2.6. Формально-логические и сущностные абстракции как формы отражения

Свойства обобщенного образа и формально-логическая абстракция. Мы рассмотрели несколько путей возникновения узуальных обобщенных интенциальных образов из взаимодействия окказиональных следов некоторого Е"-типа, замечательных тем, что в них достаточно устойчиво проявляется общий для всех следов Y"-признак, вследствие чего сам узуальный обобщенный образ превращается в воплощение этого Y"-признака, т.е. в Y"-образ, способный вступать в ассоциацию по сходству с любым окказиональным следом или узуальным образом А-типа: !!Е"_k - !!yy-!Y".

При этом мы отмечали (поясняя п. 1-1), что обобщенный образ что нечто близкое к тому, что называют формальнологической абстракцией. Теперь нам необходимо рассмотреть этот вопрос подробнее, начав с перечисления специфических свойств обобщенных образов.

Во-первых, повторим, что обобщенный Y''-образ является представителем тех общих черт, которые присущи любому из следов и образов Е"-типа, и именно в этом смысле служит обобщенным образом представителей этого типа.

Во-вторых, Y"-образ не содержит практически никаких индивидуальных, присущих только ему одному свойств, тогда как любой из образов E"-типа, представляемый обобщенным Y"-образом, имеет, кроме Y-свойства, присущего любому другому образу этого типа, некоторые неповторимые индивидуальные свойства.

В-третьих, хотя обобщенный Y"-образ по “происхождению” является конкретным окказиональным следом конкретного праобраза - окказионального объекта внешней среды, но после того, как в процессе закрепления одних черт и утраты других в этом конкретном следе не осталось никаких свойств, кроме Y-свойств, общих для всех представителей следов Е-типа, обобщенному Y"-образу уже не соответствует никакой праобраз во внешней среде.

В-четвертых, хотя обобщенный Y"-образ не имеет прямого соответствия ни с каким праобразом, но тем не менее, не может быть отнесен к числу образов, произвольных по отношению к внешней среде, не мотивированных внешней средой, ибо Y-свойство, единственное для обобщенного Y"-образа, отражая одно из свойств, присущих следам и образам E"-типа, косвенно может отражать и определенные свойства праобразов E"-образов и, следовательно, свойства, выявляемые в объектах внешней среды.

В-пятых, поскольку обобщенный Y"-образ является образом, то, как объект внутренней среды, интерпретатора, он сохраняет все свои способности вступать в ассоциации, возбуждаться и угасать, становиться экземпляром некоторого класса образов, объединенных наличием общего свойства, и, следовательно, быть конкретным представителем класса образов, олицетворяемых обобщенным образом еще более высокого яруса. Обобщенный образ может быть охарактеризован и такими признаками, как подобие, изогенность, изэстетичность, узуалность, окказиональность и т. д.

В-шестых, после того как обобщенный Y"-образ сформировался, состав конкретных, олицетворяемых обобщенным образом, экземпляров следов Е"-типа может пополняться, уменьшаться и т. д. Но до тех пор, пока любой из этих конкретных следов и образов сохраняет Y-свойство , Y"-образ будет вступать в ассоциации по сходству с любым из следов и образов E"-типа, и, следовательно, для любого из таких

конкретных E"_k-образов обобщенный Y"-образ будет оставаться посредником для связывания E"_k-образа (имевшегося ранее или только появившегося) с тем третьим звеном ассоциативной цепи, с которым обобщенный Y"-образ связан ассоциацией но смежности (например, для связи любого Е"_к и с В" и нашей схеме).

В-седьмых, обобщенный Y"-образ, как следует из п. 14, может сформироваться в сети ассоциации всегда, в любой группе образов, если возникает потребность в посредничестве между некоторым определенным образом этой группы и классом остальных ее образов.

Какие бы регулярные виды взаимодействия интерпретатора с внешней средой ни осуществлялись, в конечном счете это приведет к возникновению ассоциации, в которых в качестве посредников используются обобщенные образы. А поскольку различные типы взаимодействия интерпретатора со средой будут приводить к формированию специфических сетей ассоциации, то и каждому виду взаимодействия будет свойствен характерный набор обобщенных образов.

По-видимому, обобщенный образ рассматриваемого вида может быть с достаточным основанием интерпретирован как абстракция в ее формально-логическом понимании. Нетрудно, например, убедиться, что, как и для абстракции, для обобщенного образа справедливо утверждение об обратном соотношении между содержанием и объемом.

Если содержание обобщенного образа - это перечень свойств, представляемых этим образом, то чем обобщеннее этот образ, тем меньшее число черт он собой представляет и, значит, тем беднее его содержание. Но такое обеднение приводит к возрастанию способности обобщенного образа вступать в ассоциации по сходству со все большим кругом конкретных следов и образов и, следовательно, выступать в роли “олицетворителя” класса тех конкретных образов, в ассоциации с которыми он вступает для посредничества в актах взаимодействия со средой. Но это и есть не что иное, как увеличение объема данного обобщенного образа.

Как ужо отмечалось, такое представление о механизме формирования абстракции, если речь идет об образах в психике человека, восходит по крайней мере к Локку и Канту, только так понимал абстракцию Спенсер и др.

Нам еще предстоит рассмотреть вопрос о том, единственно ли это возможный вид абстракции. Пока же отметим, что процесс выработки абстракций как обобщенных образов принципиально осуществим в цифровых автоматах и, тем более, и психике живых существ.

Природа образа сущности. Процесс антиципации основан, как мы установили, на возбуждении вторичного, косвенного следа под влиянием появления первичного, прямого следа, возникшего как навязывание интерпретатору свойств активной части отражаемого объекта. В той мере, в какой этот вторичный след действительно является предвосхищающим либо еще не обнаруженные в прямом взаимодействии свойства отражаемого объекта, либо его еще не наступившие состояния, можно считать, что отражающий объект эксплицирует эти свойства или состояния, делает их для интерпретатора явными.

Но этот процесс экспликации не был бы возможным, даже при наличии всех антицинативных свойств интерпретатора, если бы свойства первичного следа не содержали в себе тот или иной вид физически необходимой связанности с эксплицируемыми свойствами отражаемого объекта. В этом смысле можно говорить о том, что первичный след, хотя и в скрытом виде, но обеспечивает условия обнаружения (через его посредство) новых эксплицируемых свойств, следовательно, эти свойства уже представлены в первичном следе, но имплицитно. Поэтому антиципацию можно понимать как процесс косвенной экспликации свойств, содержащихся имплицитно в прямом следе, и в той мере, в какой первичный след несет на себе свойства отражаемого объекта, эксплицированные свойства являются антиципацией свойств этого отражаемого объекта.

Если в интерпретаторе есть сформированные интенцнальные узуальные образы и узуальные ассоциации между ними, то процесс экспликации свойств отражаемых объектов протекает очень эффективно и быстро, но лишь в том случае, когда эти объекты и отношения между ними регулярны и закреплены узусом, типовыми целями и поведением интерпретатора.

Теперь для полноты картины мы должны остановиться и на вопросе о том, каковы механизмы опознания объекта или ситуации, если для них нет заготовленных узуальных образов признаков и целостных образов, а также заранее установленной ассоциации между этими образами. Иными словами, мы должны понять, в чем заключается главное отличие опознания от собственно познания, т. е. отличие прогнозирования продолжения уже встречавшейся ситуации от прогнозирования продолжения уникальной, незнакомой, не наблюдавшейся ранее ситуации, анализ которой, тем не менее, важен для функционирования интерпретатора.

Как мы уже установили ранее, в подобных случаях воз можна хотя и малоэффективная по глубине, но зато универсальная антиципация. Для этого необходимо, чтобы физическая природа материала интерпретатора так соотносилась с природой оригинала, чтобы возбуждение первичного следа, подобно возбуждению образа признака, дало толчок к реализации потенций элементов материала интерпретатора, к взаимодейстию в соответствии с законами причинности и привело к такой новой схеме ассоциаций между этими элементами, которая потенциально присуща и отражаемому объекту, но остается в нем неэксплицированной. Но эта способность к универсальной антиципации должна усилиться, если антиципация использует не только опыт материала, но и индивидуальный опыт интерпретатора.

При этом очевидно, что в интерпретаторе должны быть с достаточной точностью отражены характеристики не только активной части отражаемого объекта как причины возникновения эксплицируемых свойств, но и обязательных условий наличия этих свойств в отражаемом объекте.

Как было показано, степень самостоятельности объекта определяется прежде всего стененью сформнрованности его сущности, сущность же представляет собой тот внутренний структурированный костяк объекта, который задает виды, интенсивности, схему источников и накопителей субстанции потоков взаимодействий как между элементами объекта, так и объекта с другими объектами в надсистеме. В этом смысле сущность объекта определена нами как внутренняя причина его свойств. Однако, поскольку эти свойства проявляют себя во взаимодействиях, то видимость объекта, объект не как сущность, а как явление, не остается постоянным, потому что единство причины еще не гарантирует единства следствия, если варьируют условия протекания причинно-следственных процессов.

Рассмотренный нами механизм выработки обобщенных образов имел отношение к выявлению инвариантных черт объектов только как явлений, по не как сущностей. Если же интерпретатор должен прогнозировать состояния объекта в различных уникальных условиях, то обобщенные образы этой разновидности полезны лишь для опознания некоторых компонентов отражаемой ситуации, но не для установления новых следствий из новых условий. Выявление следствий может быть достигнуто, лишь если в интерпретаторе имеются обобщенные образы не только явлений, но и сущностей. Возможно ли такое отражение? По-видимому, возможно. Если опыт интерпретатора (существа или автомата) настолько богат, что в нем уже нашли отражение образы многих видов причинно-следственных взаимодействий, выступающих в качестве компонентов более сложных причинно-следственных связей, а также если в нем сформированы трансфокальные следы н образы не только внешних объектов, но и результативных поведений, то достаточно большой набор таких компонентов способен прогнозировать характеристики этих более сложных связей. В частности, отражение следствий и условий может быть таким, что в интерпретаторе сформируется образ причины даже в том случае, когда она не дана в прямом проявлении.

Следовательно, так может сложиться образ внутренней причины свойств объекта, т. е. образ его сущности, несмотря па то, что во внешней действительности она находит лишь многоликое косвенное проявление в форме наблюдаемых и сильно варьируемых от условии свойств этого объекта.

Коли же образ сущности в тон или иной степени сформировался, то взаимодействие образа сущности с образом условия может антиципировать, предвосхищать то, как будет проявлять себя объект с данной сущностью в самых разнообразных условиях. В этом случае переход от образа условия и образа сущности объекта к образу его внешнего предстоящего проявления основывается не на ассоциациях но смежности или сходству, а на физических взаимодействиях двух исходных образов, приводящих к возникновению прогнозируемого образа как следствия этого взаимодействия.

Отличие сущностных абстракций от формально-логических. Естественно, что обобщенный образ внутренней причины свойств объекта, т. е. обобщенный образ сущности, тоже должен быть отнесен к числу абстракций, но этот вид абстракций принципиально отличается от формально-логических абстракций как механизмом формирования, так и ролью в познавательных процессах.

Если формально-логические абстракции служат главным инструментом опознания уже известного, узуально значимого, средством предсказания уже многократно наблюдавшегося, то сущностные абстракции обеспечивают познание, прогнозирование того, что еще не имело прецедента, что уникально и окказионально, если не в самой действительности, то хотя бы для интерпретатора. Есть и иные принципиальные различия между рассмотренными двумя видами абстракций. Так, формально-логические абстракции являются хотя и обобщенными, но образами черт, проявляющихся в наблюдаемых, экстенциальных праобразах, тогда как сущностные абстракции, являясь также образами, имеют в качестве своего праобраза то, что во внешнем проявлении не дано, а лишь участвует в возникновении видимости как причина, остается движущей силой интенции. Следовательно, если и памяти интерпретатора накоплен богатый набор образов, наблюдавшихся им но внешней действительности, то среди них практически невозможно найти такие, которые вступали бы с сущностными абстракциями в ассоциацию по сходству. Сущностные абстракции представляются “ни на что не похожими”, хотя по природе своей они также являются образами, мотивированными в конечном счете внешней действительностью. Но мотивация эта косвенная: от конкретных образов внешних объектов, вариантов условий и результативных взаимодействии с этими объектами, т. е. от всех этих следов внешней действительности как видимости,— к реконструированным образам непосредственно не наблюдаемых, сушностных характеристик этих объектов.

Следует обратить внимание еще на одно важное отличие.

По мере выработки любой абстракции как формальнологической единицы, обедняется (как мы уже рассматривали) ее содержание, но увеличивается объем.

Если же формируется сущностная абстракция, то чем она точнее, чем из большего количества ситуаций “экстрагирована”, тем правильнее в интерпретаторе отражаются взаимодействия этой абстракции как образа с образами условий и с образами деятельности интерпретатора, тем шире круг следствий, вытекающих из данной ситуации, т. е. тем детальнее и конкретнее прогноз с помощью этой сушностной абстракции. Иначе, сущностная абстракция содержит в себе зародыши всей полноты конкретного, тогда как формально-логическая абстракция утрачивает, но мере своего формирования, все большее количество деталей конкретных объектов, которые она воплощает, “олицетворяет” [36].

Прослеживание, восстановление, реконструкция причинно-следственных связей в процессе формирования сущностной абстракции приводит не только к тому, что из совокупности трансфокальных окказиональных следов появления объекта возникает узуальный обобщенный трансфокальный образ этого объекта, соотнесенный в каждой его фазе с синхронными компонентами окказиональных и узуальных трансфокальных образов результативного поведения, связанного с взаимодействиями итерпретатора с объектом, а также с трансфокальными узуальными образами и окказиональными следами сопроводительных внешних и внутренних условий этого взаимодействия. Чрезвычайно важно и то, что из прослеживания причин связи между самими такими трансфокальными синхронно соотнесенными образами начинают формироваться образы более высокого порядка: образ исходной надсистемы, функциональным элементом которой является отражаемый объект; образ того основания, появление которого в вакантном узле надсистемы сделало необходимым возникновение отражаемого объекта и, наконец, образ, тоже в определенном смысле трансфокальный, последовательных фаз эволюции этого объекта, хотя в прямом наблюдении были даны лишь проявления уже сложившегося отражаемого объекта.

Следовательно, при формировании сущностного образа мы имеем, по-видимому, дело с такой разновидностью познания, при которой логика процесса познания приближается к логике становления познаваемого объекта. При этом противоречия при формировании образа объекта оказываются противоречиями, через которые прошел объект на определенном этапе своего становления, так что если объект является глубоко адаптивной системой, “сутью дела”, то и образ ее также оказывается “сутью дела”, т.е. не формально-логическим понятием, а понятием как следствием приложения законов материалистической диалектики к процессу познания. Именно для такого способа познания справедливо, по-видимому, ленинское положение о тождестве диалектики, логики и теории познания.

Чем выше уровень рассмотренных сущностных обобщений, том больше глубины конкретности содержат в себе такие знания имплицитно, и эти дедуцируемые конкретные знания могут быть извлечены в окказиональных актах поиска того или иного решения, несмотря на то, что в готовых узуальных образах и ассоциациях это решение не содержалось. В этом случае марксистское понятие “восхождения от абстрактного к конкретному” приобретает ясный конструктивный смысл [60; 61].

Утилитарное и сущностное, формальное и содержательное в формирующихся абстракциях. Если вспомнить противопоставление свойств объектов на утилитарные и существенные, то можно обратить внимание на следующее.

В самом реальном объекте как в системе, достаточно глубоко адаптированной в некоторой надсистеме. свойства делятся па существенные и несущественные, па выразители сущности и вариативные проявления этой сущности, независимо от того, в каком “утилитарном ракурсе” рассматривается этот объект, например, сам по себе или как материал для построения новой системы.

Следовательно, утилитарной может быть и сущность объекта, и лишь некоторая грань (проекция) сущности, и проявление сущности, достаточно определенно указывающее на наличие именно этой сущности, и, наконец, проявление, многократно опосредствованное и поэтому могущее быть представителем, следствием целого ряда сущностей.

В свете рассмотренных механизмов формирования абстракции в ходе функционирования интерпретатора с априорными гештальтами, отражающими факт наличия врожденных (или внесенных конструктором) потребностей, ясно, что утилитарные характеристики образов внешних объектов могут превращаться в самостоятельные обобщенные образы (т. е. абстракции) двух типов. Если утилитарны внешние проявления объектов, то обобщенный образ должен представлять собой формально-логическую абстракцию, если же утилитарна сущность или хотя бы некоторые грани, аспекты, проекции сущности, то, поскольку параметры сущности не даны в непосредственном проявлении, требуется формирование сущностной абстракции па основе отражения причинно-следственных связей между сущностью и явлением. Как мы уже видели, в этом случае движение должно идти в порядке, противоположном направлению причинно-следственных процессов: от образа явлений как следствий к реконструкции образа сущности как причины.

Так в интерпретаторе формируются утилитарные абстракции, некоторая часть которых является чисто сущностными абстракциями, другая часть— абстракциями, отражающими лишь утилитарные грани или аспекты суищностей, и, наконец, третья часть— формально-логическими абстракциями как обобщенными образами явлений, а не сущностей. Подчеркнем еще раз, что хотя все виды абстракции являются образами в том смысле, что отражают структуру параметров, присущих внешним объектам и обстоятельствам, а также внутренним состояниям и режимам поведения интерпретатора, но очевидный изоморфизм присущ лишь формально-логическим абстракциям как обобщенным образам тех свойств объектов, которые “лежат на поверхности”.

Если вспомнить теперь введенное нами ранее понятие “гностического следования” (обозначенного нами в формулах простой стрелкой) как следование нового знания из уже наличного, то интересно остановиться на том, какова роль конкретного, окказионального образа и абстрактного, узуального в гностических процессах, нет ли корреляции между принадлежностью абстракции к формально-логическим или сущностным и гностической ролью абстракции.

Условимся называть те исходные результаты отражений, из которых посредством гностического процесса эксплицируется новое отражение, например, формируется новый след или образ, гностической формой или, кратко, просто формой, а эксплицированное таким образом новое отражение (след или образ) — гностическим содержанием или просто содержанием. Тогда поставленную выше задачу можно переформулировать как задачу соотношения гностической формы и гностического содержания при взаимодействии формальнологических и сущностных следов н образов.

Во-первых, нетрудно видеть, что все рассмотренные разновидности абстракций в процессе функционирования интерпретатора выступают в обеих ролях: и формы, и содержания. Например, если образ сущности или каких-либо ее утилитарных граней на основе образов окказионального и узуального проявления этой сущности только складывается, формируется, то движение к образу сущности идет от формальнологической абстракции к сущностной, и первая выступает как форма по отношению к сущностной абстракции как к содержанию этой формы.

Но после того как сущностные абстракции в той или иной мере сформировались, из взаимодействия сущностной абстракции объекта с сущностными абстракциями среды и внутренних состоянии интерпретатора могут формироваться образы следствий, т. е. образы проявления сущности объекта. В этом случае содержанием оказывается образ проявления (явления), а формой — образы сущности. Такое понимание рассматриваемых процессов антиципации и прогнозирования не противоречит общепризнанным представлениям о соотношении между содержанием и объемом абстракций. сущностные абстракции, способные в процессе антиципации породить громадное число образов своего внешнего проявления, в зависимости от условий, в которые попадает сущность, и состояния взаимодействующего с ней интерпретатора, действительно имеют богатое содержание, поскольку порождаемые при этом образы проявлений относятся (при наших определениях) к образу сущности как содержание к своей форме.

Полученные таким образом и накопленные в памяти конкретные образы, т. е. производные образы проявлений отраженных сущностей, как и образы непосредственных окказиональных проявлений реальных объектов, могут служить базой для формирования новых формально-логических абстракций, которые (но отношению к конкретным образам) будут в процессе формирования выступать в роли содержания этих образов как своей формы. А так как формально-логические абстракции являются необходимым звеном в актах выработки сущностных абстракций, то по отношению к сущностным абстракциям они оказываются формой.

Итак мы видим, чти и сущностные, и “поверхностные” формально-логические абстракции, и конкретные, необобщенные окказиональные образы как реально воспринимаемых, так и прогнозируемых объектов и событии оказываются необходимыми и взаимно обусловленными элементами в памяти интерпретатора, имеющего функции и, следовательно, потребности, рецепторы н механизмы перестроек своих состоянии для взаимодействии с внешней средой в функциональном узле.

Взаимодействие процессов опознания и познания. Мы снова убеждаемся, что функционирование, опирающееся на процесс опережающего отражения и антициации вообще, протекает в виде двух взаимосвязанных режимов. Один из них имеет место прежде всего при необходимости удовлетворить типичную потребность в типичных обстоятельствах. Он заключается в опознании элементов этих обстоятельств и прогнозировании типичного продолжения ситуации по ее типичному началу. В этом процессе принимают участие только утилитарные абстракции, прежде всего формально-логические.

Другой режим необходим в тех случаях, когда нужно прогнозировать возможные варианты продолжений нетипичных ситуации. Хотя опознание самой нетипичности основывается на тех же процедурах сравнения текущих окказиональных образов ситуации с обобщенными формально-логическими, но дальше идет прогнозирование того, что не встречалось ранее, и поэтому основным инструментом прогнозирования могут служить сущностные абстракции. Если среди утилитарных не все необходимые сущностные абстракции обнаруживаются при решении разнообразных конкретных задач, то возникает новая потребность: потребность в выработке сущностных абстракций самих по себе, как бы вне каких-либо утилитарных целей, ради “чистого познания”.

Конечно, и в этом случае сохраняется аспект утилитарности: способность ориентироваться как можно в более широком кругу нетипичных ситуаций и быть в состоянии прогнозировать их продолжения безусловно полезна существу или автомату и в этом смысле утилитарна. Но такая утилитарность требует максимальной полноты и объективности представлении и о проявлениях, и о сущности внешних объектов и среды, а также о внутренних состояниях и режимах поведения самого интерпретатора. Следовательно, вырабатываемые при этом абстракции должны отражать по возможности не “полезные” грани и проекции сущности вещей, а полные неискаженные сущности, образы которых могут быть сформированы тем точнее, чем больше уже готовых проекций сущности имеется. Как уже отмечалось, в гегелевских терминах этот переход можно рассматривать как переход от “чистого познания” (или, что то же самое, “чистого бытия”) к собственно науке, к выработке категорий, к самопознанию за счет объективизации того, что уже составляет жизненный опыт и здравый смысл субъекта.

Выработка образов объективной сущности представляет собой не просто опознание чего-либо и не прогнозирование или выбор формы результативной деятельности для удовлетворения конкретной потребности, а познание в его наиболее “чистом” виде, как бы познание ради полноты знания как внешнего мира, так и самого себя.

Так мы приходим к выводу, что опознавательная деятельность существа или автомата с достаточно сложной функцией в надсистеме является обязательной составной частью функционального поведения и антиципации вообще. При опознании происходит подведение окказиональных образов объектов или ситуаций (непосредственно взаимодействующих с интерпретатором через его рецепторы или воспроизводимых в памяти на основе предшествующего опыта) под ту или иную абстракцию, т. е. включение этих образов в уже существующий класс как новый экземпляр этого класса. При собственно познании происходит формирование, экспликация имплицитных образов на основе уже эксплицированных. Иными словами, при опознании новые образы являются формой старого содержания, а при познании старые образы — формой нового содержания.

Конечно, как только в результате познания возникло новое содержание, оно способно выступать в роли новой формы для подведения ее под старое содержание; и наоборот, как только старое содержание возбудилось, оно может стать формой для выявления нового содержания. Следовательно, познавательные и опознавательные процессы дополняют друг друга, определяют друг друга, переходят друг в друга. Но, тем не менее, и конкретной ситуации мы всегда можем определить, с чем имеем дело: с познанием или опознанием.

Отметим в заключение этого раздела, что до сих пор у нас не возникало прямой необходимости употреблять термины “язык”, “знак”, "знаковая система", т. е. типичные термины семиотики. Мы обходились пока понятиями отражения, образа, антиципации, интенциального следа. Наиболее “семиотическими” из введенных понятии являются понятия информирования, информации и признака. И тем не менее, мы смогли обсудить довольно сложные вопросы, связанные с процессами опознания, выработки абстракций и использования их для режимов результативного поведения. Заметим, что при этом речь шла о внутренних состояниях интерпретатора и о его взаимодействии в окрестностных условиях над-надсистемы, для выполнения определенных функций в которых и сформировался интерпретатор.

Из всего сказанного следует вывод, что в рамках используемой концепции мы должны признать, что пока интерпретатор функционирует без взаимодействия с другими интерпретаторами, собственно знаковые и, тем более, языковые процессы для него не существенны, хотя уровень отражательных способностей может быть у него и весьма высоким. В то же время ясно, что наличие сформированных механизмов отражения, позволяющих интерпретатору опознавать и искать потребные объекты, накапливать опыт результативного поведения и глубокой антиципации — все это является необходимой предпосылкой и фундаментом возникновения и развития семиотической и языковой деятельности.

далее >>

| содержание | | главная страница | | далее |