затерявшихся шолоховских рукописей “Тихого Дона”. Появление этой версии на свет весной 1990 г. совпало по времени с началом открытого обсуждения в стране вопроса об авторстве романа. Напомним, что летом 1989 г. журнал “Вопросы литературы” первым из центральных изданий опубликовал подборку статей по этому вопросу, в том числе и главу из книги Роя Медведева “Загадки творческой биографии М. А. Шолохова”. В Израиле уже появилась в печати работа З. Бар-Селлы “”Тихий Дон” против Шолохова” и готовился выход ее в СССР в рижском журнале “Даугава”. В это же время на Дону начал публиковать свои статьи Марат Мезенцев, а в феврале 1990 г. в популярной ленинградской передаче “Пятое колесо” тележурналист Виктор Правдюк и филолог Александр Заяц открыли специальный цикл “Истина дороже” – первая передача которого была приурочена к 120-летию со дня рождения и 70-летию со дня смерти Федора Крюкова.

Перед сторонниками и “защитниками” Шолохова встала непростая задача: погасить волну критических публикаций и восстановить авторитет и позиции Шолохова и “шолоховедов”. Отсутствие или слабость аргументов у наших оппонентов, которые мы уже подробно обсуждали выше, ставило их в весьма сложное положение. Но сдаваться и отказываться от своих позиций никто из них не собирался – “шолоховеды” нашли выход. События пошли по пути развертывания и наращивания пропагандистской кампании, направленной на воздействие на массовое сознание, а не на проведение научной дискуссии с оппонентами или на новое всестороннее исследование вопроса.

Было объявлено о находке “шолоховских рукописей”, первых двух книг романа, считавшихся (по словам самого Шолохова!) утерянными еще в годы войны. Во-первых, сторонники Шолохова самочинно объявили, что эта находка – обретенная рукопись – окончательно доказывает авторство Шолохова и снимает все сомнения. Во-вторых, была организована широкая кампания в средствах массовой информации, которая удивительным образом объединила совершенно разные органы печати: от левой “Советской России” до демократического “Московского комсомольца” и либеральных “Известий”. В публикациях постоянно повторялась одна мысль – сам факт находки рукописей разрешает все сомнения. В-третьих, отметались все попытки организовать и провести какие-либо беспристрастные дискуссии, поскольку вопрос нашими “шолоховедами” был объявлен в связи с находкой рукописи решенным.

Вторая волна этой кампании поднялась осенью 1999 г. Если раньше в выступлениях участвовали отдельные представители ученых, писателей и журналистов, то теперь в дело вступили официальные организации в лице прежде всего Института мировой литературы им. А. М. Горького. Удивительно, но массированная пропаганда шолоховских “находок”, похоже, сумела подмять под себя практически все (за самым незначительным исключением) органы массовой информации – совсем как в советские времена, когда действовал и направлял соответствующий отдел ЦК. Хотя по существу проблемы никаких принципиально новых сведений представлено не было. Поэтому возникает необходимость внимательно проанализировать широкий поток этих публикаций и выявить их смысл и значение.

2. “...драгоценная кипа, где рукою Шолохова...”

Для начала познакомимся с характерной лексикой, настроенностью и даже, можно сказать, экзальтацией, с которыми прошли сообщения о находке рукописей. Яркий пример дал писатель А. Проханов, который саму тему возможного плагиата давно использует как средство консолидации людей левых взглядов, отстаивая незыблемость сложившихся советских представлений и авторитетов.

“Найден черновик “Тихого Дона”, драгоценная кипа, где рукою Шолохова, с тысячами помарок и зачеркиваний, вставок и изъятий, создана рукопись самого мощного и русского в ХХ веке романа. Событие не меньшее, как если бы отыскался подлинник “Слова о полку Игореве”*.

Пожалуй, единственное скептическое замечание в общем хоре восторженных и нейтральных сообщений прозвучало со страниц “Литературной газеты”: “Лет десять назад газеты и радио в один голос протрубили: найдены рукописи первых двух книг “Тихого Дона”, и это доказывает, что роман принадлежит перу Михаила Шолохова. Скептики только ухмыльнулись. “Если я перепишу своей рукой роман “Бесы”, – спросил один из них в передаче “Пятое колесо”, – неужели это будет доказательством моего авторства?” И вот те же рукописи найдены во второй раз...”**

Наибольшее количество публикаций об этих рукописях, начиная с самых первых в 1990 г., принадлежит перу московского журналиста Льва Колодного. Он является “первооткрывателем”, поэтому для начала обратим внимание на то, что представляют собой найденные материалы:

“После чаепития я наконец смог впервые раскрыть папки. Листы заполнены с обеих сторон, больше – разными чернилами, попадаются карандашные записи. Почерк четкий, красивый, предельно разборчивый с тщательно проставленными знаками препинания, абсолютно грамотный, автор сочинял, не забывая о запятых. Вот тебе и четыре класса гимназии!... ”*

Добавим от себя: не только четкий почерк, но и почти полное отсутствие исправлений и помарок на большинстве листов рукописи, значительное число страниц которой в копии Лев Колодный опубликовал во втором издании своей книги**.

Итак, первый вывод относительно того, что представляют “найденные” рукописи. Рукописи представляют собой

• беловик, переписанный неизвестно с какого текста,
• написанный грамотным человеком.
• почерк четкий и хорошо разработан.

Этот вывод, сам по себе очевидный, который каждый интересующийся проблемой может проверить, заглянув в книгу Л. Колодного, противоречит утверждению ученого секретаря ИМЛИ А. М. Ушакова: “Всего в рукописи 885 страниц, из них небольшая часть переписана женой Шолохова, а 605 страниц – его собственной рукой. На наше счастье это не беловая рукопись, а черновик”***. На наше счастье (и несчастье А. М. Ушакова) Лев Колодный в приложении ко второму изданию своей книги опубликовал ксерокопии рукописных страниц – любой может убедиться в том, что большинство страниц либо вообще не содержит исправлений, либо содержит немногие: мы безусловно имеем дело с беловиком рукописи. Главный вопрос здесь – с чего, с какого материала, переписывались страницы найденной рукописи. В каком виде этот материал был и кто был его автором. Никаких оснований говорить о черновике у А. М. Ушакова нет, и мы вынуждены отметить здесь первую грубую натяжку тиражируемой версии!

Второй вопрос возникает сразу же вслед за первым. Без комментариев и объяснений нам подается сообщение о том, что значительная часть “шолоховской” рукописи (около трети!) на самом деле написана не им, а его близкими. Уже сам этот факт заставляет задуматься о том, какой была технология написания романа. Если правка (творческая!) в текст вносилась не шолоховской рукой, то не имеем ли мы дело с одним из случаев коллективного творчества – “колхозного строительства” на ниве литературы? Что лежало в основе такого творчества – не литературный ли чужой архив, попавший в “коллективное хозяйство” Шолоховых – Громославских?

И если такие предположения, а они естественным образом вытекают из характера представленных рукописей, верны, то совсем другое объяснение можно предложить ученым из ИМЛИ в связи с характером и
содержанием их находок: “Или вот такая деталь. В одном месте, в самом начале романа, Шолохов пишет потрясающий кусок текста. И вдруг он его зачеркивает – и рядом пишет другой, такой же великолепный! А тот отвергает напрочь. Иными словами, его правка – это выбор не между плохим и хорошим, а между прекрасным и еще более прекрасным”*.

Вместо неумеренных восторгов, уважаемому ученому следовало бы остановиться и задуматься – что же могло заставить писателя (“писателей”?) зачеркивать и выбрасывать потрясающие куски текста? Душевная болезнь? Вроде не было ее. А вот если в их распоряжении находился чужой литературный архив, то конечно легко было рукой Шолохова или его жены, или шурина, или любой другой из их “коллективного хозяйства”, зачеркивать одни потрясающие куски и рядом “писать” другие, великолепные. Какое значение мог иметь в этом случае для них тот или иной кусок текста, если всегда найдется в запасе еще что-нибудь такое же!

3. Происхождение рукописей – вопросы и сомнения

Откуда взялись “неизвестные” рукописи, как появились они на свет в наши дни – вот вопросы, которые следует внимательно рассмотреть далее. Начнем с вопроса, ближе стоящего к нам по времени – с того, как были получены эти рукописи. Все время, начиная с 1990 г., доступ к якобы найденным рукописям был закрыт, Лев Колодный отказывался публично указать их местонахождение, ссылаясь на волю хранителей. В 1999 г. доступ к рукописям получили научные сотрудники ИМЛИ, которые осуществили приобретение их, и теперь рукописи находятся на государственном хранении в ИМЛИ. Как было сообщено общественности, рукописи все время, начиная с 1929 г., хранились в семье близкого друга М. А. Шолохова – писателя Василия Кудашева. Благодаря предпринятому поиску сотрудники ИМЛИ установили место хранения рукописи и договорились о ее приобретении (за 50.000 долларов?). Все это стало известно со слов самих участников поиска.

Существуют, однако, разные версии этих событий. Слово – Льву Колодному, одному из главных действующих лиц всей этой истории.

“”Рукописи Шолохова никто не прятал!” – убежден автор книги “Кто написал “Тихий Дон”” Лев Колодный... “Феликс Кузнецов пишет (в “Российской газете” от 4 декабря 1999 г.): Впрочем, аноним был для нас ясен с самого начала”, мы, мол, знали, что рукопись у Кудашевой, мы к ней ходили, а она говорила, что рукописи у нее нет... А профессор Ушаков из ИМЛИ у вас в газете утверждает: “Пришлось нам начать собственный поиск. Это было сложное дело, я даже вычертил две схемы – “потомки Левицких” и “потомки Кудашева”. И в конце концов пришел к выводу, что рукописи находятся в семье Кудашевых. Там мы их и нашли три года назад”. Спрашивается, зачем профессору чертить схемы, если директор ИМЛИ знал, где рукописи?”*

Вопрос Л. Колодного не просто резонный, сам собой напрашивающийся из сопоставления высказываний двух ученых одного института – ИМЛИ, он зароняет сомнения вообще относительно правдоподобия всей этой версии хранения и обнаружения рукописей. Слишком много нестыковок и вопросов открывается за завесой радостной суматохи, вызванной чудесной “находкой” рукописей. История семи десятилетий шолоховской мифологии и мифотворчества заставляет проверять с особым тщанием каждый факт, каждое сообщение, поступающее из этих источников.

Вот, например, версия того, почему эти рукописи оказались забытыми Шолоховым и оставленными на произвол судьбы в самом начале его литературной карьеры. Профессор А. М. Ушаков рассказывает: “...мы думаем, что дело было так: пока комиссия [писателей в 1929 г.] изучала рукописи первого тома, Шолохов останавливался в московской квартире Кудашева, в Камергерском переулке. После окончания работы комиссии они это дело отметили (оба любили выпить), и Шолохов то ли подарил, то ли просто забыл эти бумаги у своего друга. Скорее всего забыл, ведь вторая волна версии разворачивалась еще при жизни Шолохова – значит, он при желании мог вспомнить, кому их отдал, и таким образом подтвердить свое авторство. Но он не вспомнил...”

Версия Ушакова рассчитана либо на людей наивных и неискушенных, либо на не представляющих детально всех обстоятельств шолоховской биографии и шолоховского вопроса. Рассмотрим эти важные признания шолоховедов детально.

Первая неточность, неверное предположение заключается в ретроспективном взгляде на события прошлого. Шолохов действительно много пил, это известно хорошо, и от этого и пытается оттолкнуться в своей версии ученый из ИМЛИ – якобы пропил свою память, забыл где оставил литературное имущество. Но гораздо меньше известно, что на заре своей литературной деятельности Шолохов не был замечен в увлечении спиртными напитками. Александр Лонгинович Ильский рассказывал, что в первое время, когда Шолохов только появился в редакции “Роман-Газеты” (1927–29 гг.), он практически не пил, брался за любой заработок. “Держал себя просто, одевался более, чем скромно. Шолохов в то время был молодым человеком, он часто бывал в редакции... но он никогда в разговорах не говорил о “Тихом Доне””.

Ссылка Ушакова на пьяную забывчивость неверна и нарочита – она нужна ему лишь для того, чтобы прикрыть слабое место в собственной версии. Но версия все равно не выдерживает критики, ей наносит удар Лев Колодный, рассказывая о своих встречах с хранительницей рукописей, Матильдой Кудашевой:

“А вот, что она [Матильда Кудашева] пишет в 89-м году в письме ко мне: “...Когда я напомнила ему [Шолохову] в 50–60-е годы, что у нас черновики, так он махнул рукой... “Куда же их девать?” – “Куда хочешь, распоряжайся сама””.

Выходит Шолохов вовсе не пропил свой ум, он прекрасно знал о местонахождении рукописных страниц романа и все эти годы сознательно вводил всех нас в заблуждение, не желая по какой-то причине делать доступными рукописи и черновики “Тихого Дона”. А ученые из ИМЛИ пытаются сегодня прикрыть такое отношение Шолохова к своим якобы рукописям ссылками на пьянство и забывчивость.

Вторая неточность носит еще более серьезный характер и связана с объяснением причин появления в Москве этих рукописей в конце 20-х годов. А. М. Ушаков упоминает о комиссии, изучавшей, будто бы, вопрос о возможном плагиате: “...пока комиссия [писателей] изучала рукописи первого тома...” Выше мы уже писали, что Ф. Ф. Кузнецов безосновательно связал появление известного письма писателей 1929 г. с реальной работой комиссии – о том, что такая комиссия собиралась и работала мы на сегодняшний день не располагаем никакими реальными свидетельствами. И эту же мысль подтверждает в своей книге Лев Колодный. Разбирая обстоятельства появления слухов о плагиате, он опровергает участие в их распространении писателей-РАППовцев, часть из которых, кстати, была тесно связана в то время с троцкистскими партийными кругами. Со слов редактора “Тихого Дона” Юрия Борисовича Лукина Колодный пишет следующее: “Комиссии по делу Шолохова, насколько мне известно, не было, поскольку и не было сколько-нибудь серьезных обвинений. Различные слухи пускались неизвестными личностями и ползли по городу, но открыто никто Шолохова в плагиате не обвинял...”*

Итак. Раз не было комиссии, значит не было необходимости везти рукописи в Москву! Значит они не хранились в Москве или оказались здесь по совершенно другой причине или в другое время. Если все же какая-то комиссия существовала и работала (пусть даже не писательская), то Шолохов не мог оставить в чужих руках, потерять главное доказательство своего авторства. Не мог! Ведь впереди, в 1930 году и позднее, вопрос о плагиате всплывал еще несколько раз. Мы видим, что версия нынешних “шолоховедов” при внимательном рассмотрении рассыпается на глазах под грузом внутренних неувязок и противоречий. А ведь мы еще не приступили к внимательному прочтению и анализу содержательной части представленных находок.

III. Состояние вопроса сегодня

1. “Тихий Дон” и советская литература 1920-х годов

Среди споров и дискуссий вокруг М. А. Шолохова и опубликованного им романа как-то мало внимания было уделено одной из главных загадок “Тихого Дона”. Обсуждался, в основном, вопрос: как создавалось это произведение. Но не менее важен вопрос другой– почему смог появиться этот роман в конце 20-х годов на советском литературном небосклоне, как оказался открытым в советских условиях путь произведению, по духу своему антибольшевистскому и антиреволюционному, путь, который последовательно вел и Шолохова, и его “Тихий Дон” на пьедестал советской литературной классики.

Массовое сознание и восприятие как правило ретроспективно, т. е. судит о прошлом с позиций и в понятиях сегодняшнего дня. Сегодня, когда роман уже давно стал общепризнанным и общеизвестным произведением, читателю трудно представить себе, что “Тихого Дона” могло бы “просто” не существовать в советской литературе – не дали бы дороги и все! Ведь “не существовали” же все эти первые десятилетия в Советской России Бунин и Мережковский, Ключевский и Костомаров и многие, многие другие... Поэтому-то, возможно, исследователи мало задавались вопросом о том, что же толкнуло партийных идеологов и политиков 20-х годов не только “впустить” “Тихий Дон” в советскую литературную классику, но сделать его одним из ведущих произведений советской эпохи. И дело здесь, конечно, не в литературных его достоинствах. Прагматизм и “гибкость” партийных руководителей слишком хорошо известны – если бы возникла потребность у власти перевести роман в небытие, нашлись бы тут же свои Покровские и Авербахи, примеров тому – несчетно.

Мы хотели бы высказать одну гипотезу, касательно судьбы “Тихого Дона”. Отметим для начала хронологические вехи его создания и появления на свет. Первые страницы шолоховской рукописи обозначены временем разгара НЭПа, ноябрем 1925 г. Следующая хронологическая веха: август – октябрь 1927 г. Впервые в Москве в редакции “Роман-газеты” и журнала “Октябрь” появляется машинописный текст романа, и один из ведущих партийных руководителей советской литературы, А. С. Серафимович, предпринимает усилия для его публикации. В ускоренном темпе роман (первые шесть частей!) печатается (и продолжает писаться) весь 1928 г. и зиму 1929 г., когда вдруг публикация его обрывается в марте 1929 г. Интересно, что перерыв этот сам по себе не оказал заметного воздействия на положение его советского автора: М. А. Шолохов именно в это время прочно занимает свое положение общепризнанного “пролетарского” писателя. Перерыв простирается на 1929–1931 гг., годы первого этапа массовой коллективизации российской деревни. По его окончании и по завершении Шолоховым романа уже из новой колхозной жизни (в основу которого Шолоховым положена попавшая в его руки повесть донского писателя Константина Каргина “Бахчевник”*, написанная и посланная в печать весной 1930 г., но не опубликованная) в 1932 г. он возобновил публикацию завершающих частей “Тихого Дона”.

Сначала несколько слов о значении романа для советского времени и советских читателей. Любовь к “Тихому Дону” среди самых широких слоев народа несомненна, поэтому сегодня можно часто услышать и от рядовых читателей, и даже от отдельных представителей интеллигенции и писательского корпуса, что, мол, нам все равно, кто написал, главное то, что книга хорошая! За подобными сентенциями скрывается нечто весьма важное. Именно шолоховский “Тихий Дон” в том виде, в котором он предстал перед советскими читателями (адаптированный к советским реалиям, отредактированный и развернутый в “нужном” идейном направлении), сыграл заметную консолидирующую роль в советском обществе 20-х годов: в мировоззренческом плане он преодолевал разделение народа и общества на антагонистические “классы” и подводил черту под гражданской войной в России.

Все это позволяет по новому взглянуть на причину, вызвавшую начало работы Шолохова над романом. 1925 год был годом кардинального поворота политики власти по отношению к казачеству, который привел к восстановлению гражданских прав, снятию многих ограничений, допуску к службе в армии, амнистии... Политические решения по казачеству готовила комиссии ЦК ВКП(б) во главе с С. Сырцовым и на ее решение большое влияние оказало письмо Черткова, старого казака Константиновской станицы, присланное на имя Сталина. Старик писал, что

“...казаки до сих пор не могут решить – кто им советская власть – друг или враг? Казаки обижены за то, что они как бы разжалованы в простой пролетариат, который они величают именем “хамло”... Надо назначить на ответственные посты людей, знающих историю борьбы казачества с царизмом. Казачество любит старину и надо с помощью истории “двинуть вперед” их сознание... Культура – главное средство приобщения казачества к советской власти...”**

И как бы откликаясь на прозвучавший в письме старого казака призыв, в ноябре 1925 г. начинают лист за листом наполняться контуры романа о донских казаках, который самим своим появлением на свет в дальнейшем сыграл огромную роль в примирении новой власти и бывших ее самых упорных противников.

Если наша догадка о том, что поворот в политике власти по отношению к казакам и появление (“написание” и публикация) казачьей эпопеи, действительно как-то связаны невидимой нитью между собой, то это должно означать следующее. Шолоховская работа над “Тихим Доном” не могла вестись без одобрения, санкции и поддержки на самом верху советского партийно-идеологического аппарата. С самого начала этой работе должен был быть дан зеленый свет, поддержка и прикрытие. Никогда бы ни Шолохов, ни Громославский по собственной инициативе не стали строить свои планы материального благополучия, основанного на литературном труде (творческом или компиляторском – не имеет здесь значения) с такой политически сомнительной направленностью как казачье отчаянное сопротивление большевистскому нашествию в годы гражданской войны. Роль Александра Серафимовича, приставленного от партии для наблюдения за литературой, в этом случае должна была быть решающей.

Другая хронологическая веха относится ко времени публикации первых частей романа (решение состоялось в октябре 1927 г.) и времени приостановки публикации в марте 1929 г. глав, описывающих решительное народное сопротивление большевистской власти на Дону. Бросается в глаза соответствие этих дат ряду важнейших событий политической борьбы того времени: именно в 1927 г. обострилась внутрипартийная борьба двух различных течений. Одно из них, которое связывают обычно с именем Сталина, постепенно вырабатывало курс политики на национально-государственную консолидацию, преодоление оставшегося революционного наследия и активное развитие страны под лозунгом “построения социализма в одной стране”.

Другое политическое течение – “радикалы”, тогдашняя партийная оппозиция, и прежде всего Л. Троцкий, было крепко связано с “мировой революцией”, “европейским пролетариатом” и активно выступало против политики сталинского руководства, нацеленной на индустриализацию и коллективизацию. С этим же политическим течением была связана и наиболее оголтелая и радикальная часть советских писателей, объединившаяся в РАППе. Появление же “Тихого Дона”, с одной стороны, давало иные идеологические и художественные ориентиры, а с другой – позволяло власти отмежеваться от некоторых крайностей и преступлений революционного прошлого и списать их на своих политических радикальных оппонентов – троцкистов.

Можно заметить, что начало публикации шолоховского романа каким-то странным образом совпадает с обострением политической борьбы с троцкистами и оппозицией: на октябрьском пленуме ЦК в 1927 г. из состава ЦК исключается Троцкий, а после троцкистской попытки провести демонстрацию 7 ноября 1927г. на Красной площади в Москве, Троцкий арестовывается и затем высылается из столицы в Алма-Ату. Весь 1928 г., в течение всего времени пребывания Троцкого в алма-атинской ссылке журнал “Октябрь” и А. Серафимович усиленно гонят и гонят в печать главы “Тихого Дона”, стремясь возможно скорее добраться до описаний крайностей и перегибов партийной политики расказачивания, с которой так тесно был связан и Троцкий, и многие из близких ему людей. Трудно найти иные разумные объяснения тому факту, что власти разрешили публикацию столь сильных и ярких страниц, раскрывающих всю антинародную сущность большевистской политики в годы гражданской войны.

Но вот, в феврале 1929 г., в связи с не прекращавшейся подпольной деятельностью, направленной против партийного и политического руководства страны, Троцкий насильственно высылается за пределы СССР в Турцию. И сразу же, в марте 1929 г., прекращается печатание романа. Возможно, что с высылкой Троцкого в продолжении публикации романа уже отпала надобность, а в преддверии начавшейся политики коллективизации рассказ об успешном народном сопротивлении большевистской власти в России выглядел бы по меньшей мере неуместным.

Подводя итоги, можно сказать, что наблюдается какая-то внутренняя связь между ритмом создания и публикации шолоховского романа и ритмом внутриполитической и идеологической борьбы в партийном и государственном руководстве того времени. Возможно, что эта борьба между политикой национально-государственной консолидации Советской России и политикой “интернациональной” части послереволюционного руководства страны во второй половине 20-х – начале 30-х годов объясняется столь необычная судьба романа о казачьем сопротивлении большевикам. Интересно отметить, что приостановка печатания романа в 1929 г. не оказала заметного воздействия на положение новоиспеченного “классика” советской литературы, что лишний раз указывает на несамостоятельный характер литературной деятельности М. А. Шолохова. А когда политическая конъюнктура позволила по завершении первой, наиболее острой фазы коллективизации крестьянства продолжить печатание книги – это и было осуществлено с высочайшего соизволения.

В заключение можно сказать несколько слов по поводу роли, которую играл М. Шолохов в те годы. Уже отмечался странный факт обнаружения шолоховской записки к Харлампию Ермакову 1926 года с просьбой о встречи для выяснения “некоторых подробностей В.-донского восстания”. Записка эта была обнаружена К. Приймой в следственном (расстрельном!) деле Х. Ермакова и свидетельствует она о том, что в это время скорее всего уже была отлажена связь начинающего литератора с “оргнанами”. Никакими другими мыслимыми причинами нельзя было бы объяснить открыто проявляемый интерес никому неизвестного беспартийного “писателя” без опасения немедленно попасть в ГПУ.

Да и для самого Ермакова невозможно представить, чтобы он мог что-либо рассказывать о запретных временах Вешенского восстания – кому? Не казаку, иногороднему, бывшему работнику этой власти (хотя бы и низшего звена, продинспектор), да еще и судимому, т. е. могущему быть на “крючке”, просто провокатором, действующему по заданию местных “органов”.

Важное звено в биографии Шолохова обнаружил в очередной раз Лев Колодный, может быть и не совсем представляя всей важности сообщаемой информации. Если раньше он писал о дружбе в начале 30-х годов М. А. Шолохова с “первым чекистом”, Генрихом Ягодой, в ходе которой ГПУ обеспечивало писателя, в частности, мебелью (такое органы обычно делали для своих сотрудников, явных или тайных), то теперь в своей статье он рассказал о самых первых шагах Шолохова на литературном поприще*. Оказывается, публикация трех шолоховских фельетонов в “Юношеской правде” в 1924 г. была сделана под опекой и покровительством чекиста Льва Мирумова (Леона Галустовича Мирумяна). Мирумов, который по словам Л. Колодного был “по должности сотрудник ВЧК, по призванию литератор”, не только помог опубликоваться никому неизвестному условно-осужденному продработнику с казачьей окраины, но дал (!) “другу” комнату и предоставил там же, в кооперативе, “непыльное место в конторе”.

Таким образом получается, что на протяжении первых пятнадцати лет писательской карьеры с самого первого шага Михаила Шолохова рядом с ним стояли люди из органов. По меркам того времени он был “подходящей” фигурой – человеком на “крючке”. Если наши предположения верны, то его роль в истории создания “Тихого Дона” определялась, как и весь “проект”, свыше, а сам он, возможно, играл лишь роль подставной фигуры. Однако на сегодняшний день такую версию начала его литературной карьеры можно рассматривать лишь гипотетически.

2. Основные открытия – впереди

Подведем некоторые итоги почти двадцатилетнему обсуждению вопроса. Даже того, что было упомянуто в нашем кратком обзоре, достаточно, чтобы увидеть, насколько различны, а порой и прямо противоположны, позиции сторон, как диаметрально противоположно могут интерпретироваться одни и те же факты и тексты. В чем тут дело и какой возможен выход из возникшего тупика?

Существование столь несовместимых мнений в течение длительного времени говорит, во-первых, о сложности и запутанности проблемы авторства при явно недостаточном объеме достоверных, надежных данных, имеющихся в распоряжении исследователей. Мы плохо знаем и понимаем текст романа, историю его создания. Для подтверждения того или иного своего предположения исследователи выбирали те данные или те фрагменты текста, которые соответствовали их априорным представлениям. Выход из сложившегося положения существует. Наиболее простым сегодня, когда открылись двери архивохранилищ и истекли сроки давности, видится поиск в довоенных архивах. Что же касается традиционного пути исследования – текстологического, то здесь следует отказаться от преждевременных или недостаточно обоснованных выводов и предположений, сосредоточив усилия на добывании новых данных, особо решая вопрос об их надежности и достоверности. Эту работу необходимо основывать на системном подходе к решению вопроса, каждый раз анализируя всю совокупность данных, какими бы противоречивыми они ни были, не допускать отбрасывания при этом неудобной информации.

Во-вторых, мы должны с самого начала четко определить, о какой проблеме идет речь. В действительности существует не одна проблема, а несколько. В научной плоскости, в частности в литературоведении, проблема авторства разбивается в основном на две вполне традиционные: текстологическую и биографическую. Но в то же время существуют и иные измерения этого вопроса.

Прежде всего политическое: роман, опубликованный Шолоховым, занял определенное место в сложной иерархии социалистического общества, в его идеологической сфере. Поэтому всякая серьезная постановка вопроса авторства затрагивала (и все еще затрагивает сегодня!) реальные политические силы и интересы, вызывая соответствующую реакцию. Обсуждение этой проблемы можно назвать дискуссией весьма условно – ее участники не только преследовали различные цели, но, что важнее, имели еще и далеко расходящиеся представления о том, как и по каким правилам можно ее вести, что считать при этом истинным и достоверным.

Наконец, невозможно игнорировать персональный аспект проблемы: многие из участников дискуссии имели прямое отношение к одной стороне – шолоховской, долгое время участвуя в “шолоховедении” или иной сфере официально поощряемой советской деятельности. Будучи лично заинтересованными в обсуждаемом вопросе, они часто теряли беспристрастность и объективность.

Остановимся теперь на чисто научной стороне проблемы и попытаемся уяснить, чего же не хватило исследователям, упорно и искренне стремившимся разрешить проблему. Во всех случаях можно было наблюдать попытку упростить задачу, сводя ее к элементарной дилемме: Шолохов или Крюков (Родионов, “неизвестный казак” у З. Бар-Селлы и т. д.), и решить ее с ходу, в один прием.

Упрощенность модели и недостаток данных вынуждали авторов работ каждый раз выходить за пределы выбранного метода и для подтверждения своих гипотез соединять разнородный материал. Такое недостоверное и неоправданное совмещение текстологических данных с подчас недостоверными биографическими материалами либо рассуждениями и предположениями общего характера делало работы в целом весьма уязвимыми для критики, а с другой стороны, затрудняло дальнейший поиск.

Нам представляется, что достигнутый на сегодняшний день уровень изучения проблемы требует в первую очередь разработки вопросов текстологии и биографии по отдельности, отхода от пресловутой дилеммы выбора автора и упрощенных способов ведения дискуссии. Эти вопросы имеют каждый свою специфику исследования и накопления информации. Поспешное соединение недостаточно проработанных и изученных данных в общие схемы и концепции может привести к обратным результатам.

Ряд факторов делает текстологические исследования наиболее перспективными для решения нашей задачи. Здесь исследователь уже имеет в руках самое важное свидетельство – текст “Тихого Дона” во всех его вариантах, и от способности ученого, разносторонности и эффективности используемых им средств анализа зависит собственно результат работы. Решение проблемы авторства должно основываться на системном, всестороннем текстологическом исследовании предмета. При определении задач нашего исследования мы исходили из представления о тексте “Тихого Дона” как материале объемной информативности и ценности, со сложной структурой. Безусловно, для современного поколения “Тихий Дон” – труд не только литературный, а в равной степени исторический, историко-политический.

Герои “Тихого Дона” действуют в реальном историческом пространстве, происходящие в романе события до мельчайших деталей и сопутствующих обстоятельств отражают российскую действительность начала ХХ века, рассказывают о жизни и судьбе донского казачества. Обширность знаний и представлений автора, его эрудиция и глубокое осмысление материала, отражают его неповторимую индивидуальность и в целом придают событийной стороне повествования характер летописного рассказа современника. В то же время при внимательном прочтении “Тихого Дона” выявляется широкий круг ошибок разного плана и происхождения, порождающих хронологические и фактологические смещения и неточности, напластования и разрывы эпизодов, сюжетных линий В значительной степени затрудняют однозначное восприятие идеологии романа взаимоисключающие трактовки событий, описываемых на его страницах.

Здесь сама собой напрашивается одна параллель. С похожей в чем-то ситуацией столкнулись исследователи при изучении древнерусских летописей. Для нас наибольший интерес представляют работы по определению исторической достоверности, выявлению авторского начала в раннем летописном своде – “Повести временных лет”, где обнаруживаются:

• перестановки и перемещения дат, нарушающие общую хронологию и последовательность событий, описаний и т. д., напластования разных эпизодов, фрагментов;
• противоречивые политические оценки одних и тех же исторических событий, повторения и “пробелы” в тексте, разностильность и непоследовательность отдельных фрагментов и частей.

Многолетняя успешная работа многочисленных исследователей позволила объяснить многие загадки летописных текстов. Результаты эти весьма поучительны и для нашей проблемы. Хронологические, фактологические ошибки и неточности оказалось возможным объяснить:

• упущениями и деформациями при многократном переписывании текста;
• участием в этом нескольких составителей и переписчиков, отдаленных от “авторского” текста длительным временем;
• определенной сложностью в понимании и адаптировании громоздкого исторического материала.

Напластование дат и фрагментов было вызвано одновременным включением нескольких летописных редакций, а противоречивые политические оценки и трактовки – различным авторством этих оценок либо неоднократным редактированием и обработкой исходного текста.

Неразрывная и глубокая связь художественного повествования и истории дает исследователю действительно уникальную возможность для решения вопроса об авторстве. История донского казачества и России в целом известна с должной полнотой и точностью, чтобы использовать ее в качестве прочного, неколебимого фундамента при анализе. Сравнительное изучение художественного пространства “Тихого Дона” и исторических событий, нашедших отражение в нем, позволяет нам выявить: отдельные аномалии (ошибки, анахронизмы и т. д.); разрывы и провалы в повествовании; изменение авторского мировоззрения и отношения к описываемым событиям; те места, где нарушается органическое единство художественного текста с его исторической основой.

Историческая достоверность описываемых в романе событий, точность деталей в воспроизведении на его страницах всей сложности эпохи неизбежно попадают в поле зрения исследователей “Тихого Дона”. При этом не просто выявляется в романе цепь ошибок, раскрываются неточности и домыслы: для сегодняшнего исследователя становится понятней внутреннее, подчас скрытое от поверхностного восприятия, содержание книги. Раскрывается смысл, вкладывавшийся автором в тот или иной эпизод, расшифровывается многообразие внутренних взаимосвязей, структура текста, логика развития сюжета.

Суммируя все это, мы полагаем, что при научной постановке проблемы авторства романа “Тихий Дон” основными для исследователей должны стать следующие вопросы:

• структура известного на сегодняшний день текста “Тихого Дона”;
• выявление главных источников его возникновения;
• возможно полная реконструкция протографа – исходного, первоначального текста романа, если таковой был использован Шолоховым в своей работе.
• установление авторства этого текста.

Последний вопрос – главный, и его положительное решение, возможно, сулит русской литературе возвращение из небытия одного из замечательных произведений ХХ века. А надежное выявление и определение характера и объема изменений, внесенных Шолоховым в исходный текст в процессе работы над романом, решит попутно и сам вопрос о плагиате – действительном или мнимом.